Неточные совпадения
Многие, вероятно,
замечали, что богатые дворянские мальчики и богатые купеческие мальчики как-то схожи между собой наружностью: первые, разумеется, несколько поизящней и постройней, а другие поплотнее и посырее; но как у тех, так и у других, в выражении лиц
есть нечто телячье, ротозееватое: в раззолоченных палатах и на мягких пуховиках плохо, видно, восходит и растет мысль человеческая!
— Не
смею входить в ваши расчеты, — начала она с расстановкою и ударением, — но, с своей стороны, могу сказать только одно, что дружба, по-моему, не должна выражаться на одних словах, а доказываться и на деле: если вы действительно не в состоянии
будете поддерживать вашего сына в гвардии, то я
буду его содержать, — не роскошно, конечно, но прилично!.. Умру я, сыну моему
будет поставлено это в первом пункте моего завещания.
— Прощай, мой ангел! — обратилась она потом к Паше. — Дай я тебя перекрещу, как перекрестила бы тебя родная мать; не меньше ее желаю тебе счастья. Вот, Сергей, завещаю тебе отныне и навсегда, что ежели когда-нибудь этот мальчик, который со временем
будет большой, обратится к тебе (по службе ли, с денежной ли нуждой), не
смей ни минуты ему отказывать и сделай все, что
будет в твоей возможности, — это приказывает тебе твоя мать.
Старший сын хозяев, должно
быть, очень неглупый мальчик,
заметил это, и когда Александра Григорьевна перестала говорить, он сейчас же подошел к Сереже и вежливо сказал ему...
Никто уже не сомневался в ее положении; между тем сама Аннушка, как ни тяжело ей
было, слова не
смела пикнуть о своей дочери — она хорошо знала сердце Еспера Иваныча: по своей стыдливости, он скорее согласился бы умереть, чем признаться в известных отношениях с нею или с какою бы то ни
было другою женщиной: по какому-то врожденному и непреодолимому для него самого чувству целомудрия, он как бы хотел уверить целый мир, что он вовсе не знал утех любви и что это никогда для него и не существовало.
Про Еспера Иваныча и говорить нечего: княгиня для него
была святыней, ангелом чистым, пред которым он и подумать ничего грешного не
смел; и если когда-то позволил себе смелость в отношении горничной, то в отношении женщины его круга он, вероятно, бежал бы в пустыню от стыда, зарылся бы навеки в своих Новоселках, если бы только узнал, что она его подозревает в каких-нибудь, положим, самых возвышенных чувствах к ней; и таким образом все дело у них разыгрывалось на разговорах, и то весьма отдаленных, о безумной, например, любви Малек-Аделя к Матильде […любовь Малек-Аделя к Матильде.
— Грешник, мучимый в аду! — обратился к нему Николай Силыч. — Ты давно уже жаждешь и
молишь: «Да обмочит кто хотя перст единый в вине и даст мини пососати!» На,
пей и лакай! — прибавил он, изготовляя и пододвигая к приятелю крепчайший стакан пунша.
У Николая Силыча в каждом почти классе
было по одному такому, как он называл, толмачу его; они обыкновенно могли говорить с ним, что им
было угодно, — признаваться ему прямо, чего они не знали, разговаривать,
есть в классе, уходить без спросу; тогда как козлищи, стоявшие по углам и на коленях, пошевелиться не
смели, чтобы не стяжать нового и еще более строгого наказания: он очень уж уважал ум и ненавидел глупость и леность, коими, по его выражению, преизбыточествует народ российский.
Павел тут только
заметил, что у нее
были превосходные, черные, жгучие глаза.
Бедный Еспер Иваныч и того уж не мог сообразить; приезжай к нему Мари, когда он еще
был здоров, он
поместил бы ее как птичку райскую, а теперь Анна Гавриловна, когда уже сама сделает что-нибудь, тогда привезет его в креслах показать ему.
Он, по необходимости, тоже сделался слушателем и очутился в подлейшем положении: он совершенно не понимал того, что читала Мари; но вместе с тем, стыдясь в том признаться, когда его собеседницы, по случаю прочитанного, переглядывались между собой, смеялись на известных местах, восхищались поэтическими страницами, — и он также смеялся, поддакивал им улыбкой, так что те решительно и не
заметили его обмана, но втайне самолюбие моего героя
было сильно уязвлено.
— Я постараюсь
быть им, и отец мне никогда не откажет в том, — произнес Павел, почти нехотя засовывая деньги в карман. Посидев еще немного у дяди и едва
заметив, что тот утомился, он сейчас же встал.
Походка
была смела и тверда.
— Мысль Сперанского очень понятна и совершенно справедлива, — воскликнул Павел, и так громко, что Александра Григорьевна явно сделала гримасу; так что даже полковник, сначала
было довольный разговорчивостью сына,
заметил это и толкнул его ногой. Павел понял его, замолчал и стал кусать себе ногти.
Это
было несколько обидно для его самолюбия; но, к счастью, кадет оказался презабавным малым: он очень ловко (так что никто и не
заметил) стащил с вазы апельсин, вырезал на нем глаза, вытянул из кожи нос, разрезал рот и стал апельсин слегка подавливать; тот при этом точь-в-точь представил лицо человека, которого тошнит.
— Ну-с, прощайте! — сказал Дрозденко, вставая и целуясь с ним. Он
заметил, кажется, что Павел далеко не симпатизировал его мыслям, потому что сейчас же переменил с ним тон. — Кланяйтесь вашему Кремлю, — заключил он, — и помните, что каждый камушек его
поспел и положен по милости татарской, а украинцы так только бились с ними и проливали кровь свою…
—
Была, — отвечал Макар Григорьев и потом,
заметив, что утомление и тоска на лице Павла как бы увеличились, он прибавил: — Что же я за дурак этакой, вам покушать, чай, надо.
Огурцов, в тех же опорках и только надев мятую-измятую поддевку, побежал и очень скоро, хоть не совсем исправно, принес все, что ему
было приказано: хлеб он залил расплескавшейся ухой, огурец дорогой уронил, потом поднял его и с, песком опять положил на тарелку. Макар Григорьев
заметил это и стал его бранить.
Павел, взглянув в это время мельком в зеркало, с удовольствием
заметил, что лицо его
было худо и бледно. «Авось хоть это-то немножко устыдит ее», — подумал он. Денщик возвратился и просил его в гостиную. Мари в первую минуту, как ей доложили о Павле, проворно привстала со своего места.
— Я не
замечала, чтобы ты так
был религиозен…
Такое сопоставление его дарований с брюками показалось Вихрову несколько обидным, но он, впрочем, постарался придать такое выражение своему лицу, из которого ничего не
было бы видно, так, как будто бы он прослушал совершеннейшую чепуху и бессмыслицу. Салов, кажется,
заметил это, потому что сейчас же поспешил как бы приласкаться к Павлу.
Хотя я с детства
наметалВо всякой краже обе руки,
Но ты в сей выспренней науке
Мне
будешь вечный идеал!
— Я, душенька, может
быть, первый игрок в Москве, как же вы
смели со мной сесть играть?
В оставленном им обществе, между тем, инженер тоже хотел
было представить и передразнить Каратыгина [Каратыгин Василий Андреевич (1802—1853) — известный актер-трагик.] и Толченова [Толченов Павел Иванович (1787—1862) — артист московской и петербургской трупп на ролях резонеров.], но сделал это так неискусно, так нехудожественно, что даже сам
заметил это и, не докончив монолога, на словах уже старался пояснить то, что он хотел передать.
— За неволю вам люди
будут худо делать, если вы их, когда они даже не виноваты, так браните, —
заметил ему Павел.
Павел, к удивлению своему, не чувствовал никакого особенного удовольствия от верховой езды: напротив, ему
было и скучно, и неловко. Мостик, столь пугавший его некогда своею дырой, он проехал, не
заметив даже; а шумевшая и пенившаяся речонка, на этот раз, пересохла и
была почти без воды.
Прежде служитель алтаря
был! — прибавил он и,
заметив, что становая уехала далеко от них, проговорил: — Поехать — барыне ворота отворить, а то ругаться после станет!
— Он, вероятно, теперь не
пьет, —
заметил Павел, желая хоть немного смягчить эти грубые слова ее.
Чтобы больше
было участвующих, позваны
были и горничные девушки. Павел, разумеется, стал в пару с m-me Фатеевой. М-lle Прыхина употребляла все старания, чтобы они все время оставались в одной паре. Сама, разумеется, не ловила ни того, ни другую, и даже, когда горничные горели, она придерживала их за юбки, когда тем следовало бежать. Те, впрочем, и сами скоро догадались, что молодого барина и приезжую гостью разлучать между собою не надобно; это даже
заметил и полковник.
В такого рода размышлениях Павел, сам того не
замечая, дошел с Дмитровки на Тверскую и, порядком устав, запыхавшись, подошел к своему номеру, но когда отворил дверь, то поражен
был: у него перед письменным столом сидела, глубоко задумавшись, m-me Фатеева в дорожном платье. При его приходе она вздрогнула и обернулась.
— Так, утопилась
было и теперь снова посылает меня к вам
молить вас — возвратить ей вашу любовь и ваше уважение.
Потеряв надежду исправить каллиграфию и орфографию Клеопатры Петровны, Павел решился лучше заняться ее общим образованием и прежде всего вознамерился подправить ее литературные понятия, которые, как
заметил он,
были очень плоховаты.
— Картина недурная, я думаю,
была при этом, —
заметил Павел.
Ему хотелось и приятно
было погордиться ею перед приятелями: существенного недостатка ее, состоящего в малом образовании, они, вероятно, не
заметят, а наружности она
была прекрасной; точно так же и перед ней он хотел похвастаться приятелями или, по крайней мере, умом их.
— Полагаю! — отвечал протяжно Салов. — Разве вот что, — прибавил он, подумав немного и с какою-то полунасмешкой, — тут у меня
есть и водится со мною некто купчишка — Вахрамеев. Батька у него уехал куда-то на ярмарку и оставил ему под заведование москательную лавку. Он теперь мне проигрывает и платит мне
мелом, умброй, мышьяком, и все сие я понемножку сбываю.
— Я полагаю, весьма подлое, — проговорил Павел и ушел; он очень рассердился на Салова и прошел прямо на Кисловку к Макару Григорьеву, с тем, чтобы рассказать ему все откровенно, посоветоваться с ним, — что делать и что предпринять. Он видел и
заметил еще прежде, что Макар Григорьев
был к нему как-то душевно расположен.
При этом все невольно потупились, кроме, впрочем, Плавина, лицо которого ничего не выражало, как будто бы это нисколько и не касалось его. Впоследствии оказалось, что он даже и не
заметил, какие штуки против него устраивались: он очень уж в это время занят
был мыслью о предстоящей поездке на бал к генерал-губернатору и тем, чтоб не измять и не испачкать свой костюм как-нибудь.
— Да ничего не делать, веста, как и при папеньке
было!.. Что еще тут делать? — перебил Макар Григорьев почти строго Павла, а сам в это время подмигивал ему так, чтобы Кирьян не
заметил этого.
— По-моему, лучше поденщиком
быть, чем негодяем-чиновником, —
заметила уже с некоторым сердцем Мари.
Вихров глядел на него с некоторым недоумением: он тут только
заметил, что его превосходительство
был сильно простоват; затем он посмотрел и на Мари. Та старательно намазывала масло на хлеб, хотя этого хлеба никому и не нужно
было. Эйсмонд, как все
замечали, гораздо казался умнее, когда
был полковником, но как произвели его в генералы, так и поглупел… Это, впрочем, тогда
было почти общим явлением: развязнее, что ли, эти господа становились в этих чинах и больше высказывались…
Все слова, напечатанные в настоящем повествовании курсивом,
были подчеркнуты в письме Клеопатры Петровны по одному разу, а некоторые — даже и по два раза. Она явно хотела, по преимуществу, обратить на них внимание Вихрова, и он действительно
заметил их и прежде всего поспешил ее успокоить и сейчас же написал ответ ей.
— Она худа мне очень показалась, — отвечал Вихров,
заметив, что это известие очень, должно
быть, встревожило приятеля.
«Ах, там, друг сердечный, благодетель великий, заставь за себя вечно богу
молить, — возьмем подряд вместе!» А подряд ему расхвалит, расскажет ему турусы на колесах и ладит так, чтобы выбрать какого-нибудь человека со слабостью, чтобы хмелем пошибче зашибался; ну, а ведь из нас, подрядчиков, как в силу-то мы войдем, редкий, который бы не запойный пьяница
был, и сидит это он в трактире, ломается, куражится перед своим младшим пайщиком…
«Ваше сиятельство, говорю, у вас
есть малярная работа?» — «У меня, говорит, братец, она отдана другому подрядчику!» — «
Смету, говорю, ваше сиятельство, видеть на ее можно?..» — «Можно, говорит, — вот, говорит, его расчет!» Показывает; я гляжу — дешево взял!
Когда он принялся работать, то снял свой синий кафтан и оказался в красной рубахе и плисовых штанах. Обивая в гостиной мебель и ползая на коленях около кресел, он весьма тщательно расстилал прежде себе под ноги тряпку. Работая, он обыкновенно набивал себе полнехонек рот маленькими обойными гвоздями и при этом очень спокойно, совершенно полным голосом, разговаривал, как будто бы у него во рту ничего не
было. Вихров
заметил ему однажды, что он может подавиться.
— Происходило то… — отвечала ему Фатеева, — когда Катя написала ко мне в Москву, разные приближенные госпожи, боясь моего возвращения, так успели его восстановить против меня, что, когда я приехала и вошла к нему, он не глядит на меня, не отвечает на мои слова, — каково мне
было это вынести и сделать вид, что как будто бы я не
замечаю ничего этого.
Опытный наблюдатель, конечно бы, в ее наружности, как и в наружности ее братьев,
заметил нечто не совсем благородное; так, например, черты лица у нее
были какие-то закругленные, кожа заметно грубовата, белокурые волосы, как бывает это у горничных, какого-то грязного цвета.
— Вы переезжайте ко мне совсем; я вас
буду содержать, одену и
помещу в хорошенькой комнате.
«Приходи, говорит, ужо вечером: настоящий расчет сделаем, а то, говорит, теперь
заметят!» Я тоже вижу, что так складней
будет сделать, выбежал, догнал свою лошадь, приехал в монастырь, стал мешки сдавать, — не досчитываются одного мешка.
Десять мешков я сейчас отдам за это монастырю; коли, говорю, своих не найду, так прихожане за меня сложатся; а сделал это потому, что не вытерпел, вина захотелось!» — «Отчего ж, говорит, ты не пришел и не сказал мне: я бы тебе дал немного, потому — знаю, что болезнь этакая с человеком бывает!..» — «Не
посмел, говорю, ваше преподобие!» Однакоже он написал владыке собственноручное письмо, товарищи они
были по академии.