Пути океана: зов глубин. Книга вторая

Алекса Райт (2024)

Она — дипломат. Он — пират. Её реальность: борьба с беззаконием вопреки противостоянию самозванных властей. Его новая жизнь превратилась в залитый кровью путь в попытке выжить. Ни забыть друг друга, ни сблизиться они не в силах. И за каждым из них — жизни, что нужно спасти и уберечь любой ценой. Между ними океаны, древнее колдовство, неведомая мистическая связь и любовь, которую не способны разрушить ни испытания, ни время, ни «третий лишний». Или все-таки способны? Ведь после расставания они перестали быть теми, кем были прежде…

Отречение

В окно уже вовсю бил утренний свет, но спросонья Марсий не сразу сообразил, где находится. Взгляд окинул бирюзовый бархат на балдахине кровати, изящное трюмо с гнутыми ножками и… локоны Селин, спящей на его груди.

Он чмокнул светлую макушку, откинулся обратно на подушку и улыбнулся. События предыдущих вечера и ночи чередой проносились перед глазами, и ликующее сердце его ускоренно стучало. Что ж, можно признать за собой по-настоящему безоговорочный успех на любовном поле битвы.

Из-за неудобного положения мышцы живой руки затекли. Но поменять позу он не решился.

Механическая ладонь осторожно провела по причудливым узорам спины Селин. Увы, сверкающий металл пальцев не мог передать ни гладкости кожи, ни тепла замысловатого рисунка, ни нежности прядей волос… И уж наверняка его прикосновение сложно было назвать лаской…

Тот редкий случай, когда Марсий с горечью задумался о том, как увечье обкрадывает его, несмотря на все совершенства боевых преимуществ, дарованных чудо-протезом.

Ну разумеется, он создан быть одиночкой и давно вышел из возраста безрассудных влюбленностей. Да, дамское внимание обычно давалось ему без особых усилий, но отношения с женщинами, кроме самых кратковременных, решительно не были его стихией.

Как же так получилось, что эта миниатюрная голубоглазая аристократка, казалось бы уже ставшая когда-то желанным трофеем, за последние несколько месяцев вытянула из него все жилы?

Сколько раз в сердцах Марсий и вовсе хотел дать заднюю и тотчас отчалить! Неважно куда, лишь бы подальше из этого места и от этой женщины! Враждебная нелогичная суша и — абсолютно непредсказуемая виконтесса, что раз за разом ставили его в тупик.

…И с каждым днем поглощали его всё больше…

Дабы сократить установленную виконтессой дистанцию, он планомерно стремился быть максимально авторитетным и незаменимым в ее окружении.

А иногда вовсе безотчетно, но усердно выводил Селин из себя. Доходило до смешного, когда он, словно зеленый мальчишка, пытался вызвать её интерес ответным показным безразличием. И даже ревность — благо вокруг него вилось достаточно заинтересованных придворных дам. Взять хотя бы многочисленные надушенные записки из дома де Прюм, которые он выбрасывал, не читая…

Но все безуспешно. Виконтесса с упрямством северного морского слона шла к собственным одной ей понятным целям, не замечая ничего — и никого! — вокруг.

Марсий страшно злился сам на себя, когда готовил очередные рапорты для Гильдии и всё не мог решить, хочет ли продолжать оставаться в ненавистном им самим статусе «надзирателя» и «доносчика».

Но он также понимал, что отказ от данной роли означал бы прощание. А эта мысль почему-то становилась всё более тягостной. Странное ощущение. Как если бы на его шею накинули удавку, не позволяющую сделать прочь и пары шагов.

Вчера он видел её растерянность и страх в каменных стенах монастыря. Видел ужас хрупкой девушки перед превосходящим в своем безумии количеством противника.

И её слабость отчего-то сделала его сильнее. Даже перед личным врагом. Воплощённым в пламени…

Стоит ей сказать или нет? Теперь он уже точно знал о своем решении. Но, пожалуй, нет. Всему свое время..

Вдруг дробь неровного стука в дверь прервала его размышления.

— Драгоценная кузина! Мне надо срочно с тобой поговорить! Озарение, не иначе, на меня наконец-то снизошло озарение!..

Марсий раздраженно выдохнул и покосился на Селин, что продолжала спокойно посапывать. Может Антуан просто уйдет, не дождавшись ответа?

— Ты там? Мне ведь докладывали, ты у себя! Да открывай же! — не унимался управитель.

С первого взгляда Марсий невзлюбил этого изнеженного взбалмошного блондинчика. Пусть и при регалиях. Жаль все-таки, что тогда на “Стремительном” во время шторма волна смыла за борт не Антуана…

Селин наконец открыла глаза и уставилась на Марсия.

Он ожидал чего угодно. Скандала, пощёчин, упрёков или всё тех же заверений, что эта ночь была ошибкой и случайностью… Но уж точно не того, что она тихо сказала:

— В шкаф. Быстро!

— Чего-о-о?! Он сейчас уйдет! Я легко это устрою…

Де Круа немедленно зажала его рот ладошкой.

— Лезь в шкаф, говорю… — решительно прошептала она и показала в угол комнаты громко выкрикнув, — Антуан, я сейчас!

Из угла на него смотрел изрезанный вензелями шифоньер. Зная вкусы в гардеробе виконтессы, моряк примерно оценил и его загрузку:

— Исключено. Я же там не помещусь!..

Вялое сопротивление осталось без ответа. Селин скрипнула дверцей, сорвала с вешалки первое попавшееся платье и затолкала капитана внутрь, приглушенно хихикая.

В максимально неудобном положении Марсий подпёр головой потолок шкафа. В спину упирались кринолины. Острый же ус глубинника из корсета колол аккурат под ребро. Стараясь избежать скрипа вешалок, моряк замер.

Но коварное облако лавандовых духов защекотало ноздри.

Капитан крепился, как мог.

Духи все же оказались сильнее, и — он не выдержал и чихнул.

Предельно дурацкая затея!

Дурацкие духи!

Дурацкий шкаф!

Впрочем, он представил себя в чем мать родила на карнизе дворца и осознал, что светлую голову леди консула, вероятно, посетила не самая нелепая идея.

***

— Селин, бесценная моя, уверяю, ты будешь потрясена вестью, что я принёс! — Сияющий Антуан, вопреки этикету, взял кузину за плечи и слегка встряхнул. — Но — всё по порядку! Как я не устаю подчеркивать всякий раз, когда мы видимся: твои успехи здесь, на Да-Гуа, поистине восхищают! Я понял! Ты — прирожденный политик! Неслыханно! Оплот Благочестия сегодня прислал представителя с подарками, благословением и с премилым письмом от Его Святейшества Епарха Писториуса! Так… о чем же это я? Ах да! Ты только вообрази, я нашёл своё призвание!

Зарумянившееся лицо брата сияло, он вдохновенно вышагивал по будуару и размашисто жестикулировал. Воротник его был развязан совершенно не по-протокольному, а в петлице камзола печально раскачивались подвядшие придорожные цветочки. Не переставая выражать удивление, Селин тихонько покосилась на шифоньер:

— Милый кузен, я в совершенном недоумении! В чём же оно заключилось, это твоё призвание?

— Без ложной скромности я открыл в себе недюжинный писательский талант! Да-да! И ты совершенно напрасно надо мной подшучивала. Я принес тебе свежеизданный сборник собственных трудов! Вот, насладись! Леди де Прюм и все, кому бы я его ни презентовал, все как один, единогласно высоко оценили величие и красоту моего слога, новизну идеи и элегантное исполнение! Я планирую написать ещё очень много о Да-Гуа! Источников вдохновения здесь — просто неисчерпаемо!.. Остается досаднейшая проблема: я не в состоянии сочетать свои грандиозные планы с чином управителя. Ты же знаешь, эти бесконечные просители, приемы… А какая непомерная нагрузка этой ужасной документацией, знала бы ты! — Кузен извлёк из-за пазухи толстую стопку листов и сосредоточенно зашелестел. — Муза — хрупка и капризна, и немедленно покидает меня, начни я читать заглавие очередного прошения. И посему, выбирая промеж скукою и искусством, выбор мой стал очевиден… Сейчас я зачитаю тебе избранные места, и ты убедишься… Селин?.. Готов поклясться, ты только что зевнула! Ты здорова?..

— О, я в совершенном порядке, уверяю, но не отказалась бы от плотного завтрака, — продолжая заинтересованно заглядывать в лицо Антуана, де Круа деликатно оттесняла кузена от шкафа.

— Смотри-ка, что это я тебе еще принес! Держи же, читай!

В кипе разрозненных бумаг обнаружился и чудом не смятый плотный лист.

— Что это?

— Отречение от должности управителя, конечно же. И я выпустил приказ о твоём назначении вместо себя! Оказывается, так можно! Имею на это полное право, я узнавал. Селин? Драгоценная моя кузина, почему ты так спокойна? Ты совсем не рада???

— Я… даже… я не знаю что сказать…

Больше всего ей сейчас хотелось завизжать от восторга, как в детстве. Но лицо ее хранило спокойствие.

Любимый, словно кровный, брат, но постоянно путающийся под ногами, кузен изволил сделать для неё истинно царский подарок. Селин не смела и помыслить о таком повороте событий. Теперь она наконец сможет делать всё необходимое для наведения порядка на острове без оглядки на, по сути, фиктивного правителя. Она могла открыто делать что должно, не прикрываясь ограниченным в полномочиях статусом консула.

— Ты теперь — единоличная управительница! — Антуан схватил её руки и закружил по комнате. — Моя прекрасная кузина, какое же облегчение! Ты станешь лучшей управительницей из возможных! Заступишь в новый чин уже через неделю, пока верифицируются все эти глупые подписи и вырезают тебе новые печати. Обо всём объявят в местной газете! Разошлём гонцов по всему острову! Организуем торжество, как дома, в Вердене… Розы и жемчуг на столах, томные скрипки, те лакричные палочки, которые ненавидела маменька! И уж теперь-то их будет столько, сколько мы захотим!..

— Антуан… Какое счастье, что на мне нет корсета, иначе лишилась бы чувств!.. Мое потрясение столь велико… Почему же в голову лезет всякий вздор? Например, что бы сказала Патрисия де Монблан, узнай она о твоем решении?..

Собственный смешок показался Селин немного нарочитым и нервным.

— О ком это ты?

— Ну как же, я о той, с кем тебя обручил дядюшка… Пойдем, расскажу тебе все за завтраком. Ну вспомни тот бал по случаю вашей помолвки!.. Тогда ещё сёстры Тюрбо пришли в том скандально-жёлтом платье! Обе!.. Да вспомни же! Ты ещё велел премировать повара за то, что Гастону в фазане попалась острая кость и остановила его безобразную декламацию памфлетов!.. Ну же!..

Антуан расхохотался, махнул рукой, мол какой вздор эти все ваши помолвки, и вдруг на мгновение замер уже в дверях:

— Почему у меня чувство, будто тут кто-то есть кроме нас?..

Младший де Сюлли тревожно выпустил её из объятий и заглянул в уборную. Нервничая, Селин подхватила его под руку и беззаботно заворковала:

— Ах какие глупости! Скажи ещё, что я завела у всех под носом любовника и прячу его у себя в шкафу, — де Круа задорно рассмеялась. — Идём же уже вниз, завтракать!

Едва за ними хлопнула дверь, раздалось сдавленное сердитое чихание. Скрип дверцы злосчастного шифоньера потерялся в болтовне Антуана. Селин же звонко расспрашивала его бесконечными “почему?” и веселилась.

Как не веселилась уже очень давно.

***

Хаос правил в кабинете бывшего управителя.

По углам висела паутина. Меж высоких ваз и горшков с зеленью валялись скомканные листы. На загроможденном бумагами и бутылками письменном столе рядом с большой засохшей кляксой чернил покоилось одинокое яблоко. Когда-то укушенный бочок потемнел и навлек на себя паломничество целой орды муравьев. В портрете де Сюлли-старшего над столом красовались пёстрые хвосты дротиков. И, судя по лихой дерзости мазка, спьяну были пририсованы чернильные усы поверх настоящих.

Впрочем, за последнее Селин не могла осуждать кузена, хотя дротики постаралась аккуратно вынуть не без потерь для сохранности красочного слоя.

В другое время она бы конечно немедленно вызвала горничную, да не одну. Возмущалась и высказывалась об соответствии беспорядка на рабочем месте с беспорядком в голове, но… Сейчас же она присела за стол и не без торжества окинула свои новые владения. В нагромождениях бумаг наверняка оставались нерешённые задачи. Среди кучи неразобранной корреспонденции обнаружился нераспечатанный конверт с пыльно-винными разводами, адресованный ей. Вздохнула. Кузен просто не сумел передать письмо вовремя…

“Дорогая Селин,

К моменту, когда ты прочитаешь эти строки, меня, увы, уже не будет среди живых.

Но пусть тебя это не печалит! Знай, я горжусь тобой! Я не встречал столько прилежания и жажды знаний ни у кого из моих студентов. Это утешает мои последние минуты и дарит покой. Как и сейчас, до финального вздоха, все эти годы я всегда желал тебе только добра. И, полагаю, стану делать это и в мире ином. Девочка моя, запомни: жизнь есть путешествие, полное испытаний и открытий, где каждое препятствие происходит единственно во имя воспитания лучших в нас качеств. Сила и мудрость — бесценные дары, коими награждают нас невзгоды. Знай: никакая тьма, никакие страхи не способны угасить свет истинных стремлений и веры в свои силы. Всегда доводи до конца начатое, каким бы непокорным оно ни казалось! Слушай сердце, не поддавайся голосу сомнений! Ни чужих, ни тем более собственных! В душе твоей достаточно крепости, а в разуме — тяги к знаниям, чтобы найти свой истинный, пусть даже самый с виду обескураживающий путь!

Не знаю, удалось ли тебе раскрыть тайну своего происхождения. Но так или иначе, Селин, прошу тебя, сохрани всё то любопытство, с которым ты всегда исследовала мир и не дай очерстветь открытому сердцу, с какими ты прошла через самые темные времена в Старом свете.

Не пугайся мира! Исследуй его всесторонне! Верь: мир смотрит на тебя с той же увлеченностью и страстью, с коими ты располагаешься в нём! Пусть твой путь будет увенчан светом и исполнением мечтаний, а дух всегда остается свободным и неколебимым. Не предавай собственных чувств, даже если выбор крайне очевиден и рационален!

С уважением и вечной признательностью,

Профессор де Фонтенак”

Последняя строка расплылась в глазах. Селин прижала письмо к груди и всхлипнула.

Прошло уже восемь месяцев с момента отплытия из Вердены. Множество событий растянуло их в целую вечность. И вот письмо с того света наконец-то достигло адресата. Даже будучи погребенным под грудой нераспечатанной корреспонденции.

Де Круа быстро просмотрела прочие конверты, и сердце её дрогнуло. Конверт плотной бумаги с треснувшей за давностью сроков небольшой затёртой сургучной печатью разрисовывали восхитительные шестеренки. Художник очень старался, и даже засохшие винные разводы не нарушили грации выведенной пером композиции.

Дрожащими пальцами она разорвала конверт…

Кропотливо прорисованная афиша приглашала миледи консула ещё в прошлой должности на открытие часовой лавки…

Больше ничего, адресованного ей, Селин не нашла.

Де Круа поднялась и распахнула окно. Соленый запах бриза и звуки с площади, в которых слышались отзвуки строительных работ и крики торгашей, оживили пыльные покои. Новая Вердена теперь — её город. Отныне она, виконтесса Селин де Круа, единолично и абсолютно, принимает на себя бремя власти, а с ней и ответственности, за него! Как и за всех колонистов на острове! Сама мысль об этом одновременно и напугала, и вдохновила. Непривычный, сладкий силою самой Власти, покой разливался по жилам…

— Птичка! Так ты теперь тут самая важная шишка? Мои поздравления! — послышалось хриплое в дверях. — Хотя по сути ничего не изменилось…

— Нет, Брут. Изменилось очень многое. Если не всё.

Селин обернулась на гвардейца:

— Теперь я чувствую себя поистине свободной в своих действиях. Ты наверное не поймешь, каково это стать — уполномоченной…

— Ха! Знаю-знаю! Когда меня, из рядовых поставили главным по казарме, я знатно нажрался…

— Ммм… вроде того. Все ли у нас готово?

— Выступаем по твоей отмашке. — Брут щелкнул каблуками и поджал губы. Но, немного подумав, встал по стойке “вольно”. — Я уже говорил, что мне страшно не нравится твоя затея, честно. Думал, что вроде как знал тебя, что ты не способна на такое… ты же пешком под стол ходила, когда мы познакомились…а сейчас!… Послушай, Птичка, уж мне-то ты можешь сказать: за каким лядом тебе продавать этим козлам узкоглазым в принципе нормального мужика?!.. Хоть и колдун… брр!…ты что, не понимаешь, они же убьют его, а земли приберут к рукам!.. Тьфу!…

Удивлённо приподнятая бровь заставила гвардейца поутихнуть. Впрочем ненадолго:

— Да вспомни же ты, сколько мерзких случаев по работорговле нам доносят! И это я тебе ещё не обо всём докладываю! А ты хоть знаешь, что стоит за каждой строчкой сводок?! Мало того, что они ноги им ломают за попытку побега, так еще и… — как бы ни хотел раскрыть ей глаза, Брут всё же сдержался и не выдал ничего из того, что грызло его самого. Прерывисто сглотнув, он продолжил. — Да они же специально этой отравой им пашни засевают, потому что местных колдунов боятся… цветок этот чёрный… Да как можно принимать их сторону, Селин?! Да-да… Кто я такой, чтобы с тобой спорить в вопросах морали, Ваше Сиятельство… — вояка досадливо умолк и забарабанил пальцами по столешнице. — Ладно с этим… Но и по тактике твоей ведь тоже все мутно! Это что за распоряжения такие?! Я тебе даже так скажу: мне настолько не нравится вся эта затея, — он потряс картой, — что подумываю подать рапорт на увольнение по факту исполнения задачи! Надеюсь, все пройдет по плану. Безо всяких сюрпризов. И вот еще: тебе не стоит в этом принимать участие лично. Не обольщайся: вечно выходить сухим из воды не может никто!

Собственная тирада так завела Брута, что он аж раскраснелся, и теперь стоял перед ней, тяжело дыша. С глазами преданного пса, которого вот-вот выставит вон нерадивая хозяйка.

— Это всё?

В по-военному коротком кивке было слишком много горечи.

— Благодарю вас, господин Рувар, за искренность. Ценю. Но дата уже назначена. Пора действовать. Все прочее — после.

В собственных словах Селин показалось столько силы, что дыхание её едва не сбилось. Они стояли друг напротив друга в захламлённом кабинете, и одновременно — на ступенях Ее Величества Иерархии, матери всякой власти и самого Закона. Госпожа и её верный служака.

Хороший, добрый, честный Брут! Как больно было услышать пощёчину сомнения в его словах! И как хорошо было получить её в подтверждение правоты собственного решения! Как бы хотелось рассказать ему обо всём! Кому, как не ему…

Да все теперь иначе, и я больше не ребенок. Игры мои стали взрослые, и ставки в них возросли до смертельно опасных высот.

Любезная улыбка и доброжелательный взгляд Селин снаружи, и — плохое, царапающее, слово “верный” — внутри. После обнаруженного письма с печатью Лиги Доблести в Оплоте Благочестия стало понятно, что доверять Бруту она больше не имеет права. Какими бы искренними ни были их отношения прежде, она прекрасно понимала: печать генерала Готфрида Мортема и его слово может быть куда весомее против ее слова. Приказ для солдата всегда есть приказ. Вшитый в самое нутро, туда, где у мужчин располагается честь.

Гвардеец явно хотел что-то сказать, но хмуро кивнул и покинул кабинет. Сейчас же на его место с робким стуком просеменили слуги, что принесли сундук, новые светильники и канцелярскую утварь.

— Как вовремя. Благодарю вас. Продолжим завтра. Вы свободны, господа, — предельно доброжелательно кивнула им виконтесса. Носильщики вытирали лоснящиеся лица рукавами, и умудрялись при том хаотично бить поклоны.

— Миледи, простите ещё раз за вазу, — пробормотал один и виновато покосился на пёстрые осколки, блестящие в углу. — Вычтите из моего жалованья…

— Чепуха! Она была воплощением безвкусицы, — махнула рукой Селин и, как только шаги работяг стихли за дверью, снова опустилась в кресло.

Она осталась одна. В тишине раздавалось мерное тиканье напольных часов. Боковое зрение уловило взгляд с портрета, и Селин вздрогнула.

Черты герцога Фредерика де Сюлли, еще молодого, несмотря на правильность и аристократическую гармонию, отталкивали невыносимым холодом. Уголки губ и наметившиеся складки у рта указывали на высокомерное, едва сдерживаемое отвращение.

Селин ещё какое-то время вглядывалась в свое прошлое, прежде чем с новой решимостью взяться за перо.

Разумеется, писать законы её никто не учил, но азы юриспруденции Селин знала лет с четырнадцати. И каждое слово, выходившее из-под пера, получалось столь складно, официально и убедительно, что с каждым завитком каллиграфически-убористого почерка все сомнения уносились прочь.

***

На фоне стоячей серой дымки, стелющейся среди глухой тёмной зелени, алые пятна знамён Мейлонга резали глаз.

Ритмичный хруст прорубаемых стеблей единственный звучал в молчании многовековой сырости. Невзирая на ранний вечер, факельщики растянулись вдоль тропы и, то и дело спотыкаясь, чеканили шаг.

Впереди низко лежал густой молочный туман. Сернисто-кислая затхлость сейчас же наполнила ноздри.

Живописные заросли и тропа остались позади. Перед процессией раскинулось молчаливое зеркало стоячей воды. С кривых огромных деревьев свисал седой мох. Ветер шевелил его, словно волосы мертвеца. Глухая, страшная тишина навалилась на путников. Ни лягушка, ни сумеречная птица не подавали ни звука. У кромки воды в тёмной траве белели человеческие кости. Задавленные гнетущим молчанием местности люди невольно понизили голоса.

Великолепный тяжёлый паланкин алого бархата несла дюжина рослых воинов в алых же доспехах с закрытыми лицами. Они нерешительно встали. Бледная рука с длинными ногтями чуть отодвинула полог. Задернула.

Раздалась свирепая брань на непонятном языке.

— То есть наш путь лежит прямо через болота? Вы в своем у… — переводчик промокнул лоб и, повернувшись к Бруту, зашептал: — У нашего командира есть некоторые сомнения относительно выбранного маршрута…

Гвардеец снял шлем, с неприязнью взглянул на плосколицего мейлонгского вояку подле себя и ткнул в карту местности, зажатую в кольчужных лапищах, отороченных ярко-красной кожей:

— Повторю еще раз. С этого направления нас точно не ждут! Да, ориентироваться тут крайне сложно: старые карты бесполезны, как и компасы. Но нам удалось разведать местность — все в рапортах. Каждую кочку знаем! Придется обойтись без лошадей, но дело верное. Зайдем с заднего фланга и застанем врасплох. Что непонятно?! Мы же это согласовали в начале маршрута!

Мейлонгский командир разразился безостановочной тирадой, не оставляя переводчику шансов успевать озвучивать сказанное. Но даже его старания не смогли сгладить интонации, что разили недоверием и возмущением.

Паланкин опустился на землю. Брезгливо ступая по лежачей траве, в сопровождении телохранителей из него вышли Чэн Шань и Ву Си и встали поодаль. Недовольство четы юных правителей утонуло в зловещей тишине.

Селин из-под капюшона своего плаща осторожно оглядела выстроившееся войско из Чжоуфу. Собранные и неподвижные, словно им полагалось дышать только по приказу, они стояли навытяжку. Огни факелов в сумерках бликовали на внушительных пластинчатых доспехах и даже при небольшой видимости было очевидно, что численность мейлонгских воинов примерно троекратно превосходила ее гвардейцев. Впрочем, де Круа давно знала обо всех преимуществах из донесений…

Словно угадав ее мысли, Брут прикрикнул на подчиненных. И сравнение обеих гвардий было определенно не в пользу Лиги Доблести: против ярких лёгких доспехов Мейлонга, декорированных ярко-красным, их устаревшие кольчуги и латы выглядели жалко. Гвардейцы держались особняком, вполголоса переговаривались и то и дело попивали содержимое своих фляг. Рык командора все же заставил их собраться.

— Хотелось бы верить, что для вас как для нашего нового вассала, подобное предприятие есть сугубо продуманный шаг… — начала поджавшая крохотные губки Ву Си и кашлянула. — Ах, эта сырость!.. Ваше решение вести нас по этим омерзительным болотам весьма сомнительно. Мейлонг несколько поколений знает: места эти гиблые и совершенно не подходящие ни для дорог, ни для добычи чего-либо ценного. С позволения сказать, только недалекий или неопытный человек мог догадаться идти таким путём… Я слыхала, что никто ранее не возвращался из Зыби Душегуба живым.

Опущенные ресницы отчего-то не придавали собеседнице ни красоты, ни выверенно протокольного смирения. А подобная манера речи ох как напомнила де Круа типичную салонную пикировку.

— Благодарю вас за наблюдательность, дражайшая Ву Си. Топи действительно опасны… Но уверяю: выбранный для Ваших Сиятельств маршрут тщательным образом предварительно выверен нашими гвардейцами…

— Весьма спорная рекомендация, — просипела собеседница, окинув неодобрительным взглядом солдат Лиги Доблести, — Скольких же из них вы потеряли?

— Дорогая, отчего же ты столь нелюбезна с нашими драгоценными партнерами? — улыбнулся Чэн Шань, но вдруг закашлялся в рукав и элегантно вытер рот. — Разве стали бы они рисковать нашим расположением и своими жизнями зазря? Напомню,что мы здесь ради милосердного дара Альянса Негоциантов — головы самого Эхекатля. Сколько лет он оставался для нас неуловимым? И ради свидетельства такой победы воочию я не прочь запачкать подол… До миледи виконтессы никому и в голову не приходило заходить столь далеко в рвении услужить нашему величию. Не так ли, сударыня?

Не выдавая дрожи в руках, де Круа глотнула из фляги и совсем уж по-простецки беззаботно кивнула:

— Идемте, господа. И пусть эта охота будет доброй!

Брут, идущий рядом, тихонько выругался вполголоса. Ву Си прикрыла лицо и засеменила рука об руку с Чен Шанем.

Под ногами чавкало. Вопреки огням, в сумерках видимости не добавлялось. Свет упирался в стену призрачной мглы, и оттого на Селин нахлынуло непостижимое чувство нереальности происходящего и одиночества. И даже доносящиеся из тумана покашливание и сырое хлюпанье из под сапог многочисленных воинов совсем рядом не были способны развеять столь резкие ощущения.

Потому и любые, пусть даже самые неприятные, беседы стали уж куда предпочтительнее тревожного молчания, словно на кладбище среди потерянных душ.

— Говорят, глава дикарей неуловим, а власть его абсолютна. — Плохо скрываемая зависть в голосе Ву Си сочилась едва ли не вожделением. — Это надо же так организовать под собою всех животных, чтобы иметь столь непререкаемое подчинение!

Супруг тихонько одернул ее.

— Твои эпитеты недостаточно почтительны, моя дорогая глупышка.

— Любезный муж, разве что ты говоришь о почтении перед хорошей трапезой… Обезглавить дикарей, дабы влегкую захватить их земли — отличная идея. Я хочу видеть голову их вождя у себя в будуаре, ты не возражаешь? Но это потом. Сперва разберемся, чем еще он может быть нам полезен…

Ослабив воротники и покашливая, оба умилённо взялись за руки и не сводили друг с друга глаз. Отвращение подступило к самому горлу. Де Круа поспешила сменить тему:

— Верно ли говорят, что у вас принято супружеское правление? Мейлонг для нас — партнёр новый, и Альянсу Негоциантов важно знать больше о вас и вашей культуре. — Селин торопливо улыбнулась. — Никогда прежде не встречала таких форм власти. Как родилась подобная традиция?

Польщённый вопросом, Чен Шань приосанился:

— Ваше любопытство делает вам честь, миледи консул. На континенте подобного нет. Традиция равноправной и совместной власти правящих чет принадлежит только землям Да-Гуа. Ее заложили еще наши прапрадеды и прапрабабки по прибытию сюда…

— К тому же одна голова хорошо, а две — лучше, — вторила Ву Си. — Бремя правления не так отягощает, будучи разделенным вполовину. Помнится, едва мы уявили, сколь велико могущество дикарей, так немедленно решились разделить наши полномочия. — Под неожиданно гневным взглядом Чен Шаня супруга скороговоркой добавила: — уявили из летописей предков… конечно же, наших предков… Да и разработка действенной стратегии противостояния этим тварям требовала куда больше одной жизни…

Селин всеми фибрами души уже ненавидела обоих белолицых супругов, и ненависть ее становилась тем сильнее, чем больше ее подхлестывал страх неудачи.

Но, увлеченная восхвалением собственной бесчеловечности, чета продолжала.

— Сударыня, откроем вам секрет. Ценность Да-Гуа — не столько в богатстве земель, сколько в их фауне. Животные, коих вы по наивности сочли за людей, содержат драгоценный флюид. Вы же понимаете, при всей своей выгоде для управления простолюдинами, черноцвет — всего лишь компонент… Наши ученые после многолетних опытов наловчились готовить из местных двуногих уникальную вытяжку, исключительно полезную для здоровья. В сочетании с нею, черноцвет способен продлить жизнь посвященных… и многократно…

Де Круа старалась не слушать. Все её силы сосредоточились вокруг умения ничем не выдать себя.

***

В спертом воздухе туман стоял плотной пеленой и, пропуская людей одного за другим, создавал крохотные завихрения, которые немедленно смыкались за спинами. В свете немногих факелов казалось, что тёмные искривлённые деревья в отчаянии тянулись к глубокому вечернему небу прочь из этого гиблого места. Не было слышно ни квакания, ни стрекота насекомых, и лишь сдавленные покашливания нарушали жутковатую тишину.

Густая вязкая грязь под ногами уже на подходе затрудняла шаги, а ведь им придется пройти в самое сердце болот… От усталости Селин пару раз едва не рухнула прямо в трясину под ногами, если бы не вовремя протянутая рука рослого гвардейца, с ног до головы закованного в латы, которого Брут приставил к ней, похоже, в единственном качестве — охранника.

Что же она делает? Что если все пойдет не по плану?

Впереди показалась огромная скала, поросшая ветвями и лианами, в которой зиял проем, заполненный едва светящейся молочной дымкой.

— Мы на месте, ваши благородия, — мрачно произнес Брут и подал знак остальным.

Мейлонгский командир позади настороженно кивнул и энергично взмахнул ножнами.

— Будьте наготове! Старик хоть и ведет жизнь отшельника, но еще способен на многое, — зловеще проговорил Чен Шань и переглянулся с супругой.

Показалось, или прозвучал плеск?

Шаги по мокрой жиже слышались иначе.

Легче.

Тише.

— Сдавайся, вождь! И прольется меньше крови твоих сородичей!

Пелена выпустила тень. Внушительный силуэт не оставлял сомнений, кто перед ними…

Эхекатль…

В груди де Круа всё сжалось. Пульс гремел в висках.

Вождь стоял недвижим и молчал, даже когда несколько рослых гвардейцев обступили его, и в тишине раздалось тяжелые бряцание кандалов.

— Мудрое решение. Какой смысл бороться с неизбежным?! — ядовито проговорила Ву Си было подалась вперед, но Чэн Шань совсем уж не по-протокольному дернул ее за рукав назад.

В сопровождении гвардейцев позади себя, пленник двигался медленно, словно на прогулке, с заложенными за спину руками. В тонкой выпростанной из штанов рубахе, без доспехов, безоружный, он шёл с прямой спиной. От дуновения легкого ветра заплясали огни факелов гвардейцев и зашевелились перья в гриве длинных кос островитянина. Амулеты на широкой груди позвякивали в такт его шагу.

В бликах красных факелов черты благородного лица казались зловещими. Великий Вождь Эхекатль спокойно оглядел собрание.

Но от Селин не укрылась тень усмешки в уголке тонких губ.

— Предсказуемые. Понятные. Ваше племя — ничто иное, как источник бед и предательства. Ваше двуличие написано в глубине ваших лживых глаз. — Гордый профиль делал его, даже скованного и поверженного, величественным.

Жестокими птицами с острыми крыльями в груди Селин забилось сомнение. А что если Вождя сейчас растерзают, и она действительно станет той самой предательницей, которой ее уже счёл Брут?

Ву Си в сопровождении охраны осматривала пленного островитянина, когда тихий вкрадчивый голос Чен Шань практически прямо у уха заставил Селин вздрогнуть.

— Миледи, Мейлонг оценил вашу изворотливость и исполнительность. Как и влияние на Да-Гуа.

— Что вы сказали?

Его голос неожиданно провозгласил во всеуслышание:

— Дело сделано! Выражаем нашу благодарность! Печально, что с сего момента мы более не нуждаемся в услугах Альянса Негоциантов. — Рука в перчатке больно схватила ее за подбородок, принуждая посмотреть в раскосые черные глаза, полные презрения. Холодная сталь кинжала блеснула у лица, — Как и лично в ваших, виконтесса.

Чэн Шань с презрением оттолкнул ее и выбросил руку вверх. Ему ответил лязг мейлонгского оружия вокруг. Что могло еще красноречивее обозначить бесславный конец её затеи?..

По застоявшейся воде всюду пробежала мелкая рябь. Селин успела бросить взгляд на Вождя. Со звоном брызнули взорванные колодки. Мгновение — и всех с силой отбросило назад. Де Круа, путаясь в мокром плаще, откинула волосы с капюшоном с глаз и замерла.

Над оцепеневшими в странных позах Ву Си и Чен Шанем возвышался Эхекатль. Из царственного пленника перед ними стоял полководец. Древние доспехи обнимали сильное тело, и вставшее дыбом оперение традиционного ворота искрило в темноте вспышками огней святого Ансельма. Внушительный силуэт его все не давался прямому зрению, и напоминал сгусток почерневшего тумана. В глазах же горел спокойной злобой потусторонний свет.

Не обращая внимание на поднимающуюся суету, он вытянул руки и, не касаясь, приподнял обоих супругов над чавкающей грязью. Те сейчас же стали давиться кашлем и хвататься за шеи.

Колдун говорил тихо, но вибрирующий рык его зазвучал в ушах каждого:

— На протяжении стольких жизней вы называете наши спокойные болота Зыбью Душегуба. Хотя здесь нет смертельно опасной трясины. Проще множить свою ненависть, страх и ложь, чем искать истину о земле, что даровала вам дом. Мы — дикари, рабы, а вы над нами хозяева. Но отчего же вы решили, что так? Мы готовы были дать вам пристанище, ведь промеж нас с вами нет особых различий! Но этого было вам мало. Не умея одолеть нас в открытую, вы погубили и засорили наши плодородные поля проклятым черным цветком, и он отравил кровь и дух лучших из нас! Вы поколениями сподвигаете нас к открытому противостоянию, которого мы избегаем, расплачиваясь жизнями своих сыновей за худой мир. Ибо победителей в этой войне не будет… Но довольно уступок! Мы восстаем, чтобы вернуть свое по праву. Мы, те самые, которых вы пришли истребить за то, что они стали неугодны на собственной земле…

Вдруг гигантский огненный шар, рассыпая искры, взвился в воздух. Ночная тьма осветилась и отступила, забрав за собой дымку.

Сверкнул причудливый посох. Словно из ниоткуда, по обе руки вождя возникла Фия и молодой абориген. Приглядевшись, Селин ахнула: Тенлок! От израненного затравленного юнца не осталось и следа. Лишь горение глаз в агрессивном боевом раскрасе лица выдавало в статном молодом мужчине давнего знакомого. Ладони его пылали языками бело-голубого пламени. Грозный вид внушал трепет тем больше, чем больше других островитян возникало из вязкой тьмы, окружая врагов. Тенлок бесстрастно осмотрел чужаков, и взгляд его ни на миг не задержался на виконтессе. Не узнал.

Эхекатль провозгласил:

— Вы не имеете права на бессмертие! Я возвращаю вашим телам украденное время! Я забираю жизни своего народа, пожранные вами во имя продления собственных! Я — Закон и Власть счастливой земли Да-Гуа!

Звуки его рыка разбивались о фарфоровую кожу юных супругов. И она таяла, наливалась морщинами. Ссыхалась и, обвисая, стремилась к земле. Блестящие чёрные волосы сложных причёсок седели. Тяжесть золотых уборов пригибала им головы, и Селин готова была поклясться, что увидела как таяли мышцы обоих узурпаторов, а позвоночники кривились и съеживались…

И вот, освещенные огнями, перед войсками сгорбились двое немощных: старик со старухой.

В следующий же миг их тела рассыпались прахом, и богатые одеяния осели, погребенные топью под ногами.

Шок от увиденного растекся масляно-густой тишиной и взорвался нечеловеческим воплем. И над болотами пронесся клёкот боевого клича великого Мейлонга.

— В укрытие, бегом! — пробасил кто-то рядом и рывком помог ей встать.

Путаясь в мокром подоле, Селин помчалась к спасительным щитам с гербами Лиги Доблести под оглушительные крики и звон металла вокруг.

— Порох отсырел! Нас слишком мало! Это конец! Проклятье! — среди гвардейцев пробежал ропот. В воду под ногами со всплесками попадали бесполезные мушкетоны. Выставленные щиты слаженно громыхнули сплошной стеной с направленными вперед пиками копий.

Мейлонгцы группировались, готовясь к схватке.

— Не ударим же мордами в грязь! Стоять насмерть! — рявкнул Брут, опустил забрало, сжал меч и занял позицию.

Она надеялась до последнего на удачу! Так не должно было случиться! Селин в отчаянии искала глазами Эхекатля с Тенлоком.

Огненные шары в небе с медленным шипением опустились в воду, напоследок осветив несколько сотен выстроившихся противников. За мгновение до того, когда все погрузилось во тьму, Селин послышался стремительно нарастающий свист сверху. Сейчас же со всех сторон вокруг гвардейского бастиона забарабанило. Стрелы! Раздались оглушительные вопли. Следом послышались смесь из предсмертных криков противников, ликование воинов Лиги Доблести и…воинственный клич островитян позади.

Новый огненный шар взмыл в воздух и выхватил из темноты груды распластанных в воде тел в чешуйчатых доспеха непобедимого Мейлонга с торчащими из них пёстрым оперением тонких древков.

Де Круа огляделась в поисках лучников и увидела множество неприметных теней, что слились с очертаниями местности. Вождь сдержал данное слово! Люди Эхекатля вступили в схватку против Мейлонга! Но точно ли они теперь союзники? Разумеется, доверять вождю у нее не было никаких оснований. Такой роскоши как доверие, она не могла себе позволить с самого детства, и, как раз за разом доказывала жизнь, не зря. Те немногие, кого она впускала в сердце, уже были в мире ином…

Вождь тем временем играючи отшвырнул от себя нескольких уцелевших мейлонгских солдат и хладнокровно отдал приказ своим. Судя по спокойному выражению лица островитянина, численность противника его вообще не интересовала. В поднявшейся панике вооружённые тени одна за другой выскальзывали из проема в скале и почтительным кольцом окружали Эхекатля.

Противник же вновь скрылся в темноте.

Неожиданно откуда-то выскочивший с мечом наголо мейлонгский командир рванул на Брута. Глухой удар смазанно чиркнул по наплечнику гвардейца, когда противник вдруг осел на землю. Обе его рукавицы стиснули рукоять, но как бы ни силился, поднять оружие он так и не сумел.

Брут переложил меч в другую руку и уставился на бойца у своих ног. Тот тяжело дышал и… зачем-то стягивал с себя броню. Трясущиеся руки с видимым усилием тянули потайные перевязи, и легкая дубленая кожа с бамбуковыми вставками скорлупой осыпалась на землю. Но выглядел мейлонгец так, будто избавлялся от пудового бремени. Хриплое дыхание его прерывали приступы кашля.

Де Круа всмотрелась в темноту. Вопреки команде к бою, звуков его не слышалось. Только гул слабых криков. И многоголосый хрип. Де Круа не верила собственным глазам. Да чего там! Она до последнего не верила в успех всей затеи…

Селин проскользнула вперед через заслон.

— Птичка, назад!

– — Брут, Эхекатль не обманул! Дурная слава болот не из-за трясины, а из-за белого тумана, что вызывает удушье! Я приказала подмешать противоядие аборигенов во все наши фляги!

Глаза командора сверкнули. Если им суждено будет выжить, виконтессу будет ждать весьма неприятный разговор.

— Всем по глотку из фляг — и в бой!

Гвардейцы как один выполнили приказ.

Де Круа торопливо сделала глоток из своей фляги.Травяной вкус варева островитян почти не ощущался.

— Пора! — приказ Брута прозвучал будто через толщу воды.

Готовые стоять насмерть гвардейцы Лиги Доблести начали добивать хрипящего врага. Превосходящий противник более не держался на ногах. Внезапно ослабевшие мейлонгцы словно младенцы, барахтались в ставших неподъемными легчайших доспехах. Хаос их сражения с собственным облачением смешивал с тиной горделивые алые цвета.

Селин в оцепенении замерла в болотном сыром сумраке посреди побоища, оглушенная окружающей яростью, ужасом, ненавистью и отчаянием. И упрямством своих бороться до конца. И чем больше она видела, тем сильнее нарастала в ней сила собственного голоса. Истошный кашель и хрипы стали какофонией, аккомпанирующей ее финальному аккорду.

Стоялая вода клокотала. В поднявшейся панике десятки людей в алых доспехах шатко топтались, сталкивались друг с другом… Тускло-серебристая Лига Доблести потихоньку просачивалась между ними. И островитяне. Пестрые в свете факелов боевые раскрасы мелькали то тут, то там и скрывались в тенях…

Непобедимое войско бесчисленного Мейлонга имело жалкий вид. С ног до головы спрятанные в яркую броню мужчины хрипели, срывали шлемы и держались за горло.

Она вскарабкалась, цепляясь за ветки на выступ скалы и изо всех сил закричала:

— Живым останется тот, кто присягнет Альянсу Негоциантов и лично мне, Селин де Круа!

Она поискала глазами переводчика. Мейлонгца держал тот самый огромный гвардеец в латах. На секунду Селин показалось, что цвет наручей у здоровяка-телохранителя различается. Гвардеец явно сам едва стоял на ногах, но словно по приказу хорошенько встряхнул бедолагу переводчика, приводя в чувство. Тот срывающимся голосом прокричал что-то на мейлонгском.

Через кашель и проклятья послышалось несколько утвердительных выкриков вперемешку со стонами.

Новый огненный шар, рассыпая искры, взвился в воздух чудовищным солнцем. Ночная тьма осветилась и отступила, забрав за собой дымку.

Она видела как напряжены стрелки. Как сверкнул причудливый посох в руках медленно шагающего из дымки Эхекатля. И продолжила с еще большей уверенностью:

— Сдавайтесь! Вас переиграли! Это — наша земля! И — наша Родина. И она — свободна от рабов и хозяев! За всё, что вы причинили, вам полагается смерть!!! Но я готова подарить вам новую жизнь. Жизнь, где ваши дети не будут мозолить свои руки, выращивая проклятый черный дурман!

К победителям потянулись солдаты Мейлонга. Шатаясь, они выходили побросавшими оружии и шлемы, демонстрируя раскрытые ладони. И люди Эхекатля протягивали им бурдюки с противоядием.

Голос Эхекатля звучал в ее голове, но сам он стоял поодаль, спиной к ней.

— Никто не укроется от Тумана. Непокорные останутся в нашей земле питать ее в расплату за отнятые их правителями соки. — Вождь наконец обернулся и посмотрел ей в глаза, — Ты готова бороться и выгрызать свое место на этой земле. Как и я. Мы поладим, Селин де Круа.

***

Ноги гудели, но продолжали шагать по узкой тропе среди диких зарослей и деревьев.

Казалось, за ней на цыпочках крадется усталость после пережитого, да все не решается настигнуть. Селин равнодушно окинула вглядом испорченный топями подол и промокшие сапожки. Измученная и опустошенная, она брела, не в силах даже разрыдаться от воспоминаний пережитой ночи. Так много раненных и убитых…Есть ли в этом ее вина? Все ли она сделала, чтобы было иначе?

Вспомнились донесения о зверствах над местными жителями, гнусные усмешки и вероломство правящей мейлонгской четы. Бессмертные чудовища, построившие собственную вечность на чужих костях… Они получили по заслугам! Ведь так?

Она на шаг ближе к освобождению своей земли. Но что же теперь? Лишенные порочной прибыли мейлонгцы будут ли готовы присягнуть ей на верность?

И самое главное: как выполнить обещание, данное островитянам по восстановлению их земли и не оставить остальную часть острова без пропитания?

Осознание собственной победы и навалившейся новой ответственности настолько оглушило, что не приносило радости…

— Это пройдет.

Мягкая ладонь змеей вползла ей под руку. Впрочем, прохлада и гладкость ее так же были несомненно змеиной.

— Ф-фия, это.. со мной все в порядке. Это от радости, уверяю…

Остаток нервных сил одарил колдунью самой убедительной и самой лучезарной из улыбок сквозь слезы.

— Селин де Круа, спроси свое сердце и хорошенько задумайся прежде ответа: кого в действительности ты вот сейчас уверяешь — меня или себя, м?

Такую непоколебимую доброту и тревожную заботу она слышала только от матушки. Неожиданная ласковая строгость Фии так обезоружили, что виконтесса разрыдалась в голос.

Она встала посреди лесной тропы, и безудержный поток сдерживаемых за долгое время переживаний обрушился на островитянку. Здесь было все: и стыд за собственную трусость, и недоверие даже к собственному окружению и осознание всей той шокирующей несправедливости, которая до сих пор творилась на острове в отношении аборигенов. Через слезы прорывалось и всепоглощающее чувство вины. Да, она конечно же знала, что ловушка для Мейлонга — авантюра, где победитель получал все или ничего. Но оказавшись в эпицентре противостояния и воочию видя смерть и ранения воинов, Селин увидела истинную цену этой победы.

Чем больше говорила де Круа, тем на душе отчего-то становилось легче. И спокойнее. Вспомнила она и еще про одну незаживающую рану — извечную тоску по тому, в чьей гибели она никогда не перестанет себя винить. То, в чем она боялась признаться даже самой себе.

Невесомое касание шершаво-колючей ткани заключило в грубоватое, но такое искреннее объятие…

Зарывшись носом в плечо островитянки, де Круа чувствовала, как последние слезинки сохнут в чудесной накидке. Разомкнув руки, она только прошептала:

— Благодарю тебя.

— Не вини себя… — тихо произнесла Фия, — Ты берешь на себя очень тяжелую ношу. Следуй за мной, я покажу тебе кое-что. Это место священно, и может тебе помочь.

— С чем?

— С осознанием, кто же ты. Смелее!

Селин обернулась в попытках разглядеть поселение островитян в густоте зелени чащи позади.

Фия фыркнула и улыбнулась.

— Не беспокойся, Селин де Круа. Все сейчас, включая твоего главного воина, заняты бахвальством о реальных и вымышленных подвигах. Выпили слишком много нашего настоя из трав. Хватятся не скоро.

Колдунья беззаботно рассмеялась и покачала головой.Селин кивнула и попробоавала изобразить улыбку на своем лице.

— Идем же!

Колдунья шагнула в заросли кустарников между деревьями и раздвинула свисающие ветви. Спустя несколько минут, послышался громкий шум воды и перед ними открылся вид на водопад. Искристая заводь внизу пахну́ла прохладной свежестью и нестерпимо манила.

— Как жаль, что я не умею плавать.

Фия только фыркнула, не спеша скинула попону, обнажая многочисленные узоры на своем теле, и с разбегу прыгнула в воду.

— Раздевайся и прыгай, Селин де Круа! — раздался крик дикарки вперемешку со смехом.

Виконтесса поежилась, осматриваясь вокруг.

— Нет-нет! Спасибо! Тут очень красиво, пожалуй полюбуюсь отсюда на вид…

— Эй! Если бы я хотела тебя прикончить или утопить, ты давно бы смешалась с землей! Иди скорей! — не унималась Фия.

— Да-да, это очень мило с твоей стороны. Премного благодарна!

Селин пожала плечами и осмотрелась. Похоже, что здесь они действительно одни.

— Ты не можешь быть трусихой, ведь ты — дочь Да-Гуа!

— Да, но лишь наполовину, как стало известно…

— Не прыгнешь — не узнаешь сути “рисунков”, что на тебе! — хохотнула Фия, без тени стеснения распластавшись звездой на водной поверхности. — Меня б кто так уговаривал!

Нет, конечно, леди не пристало купаться в озере прямо в чем мать родила… Но здесь, на забытом всеми богами острове, при всей благодатной дикости нетронутой природы, ей вдруг стало невыносимо следовать заповедям норм приличий…

Хватаясь за кусты и ветви, Селин осторожно спустилась вниз.

Выдохнула, чувствуя, что совершает страшное кощунство. Воровато огляделась — и скинула пыльную одежду. Прикрывая руками наготу, она на носочках засеменила к водяной кромке, кривясь от впившихся в нежные пальцы камешков.

Вокруг островков искристой водной глади покачивались причудливые бутоны нежно-лилового цвета. Сверкающая заводь источала запах прохладной свежести и нестерпимо манила.

Струи водопада, поймавшие лучи солнца, оживляли кожу и увлекали за собой усталость вместе с дурными мыслями на самое дно к разноцветным камешкам.

Заводь была такой прозрачной, что обманчивая глубина манила подёргать за хвосты важных усатых сомиков.

Когда прохладная влага обвила её уставшие ступни, Селин с восторгом рванула вперед и неожиданно для себя — нырнула.

Удивительно.

Де Круа никогда толком не умела плавать. Но сейчас, под водой, она чувствовала себя так же уверенно, как и на суше. И казалось, кожа её жадно пьёт воду, и силы восстанавливаются сами собой.

Стайки с пёстрыми узорами на чешуе сновали прямо у ног. Сейчас же вспомнился инцидент со съеденной целиком рыбой. Она невольно скривилась: Брут и Марсий до сих пор подначивали её и при малейшем поводе припоминали тот досадный эпизод. На всякий случай де Круа отплыла подальше от аппетитно мерцающих бочков рыбок и вынырнула.

Тем временем Фия весело болтала и разглядывала облака, лёжа на спине. Де Круа изо всех сил старалась не таращиться на шокирующую наготу островитянки, чья изрисованная узорами грудь то уходила под воду, то поднимались над поверхностью. Селин только и оставалось, что тихонько выдохнуть и попытаться расслабиться в столь противоестественной ситуации, которая Фие конечно же виделась абсолютно нормальной.

Дабы скрыть накатившее смущение, виконтесса отвела глаза от испещренной выпуклыми завитками кожи дикарки и проговорила:

— Эти рисунки… На тебе их много… Я так до конца и не поняла, что они значат… Это принадлежности к чему-то… волшебному… Так ведь? Это какое-то колдовство?

Фия тут же пустилась в полное неожиданных метафор пояснение, исходя из которого выходило, что отмеченные подобными знаками являлись носителями некоего редкого дара. А носители этих узоров принадлежали к своего рода местной духовной аристократии. Их народ Да-Гуа с детства обучал раскрытию переданного силою самой земли магического потенциала…

— Мне было бы очень трудно поверить в твои слова, если бы не видела своими глазами, на что вы способны… Но скорее всего ты ошибаешься, милая Фия. Ведь до того, как очутилась здесь, я никогда не замечала за собой никаких удивительных способностей подобного рода. А как бы они были кстати в минувшем бою… Отчего же эти знаки начали разрастаться и на мне? — де Круа задумчиво коснулась рельефа на собственном плече.

— Тебя разлучили с землей Да-Гуа, а вдали от нее каждый из нас бессилен. — она кивнула в сторону по-видимому растерянности Селин, — не удивительно, что ты пока ничего не можешь поделать со своим даром. Если бы ты жила здесь с рождения, знание до тебя шло ровнее. Да и быстрее тоже…

На веснушчатый нос Фии уселась крупная стрекоза и шевельнула радужными крыльями. Девушка смешно сморщилась, однако не чихнула, и нежно провела кончиком пальца по длинной спинке насекомого.

— Весь мир вещей — всегда гармония, сестрёнка, — продолжила поучать она. — Чужаки принесли нам гремящий порошок, ружья, пушки, бомбы, черные цветы — ужас что принесли они нам! Колдуны, такие как мы, нужны, чтобы охранять гармонию сил стихий. Чтобы ни одна не одолевала другую. Но таких как мы, — нас почти всех истребили или поработили.

В голове де Круа начала складываться нехорошая догадка. Она поёжилась. Фия же продолжала.

— Путь сил — сложно. Даже если мы уже рождаемся такими. Тенлок с самого детства все норовил что-то да поджечь. Мать вся в ожогах с самого младенчества его ходила. С тех пор его вели к судьбе Посвященного, год за годом. И смотри, как он стал хорош.. Что же до меня, — с детства играла в камешки и землю. Слушала их сказки. И могла говорить с ними так, чтобы они просыпались и ну… — На этом месте Фия умолкла. Уметь-то она делать поразительное может и умела, но вот рассказать об этом совершенно не могла. — Пожалуй, я могу убедить твердую силу земли следовать моей воле что ли… В общем, и тебе предстоит стать одной из стихийных после ритуала Посвящения…

— Что это значит — Посвящение?

— Охо-хо… — островитянка задумалась. — Чтобы понять, таинство Посвящения надо его прожить. Словами об этом и не расскажешь… У каждого оно особенное свое. В каком-то смысле это смерть при жизни. — Фия покосилась на отшатнувшуюся Селин. — Ну… не настоящая смерть. А какая-то…другая?.. Ты как будто забываешь себя прошлую, прошлую жизнь. Важное становится неважным. Незаметные штуки становятся первостепенными. Твои чувства становятся новыми. Старые погибают. Ты засыпаешь и просыпаешься собой истинной. И новые чувства становятся нужны для удержания и восприятия дарованной тебе мощи. Я не знаю сути твоего дара, мы видим только свой путь, но не пути других. Ты обязательно все поймешь, как понимает это каждый из нас. У тебя редкий дар связанный с водами, как свидетельствуешь ты, и как слышит его Эхекатль.

Селин слушала ее как завороженная:

— Теперь понятно, почему Тенлок после Посвящения стал совсем другим. Он больше не помнит ни меня, ни Брута.

Колдунья довольно ухмыльнулась.

— А зачем ему память о вас? При переходе в Посвящённые многое наносное остается позади. Шелуха, что мешает. Обиды, боль, люди, мешающие либо способствующие исполнению предначертанного. Открывается предназначение. Разве что-то может быть важнее него? Тенлок помнит главное — он сын нашей земли. И ты была рождена для этого. И я. И все мы. Оберегать земли Да-Гуа.

Колдунья поменяла положение и тепло смотрела на Селин.

С каждым новым словом Фии в ней таяло и теряло всякую значимость прошлое.

Все прочитанные книги казались грудой мертвой, замученной и истертой в пыль древесины. Детским лепетом рассыпались вызубренные принципы и законы, и живая, чистая, Сила показывала видения из жизни поколений её собратьев. Простой, свободный от условностей, быт. Наполненные переливчатым солнцем дни, в которых блеск больших оленьих глаз сплетался с дрожью росинок в траве и открывал глубинные смыслы самого Бытия…

Сколько же она сумеет с такими возможностями! У Селин захватило дух.

— Я чувствую внутри себя кого-то еще. Её имя Уна. Русалка или сирена. Ммм… игривое, но темное и пугающее существо…

Ослепительный блеск будущей, несомненно справедливой, власти рождал сладкое чувство покоя. И того самого контроля, что ни за что не допустит малейшего зла. Только во благо!..

Она закрыла глаза. Нахлынуло то особенное чувство, что и во время переговоров с Эхекатлем. Слов она не могла вспомнить. Однако в память врезался его взгляд.

Будто Вождь острова смотрел на неё… двумя парами глаз. Он — и спрятанное в нём чудовище. А что, если и взгляд изнутри неё самой был таким же?..

Селин зажала разинутый рот мокрой ладонью, чтобы не вскрикнуть.

Все эти необычайные вещи, что с ней творились: видения, умение плавать, которому она не училась, восприятие всей полноты природы острова словно новыми органами чувств, встречи с Уной, разрастающиеся рисунки на теле…

Грусть, словно лёгкая вуаль, накрыла де Круа. Её задумчивый взгляд блуждал по водопаду, остролистному кружеву зарослей, сверкающим от воды цветам…

— Я чувствую себя дочерью Да-Гуа, это правда. Это моя земля. Так вот почему с самого начала так хотелось помочь острову!… Хотя бы как-то возместить весь ущерб, что принесли сюда чужаки. Я хочу мира на этой земле и сделаю все, от меня зависящее!..

— Не понимаю. Но неважно. В твоих словах есть искренность, Селин де Круа. Именно это и увидел в тебе Эхекатль, — в серьезности Фии промелькнула хитринка. — А ну-ка покажи мне свою стихию воды, сестра!

— Ты, должно быть, шутишь?

В де Круа полетел столб брызг, метко направленный узкой ладошкой колдуньи.

Отфыркавшись, Селин решила взять реванш, и у водопада развернулся настоящий морской бой. Струи прозрачной воды взмывали вверх под визг и хохот, и сверкали они почище любого хрусталя на самых роскошных люстрах столиц.

То что произошло после, она так и не сумела себе объяснить.

Серебристая тихая гладь вокруг пришла в движение. Медленное вращение всей толщи вод закружило Селин в неумолимом танце, не знавшем отказа. Настойчивый водоворот увлек за собой, плавно унося ее от поверхности в непроглядную глубину. Пронизавшее воду солнце выхватывало искристые пузырьки воздуха, что не спеша парили вокруг нее так, как если бы само время замедлило свой ход. Или то были… Жемчужины? С мягким сиянием сотни белых и розовых бусин всевозможных размеров проплывали вокруг. Робкими поцелуями касались лба, скул и губ, скользили по плечам и медленно опускались на дно вместе с ней.

Словно во сне зазвучал наполненный нежностью голос. Казалось, он утешал, успокаивал, звал… И хоть слов было не разобрать, Селин не могла бы его спутать ни с чьим другим. Голос Витала. Он таял, неумолимо растворяясь в сладко-пресной воде, и все попытки ухватиться за смысл фраз казались тщетны.

Если это было лишь наваждением, она оставалась благодарной даже за это. Казалось, что Селин чувствовала, как слезинки без остатка растворялись в сладко-пресной воде.

Она начинала понимать. Зачем хвататься за самые радостные из иллюзий? Место горечи и страха заняла приятная пустота.

Селин на мгновение коснулась стопами песчаного дна, взметнув вихрь разноцветной рыбьей мелюзги. Солнце над головой светило сквозь толщу вод и водоворот волос. Какое умиротворение… Она развела руки в стороны и на мгновение закрыла глаза.

Безымянный сильный вихрь из солнечного сплетения прошел по рукам и вырвался из кончиков пальцев. Тело выгнулось в судороге, смешанной, казалось,с самим островом. Как будто она вошла в самый его кровоток, где каждые подземные и поверхностные ручьи и реки были венами и несли живительную влагу. Она скользила мимо животных на водопое, текла рекой сквозь непролазные чащи, выныривала в островках оазисов среди пустошей, падала с водопадами в облако брызг и растворялась в прибрежной морской пене…

Видение длилось вечность. Оно несло умиротворение и невероятное чувство слияния с чем-то совсем родным. Но постепенно оцепенение спало, и Селин распахнула глаза уже обнаружив себя на поверхности.

— Ну? Каково? Все еще считаешь свой дар ненужным?

Лёгкий ветерок поднял хоровод из лепестков и закружил его над головами.

Колдунья, когда-то надменная и озлобленная, теперь ребячилась и пускала фонтанчики из надутых щек.

— Фия, не поверишь! Но я вдруг поняла, как сделать так, чтобы акведук Мейлонга вернул вам реки…

— Чего-чего?

— Ну тот огромный мост в их большой дереве. Я будто бы вспомнила, как все отладить, чтобы земля начала процветать… Но как… Как можно помнить такое, чего не могло со мной происходить?!

— Ты даже не представляешь всей власти, которая тебе откроется. Это — только начало…