Тени кафе «Домино»

Эдуард Хруцкий (2007)

1922 год. Москва. В знаменитом кафе «Домино» на Тверской улице собирается самая разношерстная публика: артистический бомонд, поэты и художники, бандиты и бывшие уголовники, новоиспеченные «генералы» Гражданской войны, а так же сотрудники милиции и ОГПУ, которые внимательно наблюдают за всеми посетителями и собирают информацию, помогающую в раскрытии многих преступлений, совершенных в Москве. Не последнюю роль во всей этой криминальной истории играет главный герой романа — талантливый журналист Олег Леонидов, который удивительным образом каждый раз оказывается в самом центре разворачивающихся событий.

Квартира Леонидова

Леонидов укладывал поленья.

В прихожей они уже лежали ровно и надежно, а в комнате еще царила разруха.

Леонидов взял несколько газет, сунул в печку-буржуйку, положил туда дрова и зажег спичку.

Печка занялась сразу, и даже загудела.

Леонидов закурил.

В дверь постучали.

— Ну, кого еще несет? — Леонидов, переступая через поленья, пошел открывать дверь.

На пороге стоял молодой человек в серой пушистой кепке и добротном пальто.

— Здравствуйте, Олег Алексеевич.

— Господи, Гоша, я вас не видел целую вечность.

— Служба.

— Три года прошло, как вы в угрозыске работаете, а стали настоящим сыщиком. Заходите. Вы по казенной надобности или в гости?

— В гости. Не прогоните?

— Что вы, прошу. Ваша контора через два дома от меня, а видимся редко.

Георгий Тыльнер вошел в комнату.

— Олег Алексеевич, у вас здесь стихийное бедствие.

Тыльнер снял пальто и начал собирать дрова.

— Гоша, я сейчас, будем пить кофе. Хотите кофе?

— Нынче кофе странный.

— Нынче жизнь странная, а кофе у меня есть натуральный.

— Сухаревка неистребима.

— Зачем же Сухаревка. Мой приятель — заместитель Луначарского. Вхож в Кремль. Он и купил мне в тамошнем кооперативе «Коммунар» пакет кофе.

— Огромные деньги?

— Гоша, я заплатил за это копейки. В «Коммунаре» есть все. Телятина, фрукты, шоколад «Эйнем», который, кстати, обожает Ленин, конфеты, масло. Все. Как бывало в «Елисеевском». Неужели не слышал об этом гастрономическом рае?

— Слышал, конечно.

Леонидов поставил кофейник на буржуйку.

Когда вода закипела, он щедро насыпал из стакана кофе.

— Господи, — тихо сказал Тыльнер, — запах из прошлого, доброго, милого прошлого.

— Ностальгируете, Гоша? Прошу к столу.

— Минутку.

Тыльнер вынул из кармана пальто сверток.

— Нынче в гости с пустыми руками не ходят.

Он подошел к столу, развернул бумагу.

— Вот это да! — удивился Леонидов, — белая булка и ветчина. Никак уголовный сыск пускают в гастрономический рай?

— Нет, мой дорогой, у нас свои возможности.

— Мне бы так хоть денек пожить.

— Не прибедняйтесь.

— Не буду.

Олег поставил на стол красивые чашки, две рюмки, нарезал булку и ветчину, поставил бутылку настоящего коньяка.

— Шустовский, — ахнул Тыльнер, — откуда?

— У нас тоже свои возможности. Ну, начнем, благословясь.

Леонидов разлил коньяк по красивым хрустальным рюмкам.

— Господи, вздохнул Тыльнер, — все, как раньше.

— Милый Жорж, — рассмеялся Леонидов, — для руководящего сотрудника московской розыскной милиции заявление неуместное.

— Может быть. Но очень часто, особенно по утрам, я вспоминаю нашу столовую, запах кофе, свежие булочки, еще теплые, три сорта варенья и брусок масла.

Вспоминаю, когда пью чай с коричневым сахаром или сахарином и ем несвежий хлеб.

— Зато сейчас мы едим замечательную белую булку.

— Олег Алексеевич, вы не знали Виктора Казаринова?

— Конечно. Весьма яркая личность. Украшение столичной и московской богемы. Писал весьма неплохие рассказы, потом стал отличным кинописателем. Широкий, щедрый, бонвиван, с ним крутились самые разные люди. От театральных статистов до Митьки Рубинштейна и самого Распутина.

— Он дружил с Рубинштейном? — удивился Тыльнер.

— И не только с ним. И князь Андроников и Манасевич-Мануйлов и Симанович. Не знаю, насколько они были дружны, но кутили вместе. А зачем вам?

Тыльнер достал из кармана фотографию, положил на стол.

Леонидов присвистнул.

— Убили Витю. Жаль, веселый был парень и хороший товарищ. Как это случилось?

— Мы брали Бориса Новицкого, того самого знаменитого налетчика по кличке Поэт…

— Так я его знаю. Он постоянный гость кафе «Домино».

— Произошла перестрелка, а в квартире был Казаринов. Случайная пуля.

— Жаль.

— У него мы нашли два письма. Одно… — Тыльнер протянул конверт.

— Я могу прочесть? — поинтересовался Леонидов.

— Я прошу вас это сделать. Письмо очень любопытное. Особенно упоминание о каком-то Сашеньке. Одна голова хорошо…

— Ну, что ж. «Дорогой друг — начал читать Леонидов, — выдалась счастливая оказия и я шлю вам письмо с милым Витенькой Казариновым. Я знаю, что вы его любите, а главное, верите ему. Сейчас Советы выпускают за границу людей, вроде вас. Я встречал в Стокгольме и Париже несколько артистов и писателей, покинувших Совдепию. Их рассказы ошеломили меня. Я никогда не был русским патриотом, не финансировал белых, тем более красных. Моя страна — мои капиталы, я подлинный патриот денег. Подавайте прошение. Вам помогут, есть коммерсант, который дружит с большевиками, вывозит из Красной России художественные ценности. Он заинтересован в моих капиталах и готов оказать мне это небольшое одолжение. Не забудьте Сашеньку, это очень важно и для вас, и для меня.

Крепко обнимаю. Жду в Стокгольме. Ваш Митя Рубинштейн».

Леонидов положил письмо на стол. Задумался.

— Как я догадываюсь у вас возникли два вопроса. Кто получатель этого письма? И что это за Сашенька? Так?

— Именно.

— Это делается просто. Надо отработать всех общих знакомых Казаринова и Рубинштейна в Москве.

— Это непомерный труд, — вздохнул Тыльнер.

— Отнюдь. Их не так много, тем более писателей и артистов. Надо узнать, кто получатель, а потом искать таинственного Сашеньку.

— Или таинственную Сашеньку.

— Я могу доложить Никулину, что вы согласны нам помочь?

— Никулину?

— Это мой начальник.

— Ну, вот, вся таинственность пропадает и никаких авантюрных приключений. А это очень важно в таком мероприятии.

— Ну, так что?

— Согласен. Чувствую, что будет интересно, вот только будет ли из этого статья и дадут ли ее напечатать?

— Вы из всего можете сделать интересную статью. Но вот какое дело, Олег Алексеевич, у убитого было еще одно письмо, вы уж не обессудьте, мы его прочитали. Служба.

— А почему у меня должны быть к вам претензии?

— Это письмо было адресовано вам.

— Мне? — Леонидов вскочил, — где оно?

— Прошу, — Тыльнер протянул конверт.

Леонидов взял письмо.

— Господи, это же ее почерк.

— Да, писала его Елена Вольдемаровна Иратова, вы уж извините нас…

Леонидов выпил коньяк. Подошел к окну.

Начал читать.

«Мой милый, дорогой человек. Пишу из Крыма, похожего на изношенную театральную декорацию. Я все время вспоминаю вокзал, толпу и вас, мой родной, с поднятой рукой. Жалею ли я, что убежала из холодной и голодной Москвы на Юг? Не знаю. Я много снималась. Петр Андреевич Талдыкин очень серьезно организовал здесь кинодело. Он скупил почти все электротеатры в Ялте, Севастополе, Симферополе, поэтому его кинотоварищество снимало очень много неплохих картин.

Писал сценарии Витя Казаринов, который, кстати и передаст Вам мое письмо.

Последнюю фильму «Ключи счастья» мы снимали для французской фирмы «Гомон», их представитель сделал всем французские паспорта. Мне тоже принесли французский паспорт, но я отказалась ехать. Отказался и Витя Казаринов, он засобирался в Москву. Странно, идет война, а поезда ходят и можно добраться до любого города.

Я проводила наших, и я хожу к морю, оно неспокойное, как наша жизнь.

Елена стоит у моря.

Волны набегают на берег и с шумом уходят, оставляя пену.

— Сегодня уезжает Виктор, я отдаю ему письмо, а через десять дней еду сама. Можно я обременю Вас просьбой? Если да, то сходите к Таирову и спросите, возьмет ли он меня обратно.

Мне не верится, что скоро увижу вас. И жду этого, как гимназистка. Обнимаю вас. Ваша Елена.

Леонидов опустил письмо.

И Тыльнер увидел совершенно другое лицо, насмешливо-ироническое выражение сменилось на печальное и нежное.

— Спасибо вам, Жорж, большое спасибо.

Да за что меня благодарить, если бы в тот день мы не ввалились на хату Новицкого, Казаринов сам бы разыскал вас, и наверняка передал бы что-то важное для вас, на словах.

Леонидов сел к столу.

— Это письмо я могу оставить, или оно пришито к делу?

— Оставьте, никакого дела нет. Есть несчастный случай. А вы не знаете, откуда Новицкий знал Казаринова?

— Он и меня знал. Мы вместе когда-то учились в Катковском лицее. Только выгнали нас в разное время.

— А вас за что?

— Лицеистам было запрещено сотрудничать в печати, а я написал статью о порядках в лицее, об идиотах профессорах, о том, что в коридорах пованивает казармой, да много всего.

— Вы подписались своим именем?

— Конечно, нет, придумал псевдоним, очень актуальный и свежий — «Очевидец».

— И как же вас нашли?

— Московского охранного отделения ротмистр Прилуков этим занимался. Жандармы работать умели. Меня вычислили и выгнали с волчьим билетом. А Новицкого и Казаринова попросили из лицея, наверно, через год. Поэтому мы и знаем друг друга, вернее знали.

Леонидов разлил коньяк.

— Давайте выпьем за упокой души Вити Казаринова. За Новицкого пить не будем, поганый был человек.

Они выпили, помолчали.

— А вы знаете, — Тыльнер закурил, — в Москве объявился Юрий Саблин.

— Быть не может! У него же какие-то серьезные проблемы с самим Троцким.

— Тем не менее, живет в «Метрополе», в номере 405, носит форму командарма.

— Чудны твои дела, Господи. Он же под расстрелом был.

— Это их игры, которые именуются политикой. Значит, Саблин для чего-то понадобился Троцкому.

— Знаете, Жорж, пошли они со своими игрушками сами знаете куда. Но я репортер, а приезд Саблина событие любопытное. Я кое-что знаю, чего не ведает ни один журналист о первом правительстве Украины. Если Саблин, который участвовал в этом балагане, подтвердит это, у меня будет очередная сенсация. А пока давайте-ка, согрею еще кофе и выпьем по рюмке этого чудесного напитка.