Инквизиция: Саммаэль

С.Н. Адушев (2024)

Инквизиция стала объектом яростной критики в эпоху Просвещения в XVIII веке, когда для каждого образованного человека стало буквально неприличным сказать хоть одно доброе слово о христианстве. Среди объектов ожесточённой критики просветителей в первую очередь оказались инквизиторы. Именно тогда окончательно сформировался мрачный образ инквизиции — жестокого орудия церкви. Но всё выше перечисленное не обозначает, что подобных разбирательств не было в истории Инквизиции, частные случаи имели место быть. Есть истории действительно ужасающие и они обязаны быть запечатлены в нашей коллективной памяти, дабы не повторились вновь.

Глава 14. Проклятье Адмы.

Осень.

Прошло несколько дней.

Инквизитор Конрад Мракобес по-прежнему заперт в покоях сладострастия того же Лупанария. Он привязан к стулу лицом к входной двери. Со стены плачет десятичасовая свеча. Оставляя потёки, она больше дымит нежели даёт света. Конрад истекает кровью, Асая со всей своей нежностью содрала с него уже столько кожи, что хватит обтянуть добротный стул.

— Теперь ты доволен своими страданиями? — тихо на ухо спросил его внутренний голос.

— Да… — и струя густой крови выпала из его рта. У него осталось зубов чуть больше чем пальцев на руках и на ногах вместе взятых.

— Сомнения покинули твои мысли?

— Да, остался только ты…

— Ты видишь свет Его? — вопрос с насмешкой прозвучал и Конрад вскинул голову, будто невидимая рука подняла её за волосы, но в покоях Лупанария он сейчас один.

— Нет… — ответил он и голова под собственным весом склонилась вновь.

— Знаешь почему? — голос продолжает спрашивать. Его забавляют ответы инквизитора, и насмешка сама собой проявляется в интонации.

— Потому, что имя мне святотатство…

— Именно! — голос воскликнул так громко, что Конраду стало больно. После все того что сотворила с ним Асая Бруха, боль не покинула его и продолжает держать в сознании, окончательно подталкивая к безумию. — Ты — существо, подвластное собственным порокам, направляемое безумием и долгом, в который не веришь и не верил никогда. Ты неизбежно оставлял за собой след из крови и кошмаров. Ты на каждом шагу даёшь выход своей злобе, а потом пытаешься упрекнуть себя плетью, но всё тщетно. Тебе ничего не нужно не от Веры, не от Создателя — ты презираешь всё это так же сильно, как и себя. Раб порока и бредовых идей, ты наконец-то получил по заслугам…

— Аминь… — сплюнул сгусток крови на пол и дверь перед ним распахнулась. Конрад почувствовал запах тухлой рыбы. — Бруха… — не поднимая взгляд он понял, что пришла ведьма. — Я заждался… — усмехнулся и опять сплюнул кровь на пол.

— Тогда возрадуйся инквизитор, — ведьма усмехнулась и её белые зрачки бликуют в потёмках сладострастия Лупанария. Она молча поставила к его ногам медный таз и на ножках вертел, для приготовления «вертельного мяса» но явно не в этот раз. — Сегодня для тебя всё закончится… — она присела перед ним и, заглянув в его полуоткрытые глаза, достала уже знакомый инквизитору нож.

— Я — инквизитор Конрад Мракобес и грешники трепещут при виде меня, — вуаль колдовства проходит и теперь Конрад отчётливо чувствует от неё вонь тухлой рыбы. На её коже не скрыты увечья ереси, гнойники и не заживающие раны из которых сочится что-то подобное гною. Проплешины на голове, гнилые зубы. От той прекрасной женщины ни осталось даже воспоминания. — Чтобы сломать меня понадобится нечто большее…

— А если так? — без промедления ведьма пырнула его в живот, но в череду всей причинённой боли, Конрад всего лишь вздрогнул и не проронил ни вопля слабости.

— Ближе… — тихо с хрипотой выдохнул он, ощущая холодное лезвие под кожей.

— Что? — ведьма замерла, не отпуская рукоять ножа и медленно проворачивая его в животе. — Тебе есть что мне сказать на последок, инквизитор?

— Да, — и Бруха поддалась ближе. — А я ведь целовал тебя… — пока она не вращает ножом, боль терпима и инквизитор это понимает. — Прости, но мне не понравилось… — его хрип резко перешёл в гортанный хохот, что разразился ей в лицо.

— Признаюсь, инквизитор, я поражена твоей стойкости, но это не повод останавливаться на достигнутом, — как никогда встрепенулась Асая от такой стойкости Конрада и одним рывком распорола ему живот. Он захрипел, но не взмолился «пощади». — Да, ты чувствуешь её, — теперь зашипела она, ловя боль через его дыхания. — Боль — это всего лишь иллюзия чувств; отчаяние — иллюзия разума; выше всего этого есть только смерть, ждущая тебя как молчаливый палач, — она медленно вытянула лезвие ножа из его живота, но достаточно аккуратно, чтобы из пореза не потекла кровь. — Смерть не делает различий, — Асая отложила нож в сторону и холодными пальцами полезла в разрез. Конрад выгнулся, ощутив, как её цепкие плацы ухватились за кишечник внутри него и начинают вытягивать его наружу. — Смерть столь беспристрастна, столь безупречна и справедлива, что совсем не кажется таковой, — зацепив за вертел вытянутую часть кишечника, ведьма с извращённым наслаждение стала накручивать его, продолжая медленно вытягивать наружу. — Сегодня я отравлю Главный колодец твердыни Адма и ты есть мой яд…

— Твоя месть не изменит прошлое… — Конрад последний раз выдохнул и свесил голову, только уходящим эхом слыша голос Брухи.

— Зато положит надежду на будущее, — она широко улыбнулась в ответ, пытаясь заглянуть уже в закрытые глаза инквизитора. — Ты наполнишь своим соком этот таз и тебе больше не придётся страдать, инквизитор. Засыпай и жди, когда смерть любя укроет тебя саваном и ты отправишься с ней в никуда…