Неточные совпадения
Городничий (
в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать
в глуши? Ведь вот хоть бы здесь:
ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
В конце села под ивою,
Свидетельницей скромною
Всей жизни вахлаков,
Где праздники справляются,
Где сходки собираются,
Где днем секут, а вечером
Цалуются, милуются, —
Всю
ночь огни и шум.
В саван окутался Чертов овраг,
Ночью там росы велики,
Зги не видать! только совы снуют,
Оземь ширяясь крылами,
Слышно, как лошади листья жуют,
Тихо звеня бубенцами.
«Ну полно, полно, миленький!
Ну, не сердись! — за валиком
Неподалеку слышится. —
Я ничего… пойдем!»
Такая
ночь бедовая!
Направо ли, налево ли
С дороги поглядишь:
Идут дружненько парочки,
Не к той ли роще правятся?
Та роща манит всякого,
В той роще голосистые
Соловушки поют…
Темно кругом,
Гляжу
в окно — глухая
ночь!
В жнитво и
в сенокос,
В глухую
ночь осеннюю,
Зимой,
в морозы лютые,
И
в половодье вешнее —
Иди куда зовут!
Григорий
в семинарии
В час
ночи просыпается
И уж потом до солнышка
Не спит — ждет жадно ситника,
Который выдавался им
Со сбитнем по утрам.
Поехал
ночью Тихоныч,
Поймали, — полумертвого
Подкинули
в сарай…
Всю
ночь над ним сидела я,
Я пастушка любезного
До солнца подняла,
Сама обула
в лапотки,
Перекрестила; шапочку,
Рожок и кнут дала.
—
Так засмеялся дедушка,
Что все
в каморке вздрогнули, —
И к
ночи умер он.
Ночь тихая спускается,
Уж вышла
в небо темное
Луна, уж пишет грамоту
Господь червонным золотом
По синему по бархату,
Ту грамоту мудреную,
Которой ни разумникам,
Ни глупым не прочесть.
«Избави Бог, Парашенька,
Ты
в Питер не ходи!
Такие есть чиновники,
Ты день у них кухаркою,
А
ночь у них сударкою —
Так это наплевать!»
«Куда ты скачешь, Саввушка?»
(Кричит священник сотскому
Верхом, с казенной бляхою.)
—
В Кузьминское скачу
За становым. Оказия:
Там впереди крестьянина
Убили… — «Эх!.. грехи...
«Куда?..» — переглянулися
Тут наши мужики,
Стоят, молчат, потупились…
Уж
ночь давно сошла,
Зажглися звезды частые
В высоких небесах,
Всплыл месяц, тени черные
Дорогу перерезали
Ретивым ходокам.
Ой тени! тени черные!
Кого вы не нагоните?
Кого не перегоните?
Вас только, тени черные,
Нельзя поймать — обнять!
Барин
в овраге всю
ночь пролежал,
Стонами птиц и волков отгоняя,
Утром охотник его увидал.
Барин вернулся домой, причитая:
— Грешен я, грешен! Казните меня! —
Будешь ты, барин, холопа примерного,
Якова верного,
Помнить до судного дня!
Митрофан. И теперь как шальной хожу.
Ночь всю така дрянь
в глаза лезла.
Спешу известить вас, — писала она
в одном из них, — что я
в сию
ночь во сне видела.
Говорили, что новый градоначальник совсем даже не градоначальник, а оборотень, присланный
в Глупов по легкомыслию; что он по
ночам,
в виде ненасытного упыря, парит над городом и сосет у сонных обывателей кровь.
Таким образом оказывалось, что Бородавкин поспел как раз кстати, чтобы спасти погибавшую цивилизацию. Страсть строить на"песце"была доведена
в нем почти до исступления. Дни и
ночи он все выдумывал, что бы такое выстроить, чтобы оно вдруг, по выстройке, грохнулось и наполнило вселенную пылью и мусором. И так думал и этак, но настоящим манером додуматься все-таки не мог. Наконец, за недостатком оригинальных мыслей, остановился на том, что буквально пошел по стопам своего знаменитого предшественника.
Наконец он не выдержал.
В одну темную
ночь, когда не только будочники, но и собаки спали, он вышел, крадучись, на улицу и во множестве разбросал листочки, на которых был написан первый, сочиненный им для Глупова, закон. И хотя он понимал, что этот путь распубликования законов весьма предосудителен, но долго сдерживаемая страсть к законодательству так громко вопияла об удовлетворении, что перед голосом ее умолкли даже доводы благоразумия.
Достоверные свидетели сказывали, что однажды,
в третьем часу
ночи, видели, как Байбаков, весь бледный и испуганный, вышел из квартиры градоначальника и бережно нес что-то обернутое
в салфетке.
Возвратившись домой, Грустилов целую
ночь плакал. Воображение его рисовало греховную бездну, на дне которой метались черти. Были тут и кокотки, и кокодессы, и даже тетерева — и всё огненные. Один из чертей вылез из бездны и поднес ему любимое его кушанье, но едва он прикоснулся к нему устами, как по комнате распространился смрад. Но что всего более ужасало его — так это горькая уверенность, что не один он погряз, но
в лице его погряз и весь Глупов.
Положение было неловкое; наступила темень, сделалось холодно и сыро, и
в поле показались волки. Бородавкин ощутил припадок благоразумия и издал приказ: всю
ночь не спать и дрожать.
В одну из
ночей кавалеры и дамы глуповские, по обыкновению, собрались
в упраздненный дом инвалидной команды.
И действительно,
в ту же
ночь Клемантинка была поднята
в бесчувственном виде с постели и выволочена
в одной рубашке на улицу.
Но торжество «вольной немки» приходило к концу само собою.
Ночью, едва успела она сомкнуть глаза, как услышала на улице подозрительный шум и сразу поняла, что все для нее кончено.
В одной рубашке, босая, бросилась она к окну, чтобы, по крайней мере, избежать позора и не быть посаженной, подобно Клемантинке,
в клетку, но было уже поздно.
Начались подвохи и подсылы с целью выведать тайну, но Байбаков оставался нем как рыба и на все увещания ограничивался тем, что трясся всем телом. Пробовали споить его, но он, не отказываясь от водки, только потел, а секрета не выдавал. Находившиеся у него
в ученье мальчики могли сообщить одно: что действительно приходил однажды
ночью полицейский солдат, взял хозяина, который через час возвратился с узелком, заперся
в мастерской и с тех пор затосковал.
И что ж! — все эти мечты рушились на другое же утро. Как ни старательно утаптывали глуповцы вновь созданную плотину, как ни охраняли они ее неприкосновенность
в течение целой
ночи, измена уже успела проникнуть
в ряды их.
Приметив на самом выезде из города полуразвалившееся здание,
в котором некогда помещалась инвалидная команда, он устроил
в нем сходбища, на которые по
ночам собирался весь так называемый глуповский бомонд.
Благодаря этому обстоятельству
ночь минула благополучно для всех, кроме злосчастного приезжего чиновника, которого, для вернейшего испытания, посадили
в темную и тесную каморку, исстари носившую название «большого блошиного завода»
в отличие от малого завода,
в котором испытывались преступники менее опасные.
Происходили беспрерывные совещания по
ночам; там и сям прорывались одиночные случаи нарушения дисциплины; но все это было как-то до такой степени разрозненно, что
в конце концов могло самою медленностью процесса возбудить подозрительность даже
в таком убежденном идиоте, как Угрюм-Бурчеев.
И тако, без явного светильника,
в претемной
ночи бродят.
В сущности, пожар был не весьма значителен и мог бы быть остановлен довольно легко, но граждане до того были измучены и потрясены происшествиями вчерашней бессонной
ночи, что достаточно было слова:"пожар!", чтоб произвести между ними новую общую панику.
На седьмой день выступили чуть свет, но так как
ночью дорогу размыло, то люди шли с трудом, а орудия вязли
в расступившемся черноземе.
Было свежее майское утро, и с неба падала изобильная роса. После бессонной и бурно проведенной
ночи глуповцы улеглись спать, и
в городе царствовала тишина непробудная. Около деревянного домика невзрачной наружности суетились какие-то два парня и мазали дегтем ворота. Увидев панов, они, по-видимому, смешались и спешили наутек, но были остановлены.
Все дома окрашены светло-серою краской, и хотя
в натуре одна сторона улицы всегда обращена на север или восток, а другая на юг или запад, но даже и это упущено было из вида, а предполагалось, что и солнце и луна все стороны освещают одинаково и
в одно и то же время дня и
ночи.
И что всего замечательнее,
в эту достопамятную
ночь никто из обывателей не только не был разбужен криком «не потерплю!», но и сам градоначальник, по-видимому, прекратил на время критический анализ недоимочных реестров [Очевидный анахронизм.
И точно, он начал нечто подозревать. Его поразила тишина во время дня и шорох во время
ночи. Он видел, как с наступлением сумерек какие-то тени бродили по городу и исчезали неведомо куда и как с рассветом дня те же самые тени вновь появлялись
в городе и разбегались по домам. Несколько дней сряду повторялось это явление, и всякий раз он порывался выбежать из дома, чтобы лично расследовать причину ночной суматохи, но суеверный страх удерживал его. Как истинный прохвост, он боялся чертей и ведьм.
Глупов закипал. Не видя несколько дней сряду градоначальника, граждане волновались и, нимало не стесняясь, обвиняли помощника градоначальника и старшего квартального
в растрате казенного имущества. По городу безнаказанно бродили юродивые и блаженные и предсказывали народу всякие бедствия. Какой-то Мишка Возгрявый уверял, что он имел
ночью сонное видение,
в котором явился к нему муж грозен и облаком пресветлым одеян.
От зари до зари люди неутомимо преследовали задачу разрушения собственных жилищ, а на
ночь укрывались
в устроенных на выгоне бараках, куда было свезено и обывательское имущество.
В ту же
ночь в бригадировом доме случился пожар, который, к счастию, успели потушить
в самом начале. Сгорел только архив,
в котором временно откармливалась к праздникам свинья. Натурально, возникло подозрение
в поджоге, и пало оно не на кого другого, а на Митьку. Узнали, что Митька напоил на съезжей сторожей и
ночью отлучился неведомо куда. Преступника изловили и стали допрашивать с пристрастием, но он, как отъявленный вор и злодей, от всего отпирался.
Когда Дарья Александровна
в эту
ночь легла спать, как только она закрывала глаза, она видела метавшегося по крокетграунду Васеньку Весловского.
С бодрым чувством надежды на новую, лучшую жизнь, он
в девятом часу
ночи подъехал к своему дому.
Он взглянул на небо, надеясь найти там ту раковину, которою он любовался и которая олицетворяла для него весь ход мыслей и чувств нынешней
ночи. На небе не было более ничего похожего на раковину. Там,
в недосягаемой вышине, совершилась уже таинственная перемена. Не было и следа раковины, и был ровный, расстилавшийся по целой половине неба ковер всё умельчающихся и умельчающихся барашков. Небо поголубело и просияло и с тою же нежностью, но и с тою же недосягаемостью отвечало на его вопрошающий взгляд.
Когда она родила, уже разведясь с мужем, первого ребенка, ребенок этот тотчас же умер, и родные г-жи Шталь, зная ее чувствительность и боясь, чтоб это известие не убило ее, подменили ей ребенка, взяв родившуюся
в ту же
ночь и
в том же доме
в Петербурге дочь придворного повара.
И он весело и забавно рассказал, как он, не спав всю
ночь,
в полушубке ворвался
в отделение Алексея Александровича.
На другой день по их приезде пошел проливной дождь, и
ночью потекло
в коридоре и
в детской, так что кроватки перенесли
в гостиную.
Весь длинный трудовой день не оставил
в них другого следа, кроме веселости. Перед утреннею зарей всё затихло. Слышались только ночные звуки неумолкаемых
в болоте лягушек и лошадей, фыркавших по лугу
в поднявшемся пред утром тумане. Очнувшись, Левин встал с копны и, оглядев звезды, понял, что прошла
ночь.
Он не спал половину
ночи, обдумывая подробности для приведения мысли
в исполнение.
И всё то, что волновало Левина
в эту бессонную
ночь, все те решения, которые были взяты им, всё вдруг исчезло.
Он не спал всю
ночь, и его гнев, увеличиваясь
в какой-то огромной прогрессии, дошел к утру до крайних пределов. Он поспешно оделся и, как бы неся полную чашу гнева и боясь расплескать ее, боясь вместе с гневом утратить энергию, нужную ему для объяснения с женою, вошел к ней, как только узнал, что она встала.