Инквизиция: Саммаэль

С.Н. Адушев (2024)

Инквизиция стала объектом яростной критики в эпоху Просвещения в XVIII веке, когда для каждого образованного человека стало буквально неприличным сказать хоть одно доброе слово о христианстве. Среди объектов ожесточённой критики просветителей в первую очередь оказались инквизиторы. Именно тогда окончательно сформировался мрачный образ инквизиции — жестокого орудия церкви. Но всё выше перечисленное не обозначает, что подобных разбирательств не было в истории Инквизиции, частные случаи имели место быть. Есть истории действительно ужасающие и они обязаны быть запечатлены в нашей коллективной памяти, дабы не повторились вновь.

Глава 5. Чертоги Твердыни Адма.

Весна.

Столицу империи Солнечного Гало стерегут три Твердыни: Адма, Севоим и Сигор. Они как непреклонные защитники, щитом и мечом обязаны разить врага. Но в былой войне Твердыня Адма выступила основной атакующей силой. Под правлением Люцифера, силы, брошенные на столицу, имели сокрушительную мощь для последних. Под натиском врага империя Солнечного Гало пала — именно такая официальная версия по словам фермилорда Геоманта.

Инквизиция под главнокомандование апостольского нунция Мастема заняла расположение в Твердыне Адма основываясь на том, что именно здесь берёт своё начало восстание Люцифера.

Все Твердыни империи исполнены по одному шаблону. Центральная башня — Донжон, навалена слоями этажей, один за другим взгромоздившихся друг на друга. Каждый слой этого каменного пирога венчают два четырёхгранных обелиска — по одному с каждой стороны центральной лестницы, что ведёт от подножья ворот Твердыни к самому верху, где раскрыты двери входа в Приёмный зал.

Гладкие колонны двумя рядами держат высокий потолок Приёмного зала. Остатки рваного ковра ведёт к пьедесталу, на котором каменный трон занял апостольский нунций Мастема. Перед ним стоят два доверенных инквизитора из четырёх. Хмурый Саммаэль с вечными поисками истины и крупный по размерам Конрад Мракобес. Пусть первый взвешивает всё сказанное, второй же со своей широкой ухмылкой рад просто стоять перед нунцием.

— Любая война — это смерть рациональности, — как истинный прирождённый оратор, нунций гласит на весь Приёмный зал, жестикулируя перед собой не пустеющим кубком алтарного вина. — Только при взгляде в прошлое события кажутся справедливыми и предопределёнными выбором. Но вот те, кто сражался там, редко знают, почему они это делают, а те, кто ими командует, редко видят картину достаточную для хоть сколько-нибудь правильного выбора, кроме как сказать потом — «мы сражаемся с ними, потому что мы были здесь», — он говорит и одновременно наслаждается тем как говорит. Ему нравится в себе абсолютно всё, и слова, и рифма, и уж тем более свой тембр голоса. — Империи возвышаются и рушатся, цивилизации приходят и уходят. Каждой из них думается, что её закат — чудовищная, вселенская трагедия, но таков порядок вещей, — его слова воодушевляют Конрада и он улыбается шире обычного, чувствуя в груди тепло. Саммаэль же стоя рядом и слушая, понимает, что дипломатическая миссия нунция здесь не имеет никакого смысла, но это не мешает в чём-то быть согласным с ним. — Старая династия должна сгинуть и оставить пустующий трон юным преемникам, и посему вы не можете отвергать естественное право человеческой расы править всеми землями. Ведь так предречено Создателем…

— Мечты, Ваше преподобие… — невзначай остановил его Саммаэль.

— Всем людям свойственно о чём-то мечтать, но каждый мечтает о своём и по-своему, — усмехнулся энтузиазму Саммаэля. Он давно выделил его из четвёрки и уже задумал ему роль в своей пьесе, но он ещё не знает, что и Саммаэль отвёл ему роль в своей постановке. — Кто-то видит во сне собственное величие и, просыпаясь, понимает, что оно умчалось вдаль, развеялось подобно утренней дымке. Но такие, как мы, те, кто мечтает наяву, не прельщаются пустыми образами. Наши грёзы порой оказываются твёрже камня, ибо мы трудимся, бьёмся, меняемся ради них. И всё это первый шаг к моей мечте…

— Мечты лишь грёзы и останутся таковыми без чёткого плана, Отче.

— Верно, Саммуэль, — привстал нунций, указав на него кубком. — Твои слова лишний раз подтверждают, что ты там, где и должны быть, — он качнул торжественно рукой, будто произнеся тост и собираясь за это выпить. — На таких как ты и держится постулаты Веры как она есть. Такие как ты нужны мне, да чего там, такие как ты нужны Святому Престолу, но нужны здесь и сейчас!

— Но тем неимение, Отче, с начала работа, а потом мечты…

— Иначе и быть не может, — откинулся на каменном троне нунций. — Какие будут предложения, как видишь ты свою работу?

— Стоит отправится на пепелище Пандемониума. Необходимо оценить последствия гибели и провести расследование непосредственно на поле боя. Если Вы позволите выразить своё мнение…

— Позволяю, — высокомерно взмахнул рукой нунций.

— Я не доверяю свидетельству фер Геоманта. Более чем уверен, он причастен к гибели самым прямым умыслом…

— Без домыслов, Саммуэль, только факты, — осёк его нунций и на оттёкшем лице вместе с испарённой проступила самодовольная ухмылка. — Но дело имеет место быть. Пусть этим направлением займётся Томас со своим орденом просветлённых, — нунций махнул прислужнику, чтобы наполнил кубок. И совсем юный мальчик босиком подбежал с кувшином в руках и покорно дополнил алтарного вина в кубок. — Ступай, — отмахнулся от него нунций, но взгляд его говорил иначе, что стало заметно невооружённым взглядом. Саммаэль невольно зарычал себе под нос и отвёл взгляд от наглядного грехопадения.

— Тогда, с Вашего позволения, имеет смысл отправиться в город Шеол?

— Напомни, зачем? — силой оторвав навязчивый взгляд от молодого прислужника, нунций потерял на мгновение нить разговора.

— Основная и подавляющая сила Люцифера явила себя именно из северных земель, там должно быть семя ереси.

— В твоих словах достаточно логики, чтобы она была истиной, — нунций заметил отвращение к себе во взгляде инквизитора, но его слабости выше гордости. — Пусть возьмёт на себя это орден Тамплиеров и поведёт их никто иной как инквизитор Деса…

— Неразумно, Отче, — Саммаэль повысил голос. Ему много чего хочется сказать, даже высказать, но статус не позволяет даже перечить апостольскому нунцию.

— Объяснись, Саммуэль? — лицо нунция отекло ещё сильнее и стало багровым, как алтарное вино в кубке.

— Саммаэль, — инквизитор поднял взгляд и их глаза встретились. — Моё имя Саммаэль, Отче.

— Это никак не должно помешать тебе, объяснить мне свою дерзость! — нунций швырнул кубок в пол, что как колокол осыпал звоном Приёмный зал.

— Ваше право так разбрасываться силами и отправлять инквизиторов в одиночестве прямиком в ловушку…

— Запомни инквизитор, если ты знаешь, что это ловушка и ты движешься к ней, то это уже конфронтация, — нунций встал с каменного трона и одной ногой ступил на ступень ниже. Он вытянул руку и презренно указал пальцем прям в лицо Саммаэля. — А она инквизитор, пусть докажет, что равна мужу иначе, в чём её великий замысел?

— Ученные опытом, мы находимся сейчас на руинах целой Империи, что пала от превышающей силы ереси, Отче. И оставшись в одиночестве, Вас не спасёт ни титул, ни вера в землях еретиков…

— Так вот Вы, двоя, и останетесь здесь, по обок от меня. Вам здесь предостаточно работы, — от перепалки тяжёлая отдышка заставила нунция сесть обратно, сдав позиции в споре. Он вновь махнул прислужнику и тот уже бежит с новым наполненным кубком алтарного вина. — Вам предстоит разжечь священные костры инквизиции, дабы обозначить начало очищения Твердыни Адма от ереси…

— Ваше Преосвященство, Вы сами озвучите решение остальным инквизиторам?

— Зачем? — нунций как в тосте поднял кубок и улыбнулся грустными глазами. — У меня есть ты. Я назначаю тебя старшим. Донеси им волю мою…