Инквизиция: Саммаэль

С.Н. Адушев (2024)

Инквизиция стала объектом яростной критики в эпоху Просвещения в XVIII веке, когда для каждого образованного человека стало буквально неприличным сказать хоть одно доброе слово о христианстве. Среди объектов ожесточённой критики просветителей в первую очередь оказались инквизиторы. Именно тогда окончательно сформировался мрачный образ инквизиции — жестокого орудия церкви. Но всё выше перечисленное не обозначает, что подобных разбирательств не было в истории Инквизиции, частные случаи имели место быть. Есть истории действительно ужасающие и они обязаны быть запечатлены в нашей коллективной памяти, дабы не повторились вновь.

Глава 16. Охота на ведьм.

Осень.

В чертогах твердыни Адма витает атмосфера ужаса и надвигающегося зла. Центр города пылает в очищающем огне инквизиции. Из окон жилых домов свисают повешенные еретики, приговорённые к смерти без допросов. Округа охвачена паникой, все знают о проклятие ведьмы и как беспощадно её разыскивает инквизиция.

На входе в Приёмный зал стоит инквизитор Саммаэль. Ощущая внутренний гнев, он хмурясь созерцает с высоты главной башни Донжон на начавшееся очищение твердыни Адмы. Облачённые в сута́н (верхняя длинная одежда с длинными рукавами), он перестал носить доспехи, ведь не какая сталь не защитит от кощунства тёмного мастерства ведьм. С приятной тяжестью в руке он держит «утреннюю звезду» — стальную булаву с шипованным оголовьем. Излюбленное оружие скоропостижно скончавшегося инквизитора Конрада Мракобеса. Саммаэль не присвоил оружие себе, а наоборот принёс дабы возложить её как погребальный цветок в гроб хозяина.

— Мы мало делаем во благо Веры, необходимо усиливать наши методы, — послышался эхом голос пьяного нунция Мастемы, что сидит в глубине зала на каменном троне с кубком алтарного вина. Он крестами уставил пространство за спинкой троны, всё ради вышей святости своей персоны.

— Говорят, что ересь похожа на дерево… — выдержав короткую паузу Саммаэль обернулся. По центру Приёмного зала размещён пьедестал с гробом — повод сегодняшнего собрания. — Корни этого дерева скрываются во тьме, а листья шумят на ветру, — стражника рядом с ним стошнило, но забрал на шлеме помешал извергнуть всё наружу, от чего ему стало ещё хуже. Стражник пал на колени, суетясь снимая шлем. Саммаэль же посмотрел на бедолагу без намёка на брезгливость и сострадание. После того как нашли первые ведьмовские мешочки стражники начали страдать от проклятья гниющих ног переходящее в гангрену. — Можно сломать ветви дерева, даже срубить его под корень, но оно всё равно вырастет ещё сильнее и больше. Такова природа ереси, и поэтому её так трудно уничтожить, — Саммаэль уверенными шагами направился в сторону гроба, вскинув «утренею звезду» в руках как букет. — Многие задаются вопросом, есть ли у нас право разрушить остатки этого мира с тысячью душ до конца, но только немногие понимают, что у нас нет права оставить их в живых, — Саммаэль подошёл к открытому гробу, где лежит тело инквизитора Конрада Мракобеса. Тело до шеи закрывает саван, как и обещала ему ведьма, но об этом знает только мертвец и она сама. Бледная кожа его лица с грубыми чертами и нисходящая ухмылка, Конрад будто безмятежно спит. Саммаэль положил на грудь мертвеца «утренею звезду» в честь траура сегодняшнего дня склонил голову. — В нашем деле нет слишком большой жертвы и слишком большой платы, в нашем деле есть только долг…

— Я не совсем об этом… — Саммаэль посмотрел на нунция Мастема и тот заёрзал на своём месте. Ему стало жутко от слов инквизитора. Только сейчас он в полупьяном состоянии понял, что поистине боится его и не зря это делает. — Наши методы стали карающими, где наша милосердие?

— О каком милосердии может идти речь глядя на бездыханное тело нашего брата в этом сбитом гробу? — Саммаэль силой сжал бортик гроба, так что тот затрещал. — Уверен вы смогли оценить по его ранам степень милосердия еретиков, — он медленно посмотрел на каменный трон, что занимает нунций, оставаясь на нём как не чёткое пятно небрежной кисти мастера на картине. — Что нам остаётся, когда вокруг остались одни еретики. Да и то, те кто из них ещё дышит жаждут от нас прощения, а мы всё тянем с их благословением…

— А не кажется ли тебе инквизитор, что всё что нас окружает это и есть продукт нашей работы? — повисла тишина, нунций будто отрезвел на мгновение от такой тяжёлой мысли. Но быстро вернулся в своё первоначальное состояние ощутив тяжёлый взгляд инквизитора. Он сам не замечая того, оказался на допросе.

— Я расцениваю эти мысли как слабость, а в столь тёмные времена нам ни как нельзя быть слабыми перед нависшей тьмой. Мы были и остаёмся оружием за чистоту веры в руках воли Создателя, мы вершители судеб по воле Его, так обрушится на нечестивых благодать и не устоят они перед Его праведностью…

— Ты отзываешься о праведности как о грубой силе, а не добром слове… — нунций отставил кубок с вином и чуть спустил правую ногу, дабы облегчить побег по мере необходимости.

— Мы были достаточно милосердны и вот к чему оно нас всех привело! Мы на гране вымирания во имя Создателя, — Саммаэль сделал шаг в сторону нунция Мастема, а тот уже привстал с каменного трона и бочком начал спускаться по мере приближения к нему инквизитора. — Время болтовни прошло, приходит эпоха «очищения», — нунций попятился к боковому выходу, чтобы укрыться в своих покоях и спокойно спиться. Он так много пьёт, что забыл какова на вкус чистая вода. — Мы никогда небыли так близки к «очищению», что осознание этого пугает… — улыбнулся Саммаэль и тень пала не его глаза. Он видит, как освобождается каменный трон и ему ничего не пришлось для этого делать. — Я не позволю себе остановиться и вам не советую высокопочтенный нунций Мастема препятствовать мне, — он твёрдыми шагами поднимается по ступеням пьедестала к каменному трону, и улыбка не сходит с его лица. — Я выжгу еретика из его логова. Предам огню его поганых идолов, брошу в пламя всё, что ценно для него, — он взошёл на престол не стремясь к этому, и не скрывая своего довольства занял опустевшее место. — Лишь затем, когда еретик поймёт истинную цену своего вероломства, низвергну его в заслуженное забытьё, — Саммаэль закончил и вместе с его последним словом угасло эхо хлопка закрывающейся двери за высокопочтенным нунцием Мастема, что сбежал, приняв своё окончательное поражение.