Без сомнений

Фофан Тюльпан (2024)

В тексте есть жестокость и эротика. Осторожнее! Нелепая смерть имперского колдуна влечёт за собой череду событий, что перекрутит с ног строго на голову чётко продуманный план по свержению герцога Аланделейн. Организованное Империей расследование грозит разоблачением множества тайн. Непреклонно бес сомнений закрадывается в головы каждого и вынуждает заговорщиков терять доверие друг к другу. Они всеми правдами пытаются обратить ситуацию себе на пользу и прибегают к разным уловкам, но несуразные случайности раз за разом воруют шансы на победу. Изменить ход событий может найденная у погибшего колдуна языческая реликвия Ксинаалгат, однако беда в том, что этот таинственный амулет волею злодейки-судьбы меняет текущего хозяина чаще, чем придворная дама — собственные наряды; неизвестно в чьих руках и даже в каком из параллельных миров Ксинаалгат окажется в следующий момент. Кому повезёт в этой битве за ресурсы и власть? Узнаём. Наслаждаемся! Автор обложки ослепительная Вартуш Оганесян

Глава 10. Допрос

Кому поспать, кому пожрать,

а кой-кому в крови блевать…

На четвёртый день по приезде комиссия Романда́нта сподобилась допросить малолетнего убийцу Климента.

Надзорный советник Тайной канцелярии Хе́кслет возмущённо втихомолку ругался: «Какая наглость? Обычный «герцогишка»! В масштабах страны властитель зёрнышка. А гонору!». Его раздражал запрет на участие в физических пытках членам комиссии: только указания без подробностей исполнения здешнему палачу Кре́линсу. Заносчивый феодал подсунул им для работ не старшего в Аланделе́йн, с кем проводили досу́г игрой в картишки, а замкового. Взамен благородного норави́нга — смерда непонятных кровей.

«Романда́нт, толку то, что камергер, а поставить гордеца на место не смог», — сетовал обожатель заплечных дел. Внутри феода права синьора законами империи не ограничиваются. Что взбредёт в голову, то и творит. Напрямую навязать собственную волю зарвавшемуся самодуру нельзя. Но у ключника главы государства множество инструментов, чтобы косвенно заинтересовать или прину́дить к нужным поступкам любого зарвавшегося землевладельца.

Хе́кслет с магом Фере́нсисом и кардинал-священником Бора́тисом ждали в допросной, когда приведут исследуемый объект. Каждый заседал за снабжённым перьями и бумагой массивным столом из дерева и молча разглядывал окружающую утварь. Пламя торчащих из стен под косым углом длинных факелов сносно освещало просторную комнату. Слева помогал огонь из простоватого полукруглого камина, с обеих сторон подпираемого этажерками. На полках аккуратно разлеглись различные клещи, молотки, гвозди, крючки и прочие атрибуты любой пыточной. Спереди темнела остатками отмытых крови и нечистот с затейливостью оборудованная горизонтальная дыба. Справа находился целый арсенал непосредственно палача: хлысты, секира, топор, меч… Одна из стен чиста от предметов. Служит выходом портала при попадании внутрь не содержащей ни окон, ни дверей камеры.

Из открывшегося овала волшебного коридора шагнул Кре́линс, без видимого труда волоча мэнкетчер с упирающимся юнцом, как уборщица швабру. «Ещё ребёнок», — улыбнулся Фере́нсис. «Но оперившийся закоренелый преступник», — твёрдо прошептал Хе́кслет. Священник скривился: «Это язычник. На нём нет божественной благодати. Милорды, я робко полагаю, что в присутствии представителя Церкви вы не нуждаетесь. А сие недозрелое семя в беседе о собственных преступлениях не приобретёт помыслы о Боге».

— Полноте, Ваша Светлость! Вино не остынет. Да и ведущий в сию замкнутую келью портал тю-тю — придётся поработать вместе. Я ж колдовать в Скрепи́нтере имею право внутри приютившего нас зала: переправить Вас вне, в местный храм к бражничающей компании не смею и пытаться.

Боль от потери отца настолько придавила Ерёму, что он не обращал внимания на всё происходящее вокруг. Ни тычки, ни зуботычины, ни сам факт полонения не вывел сына Трофима из ступора. Он односложно отвечал на вопросы «безбородого», плёлся за ведущим его на палке с надетой на шею Ерёмки петлёй конником. Даже когда оказался прикованным в камере, он ни огорчился, ни удивился. Все чувства перекрывала тяжесть утраты. Хотя одно событие на минуту обратило на себя внимание: боднула в грудь мелкая черноволосая чумазая девчонка и неловкостью напомнила младшую сестру-дразнилку Лельку. Да и звали чувырлу схоже: Лили́ — паренёк слышал, как ту подзывала толстая тётка.

С детства батюшка для мальца стал единственным светом в окошке. Крепко сбитого, могучего, с широкой раздвоенной бородой Трофима уважали в станице и побаивались. На опасные и решительные мероприятия выбирали атаманом. Сын боготворил его одного, не привечал ни родственников, ни односельчан. Не жаловал он и усопших предков. Не вызывал их к себе, ни делился радостями и печалями, ни слушал их мудрые наставления… Потому и рос оболтусом.

Дни в узилище пролетали, и на собственное удивление мысли стали зарождаться в бестолковом сознании молодого общинника. «Папа умер — я смогу его призвать! Но как?» — Ерёмка закрыл глаза и громко произнёс: «Отец, приди!». Ничего не произошло. Юнец пытался и так, и эдак: неудачно. Впав в отчаянье, он застучал свободной от оков рукой по стене, разбил её в кровь и зарыдал.

Обессилев, юноша задремал. И во сне ощутил, как тёплый комочек проникает к нему в грудь. Пред взором предстало строгое лицо уме́ршей в прошлом году бабушки. «Жив он. Не зови: придёт — умрёт», — чётко, как наяву прошептали губы. «Где, что, как», — ничего не успел спросить внук. Чьи-то снимающие оковы руки бесцеремонно выдернули его из виде́ния. Ерёмка попытался оттолкнуть громадного чернобородого мужика в засаленном кожаном фартуке — желание разузнать про отца заставляло бороться. Но куда там…

Допрос шёл неспешно. Все вопросы узнику задавал Бора́тис. Кардинал оказался единственным, кто изъяснялся на языке резов. Маг беззастенчиво уснул. И не реагировал ни на стоны и крики растянутого на дыбе пленника, ни на громкую ругань канцеляриста на палача. Хе́кслет неустанно требовал усилить воздействие на пытаемого для большей правдивости. Кре́линс ломал клещами заключённому всего по одной фаланге и спокойным басом неизменно отвечал: «Простите, милорд, я подданный герцога Аланделе́йн. Действую в рамках полученных от господина инструкций». Во фразе отсутствовала ложь. Мещанин из захолустного городка Кло́удин бессменно выполнял карви за родной кузнечный цех. И любая отсебятина обесце́нит податно́й труд целого года.

— Стоп! Соратники. Вы усердием источник знаний для нас до конца ухандокаете. Ведь не просто язычник, а ро́довик. Не вытерпит боль и утечёт к предкам. А нам перед графом Романда́нтом краснеть придётся. Казнь — прерогатива местного феодала, а не нашей комиссии. Отдаст Богу душу, как отчитаемся?

Маг приподнял уткнувшуюся седыми кустистыми бровями голову в положенное на стол левое предплечье и зычно увещевал сослуживцев прекратить потерявшие всякий смысл истязания.

— Не богохульствуйте, Фере́нсис! Не способен поганый отдать свою мерзкую душонку Богу, не примет нераскаявшегося язычника Кемле́й — не сработает обряд отпевания.

— А что, насчёт ритуала амаропомазания¹, преподобнейший монсеньор! Приведите к Вере! Вы ж кардинал и рукоположённый епископ.

— Святые таинства для проникшихся правдой о Господе, а не для подобных отродий. Да и невозможно: на стенах зачарованные каменюки висят — не дадут доброго дела священнику посреди волшбы сотворить. И не перестарались мы! Кре́линс разве что пылинки сдувает с подследственного. Фере́нсис, Вам надо посмотреть решительность в получении истины у нас в инквизиции. Но в прочих выводах с Вами согласен. Призвать неверующего с того Света для ответа за грехи его, я, служитель Го́спода не смогу. Но и у вас, магов не получится. В потустороннем у него предков мириады. Ухватятся — не пустят. Хватит ли силёнок вытащить дух для беседы супротив воли супостатов?!

«Уверен: уважаемый Фере́нсис не справится. Да и незачем ему. Но хватит риторики. Завершаем! Всё что надо выяснили. И обедать пора», — теребящий рыжую шкиперскую бородку Хе́кслет закончил обсуждение. «Полечить перед новым допросом?» — вытирая фартуком кровь с рук, поинтересовался Кре́линс. «Не наша забота, мы закончили», — отрывисто ответил канцелярист. «Грешно верующему человеку беспокоится без должной причины о теле нечестивца», — напутственно добавил Бора́тис.

***

1. Богослужение, когда священник молитвенно провожает усопшего к мёртвым собратьям называется «отпеванием». Амаро́помазание (конфирмация или приведение к Вере) — ритуал скрепления священником путём рукоположения верноподданической клятвы мирянина в том, что Кемле́й — Единый Бог, где ама́ра — благовоние. ИАП