Пути океана: зов глубин. Книга вторая

Алекса Райт (2024)

Она — дипломат. Он — пират. Её реальность: борьба с беззаконием вопреки противостоянию самозванных властей. Его новая жизнь превратилась в залитый кровью путь в попытке выжить. Ни забыть друг друга, ни сблизиться они не в силах. И за каждым из них — жизни, что нужно спасти и уберечь любой ценой. Между ними океаны, древнее колдовство, неведомая мистическая связь и любовь, которую не способны разрушить ни испытания, ни время, ни «третий лишний». Или все-таки способны? Ведь после расставания они перестали быть теми, кем были прежде…

Модернизация

Пока разведывал архипелаг, Витал обнаружил, что теперь он и его люди стали частью тех самых ненавистных “крысиных бригад”. И это прозвище ой как разонравилось Виталу. Впрочем, успокоил он себя тем, что возможно не до конца проникся душевностью местного сленга.

К огромной его радости неподалёку, как и предупреждал новый знакомый, располагалась небольшая, но приличная верфь. Открыв дверь в её контору, он снял треуголку и поздоровался с тремя направленными на него дулами.

— Если у вас нет перерыва на обед, давайте поработаем, господа, — невозмутимо начал знакомство Витал.

На него уставились трое очень хмурых моряков с полосами давно заживших толстых шрамов поверх алкоголического румянца на татуированных щеках.

— Здесь список работ. Мне нужна бригада швей и дюжина плотников на четыре корыта. Плачу золотом. Сделаете к сроку — даю премию. Сделаете в половину срока — даю двойную цену.

Об крепко сбитый настил звякнул тяжеленный мешок, который с облегчением свалил с себя Джу. Дула в нерешительности опустились.

— А, и да. Я и вот этот господин, — из-за плеча Джу сверкнул глазами Фаусто. — Будем всенепременнейше присутствовать при работах.

К Виталу протянулась ладонь с огромными заусенцами.

— Э, нет. Чертежей моих вы не получите. Только со слов. По рукам, господа?

***

Спустя месяц беспрестанной ругани и споров с ремонтными обновлённая эскадра «Крылатого Марлина» покинула верфь.

Старый рангоут был демонтирован и тотчас же продан. Новые, облегчённые, мачты установлены в кратчайшие сроки, и вот — вожделенные косые паруса — те самые кливера, подсмотренные у мейлонгцев, но прошедшие доработку — наконец заняли законное место на реях. Количество парусного вооружения на судах увеличилось ровно вдвое. По расчетам в чертежах, корабли ускорились на треть и в вечно загруженном сознании Витала стало одной задачей меньше.

Джу же без обиняков грозил толстым пальцем, дерзнувшим зарисовать схемы положения рей или хотя бы углы наклона брамселей. И отчего-то ослушаться его не отваживался никто из местных.

Страшно ругаясь на нарушения пропорций в сплавах, Витал таки вынудил отправить в переплавку имеющиеся в пиратском арсенале ядра и неплохо вооружился.

Однако он всё ещё не был доволен. Чего-то будто не хватало.

К слову сказать, доки также претерпели изменения в лучшую сторону, даром что новации оставили после себя на верфи много древесины, годной на укрепление построек.

***

День клонился к закату.

Корабли сонно покачивались на залитых золотом волнах, и синева подступающего вечера влажной дымкой задрёмывала у синеющих гор.

“Лентяй” и “Фурия” в окружении крохотных шлюпок словно птицы оживляли панораму.

Больше не было ни спешки, ни опасности. Голоса переговаривающихся матросов музыкой разливались в мирном воздухе этого вечера новой, полной неизвестности, жизни.

Витал сидел на пригорке и мрачно обозревал свои владения в компании стакана и стремительно пустеющей бутылки местного портвейна.

В кои веки расслабленные мореходы занимались рутиной. Красавчик чистил арбалет. Разъярённый Фаусто проигрывал очередную партию в шашки ухмыляющемуся Джу. Запыханные юнги, очевидно, после какой-то проказы, наперебой похвалялись друг другу.

Жан с Жаком усердно гоняли кожаный мяч, поднимая такое облако пыли, которое вызывало отменную брань даже обычно вежливого толстяка Жиля.

Голова Витала шла кругом. И всю вину капитан переложил на убийственно кислый портвейн. Только дело было не в нём…

Конечно же, он влез в долги из-за бесконечных рекламаций по переделке обновлений. За время работ мастера правда очень старались, вот только или по безалаберности, или чисто по человеческой усталости они совершали глупейшие ошибки чаще допустимого.

Денег у него не осталось, и пришлось пойти на страшное: заложить “Крылатого”. Под грабительский — ожидаемо для салаги с нулевой репутацией — процент.

Ставить в известность окружение, даже рачительного квартирмейстера, Витал не стал. Избыточная эмоциональность Фаусто и так не была на руку, а с такими новостями и вовсе выбила бы беднягу из колеи. А ведь каждый человек был на счету…

С досады он так крепко ударил трубкой оземь, что та треснула. Потёр переносицу. Очередная трата… Замечательно…

Из плюсов его незавидного положения как капитана, оставалось единственное: оставшееся от залога золото. Не шибко большое, но приемлемое, количество финансов, что продержит на плаву всю эскадру, пока они вольются в струю пиратских будней и не выйдут в плюс.

Воспоминания о человеческих потерях со злосчастного Венсанова абордажа рвали ему сердце, невзирая на внешнее спокойствие. Ноготь всё скрипел по горлышку бутылки, а Витал крепко думал. Суда-то он усовершенствовал. А как можно усовершенствовать людей?

Отчаянный вопль отвлек от размышлений. Жан скакал на одной ноге, единственной рукой прижимая колено другой к груди, и истошно орал. Жак гневно молотил топором мяч, и чем веселее тот выскакивал из-под лезвия, тем отчаяннее старался близнец потерпевшего.

К ним уже спешил Маркиз и на ходу подворачивал рукава.

Витал же медленно поднялся и направился к месту трагедии. Коварная игрушка лежала в пыли с самым невинным видом.

Добротно заточенное лезвие Жаковой секиры оставило на необычно выделанной чешуйчатой коже лишь светлые ссадины. Пыль забилась в неряшливые швы на мяче, которые размахрились от острия, даром что находились те глубоко.

Витала осенило.

Под обиженное мычание Жака он подхватил пыльную игрушку и быстрым шагом ринулся к себе.

Последующие недели капитан в грот никого не пускал.

Только грузчики с тюками сновали туда-сюда, да приходили счета от кожевенников.

Дафна ставила еду у двери, и всё никак не могла уяснить, что же делается, и подолгу вслушивалась. Иногда из-за неё доносились ужасающие запахи, иногда раздавался лязг клинков, и иногда даже выстрелы.

***

В грот быстрым шагом и без стука ворвался встревоженный Фаусто.

— Капитан! Нет, ты только посмотри, что творится!

Витал оторвался от стола с разложенными на нём выкройками и выглянул в окно.

Береговую линию оглашали жалобные вопли.

Из-под сапог Джу выпрыгивала галька. Сам он неторопливо брёл, и толстые губы его, свёрнутые трубочкой, должно быть, насвистывали нечто бодрое. Добродушный настрой его выражали медлительность и живейший интерес к рисунку прибоя. Левая ручища бережно придерживала подмышкой сверток, правая же волоком тащила за рыжие волосы то и дело брыкающегося человека.

Поодаль на почтительном расстоянии следовала группа то ли зевак, то ли товарищей несчастного из пиратского контингента и тревожно переговаривалась.

Они негромко то предлагали деньги, то робко просили отпустить пленника и взывали к лучшему в человеке, что могло оказаться в Джу, но великан не обращал на них внимания.

Приблизившись к капитанскому гроту, прежде чем поздороваться, он посподручнее перехватил сверток и оправил одежду.

Едва они с вопящей ношей вошли, Фаусто с негодованием уставился на гостей.

Витал поднял голову над разложенными листами антрацитово-тёмных кож.

— И как это понимать?

Небольшая возня, и огромная чёрная лапища извлекла из-за пазухи шелестящий ком. Перед капитаном и квартирмейстером тотчас же оказались смятые чертежи истерзанного вида. И страшно довольный Джу.

Витал бережно развернул бумаги, пробежался по ним, и глаза его блеснули:

— А я всё искал, где же их оставил… уж думал, что потерял! Благодарю. Кто же твой пленник?

Рыжий умолк и вслушивался в разговор. Между тем Джу деловито сообщил:

— Маркиз просил набрать с верфи кой-чего. А там этот тип с твоими записями и попался. Вел себя больно подозрительно, ну я и присмотрелся… Ну, пошли что ли?

— Не брал! Корытом, на котором хожу, клянусь, то был не я! На кой ляд мне твои бумажки-то!!

Сиплое хныканье рыжего никакого эффекта не возымело.

Продолжая насвистывать, Джу двинулся на выход.

— Куда? — спросил Витал.

— Как куда? Таких поганцев за воровство полагается таскать под килем по ракушкам на веревке. — Джу кивнул на пленника. — И будет молодец, если не потонет. Ну и если кровью не истечет… Мы ж под присягой, пиратские там обычаи или нет — всякий закон должно соблюдать. Там уж целая делегация собралась…

— И то верно. — Витал сощурился. — Не терплю краж идей, да к тому же у своих. Буду рад привести приговор в исполнение…

***

Изыскания капитана окончились. И вот, знаменательный день наступил. Фаусто наконец смог выдохнуть.

На берегу горели высокие факелы. Команда флота Витала вовсю праздновала модернизацию. Новоиспечённые пираты торопились опробовать корабельные нововведения, так сказать, в работе.

С темными кругами вокруг глаз после долгого недосыпа, по-новому одетый капитан вышел из грота и остановился перед экипажами всей эскадры, вставшими полукругом. Привычный громоздкий бушлат заменил облегченный зловещий чёрный камзол невиданного кроя, тонкий и лёгкий, как парадный китель офицера. Плечи и грудь бликовали крохотными мелкими шипами в свете огней. Кожаные штаны по виду сделаны были так же. Следом за капитаном появился и бледный как смерть незнакомый рыжий пират средних лет. Формально пленником он не был: ни веревок, ни колодок на нем не наблюдалось. Однако бросалось в глаза крайне стесненное положение бедняги. Он загнанно озирался, но всякий раз взгляд его натыкался на глыбу по имени Джу. На чужаке, как и на Витале, было то же странное одеяние, и тот всё норовил то одёрнуть полы короткого камзола, то нервно охлопывал штанины. После недолгой задержки тем же образом одетый Джу вынес соломенного болвана. Точь-в-точь мореход в гильдийском привычном бушлате со стальным наплечником.

— Друзья мои, — проговорил Витал и вытер ладонью лицо. — Наша жизнь больше никогда не будет прежней.

— Да и насрать! — крикнул кто-то из матросов.

— Благодарю за поддержку, господин Ален!

Зловещая усмешка капитана не сулила ничего хорошего. Фаусто паниковал. Сколько бы лет они с Виталом ни были знакомы, предугадать его он так и не научился. Происходило что-то несомненно нехорошее, и он мог только беспомощно наблюдать.

— А вот мне не “насрать”, кретин. Теперь мы ступили на тропу войны, господа. И наши дома, наши корабли, к ней готовы. Но люди, такие же как ты, Ален, — нет. Иди-ка сюда. Не бойся, давай. Кадры решают всё…

— А? — тревожно переспросил мореход средних лет, сотрудник пороховой бригады с “Золотых Песков”.

— Говорю, хорошие люди важны! — оскалился Витал и вложил в его ладонь рукоять своей сабли.

Ален нервно сглотнул и оглянулся на каменные лица сослуживцев и на рыжего незнакомца, чьи колени тем временем заметно мелко тряслись. С мольбой Фаусто заглянул в глаза Витала и едва заметно помотал головой, словно отрицая нечто страшное. Капитан лишь плотоядно ухмыльнулся. На жестоком лице плясали оранжевые отблески пламени. Моряки умолкли в благоговейном трепете и опасливо поглядывали на разворачивающееся действо.

Широким жестом капитан указал на соломенного морехода.

— Будь так добр, Ален, убей этого человека.

Матрос испуганно озирался в поисках поддержки. Фаусто ободряюще закивал. Характер Витала, да и настрой в целом, сильно изменился, и уж лучше было соглашаться, чем спорить… команда, к его успокоению, почуяла то же:

— Ну же, доходяга! Вмажь ему! Руби грызло-то! Ты в жилу-то сердечную его этсамое-то!

Воодушевлённый, он наконец зажмурился и наугад ткнул саблей в грудь бушлата. Витал закатил глаза, перехватил у него клинок и, заложив руку за спину, цепочкой элегантных ударов превратил соломенную куклу вместе с одеждой в груду лохмотьев.

Резко развернувшись, Витал схватил матроса за шиворот, всучил ему в руку саблю и прорычал:

— Я сказал — наша жизнь больше не будет прежней, Ален! Мы больше не мореходы. Мы отныне — пираты. На нас объявлена охота. За наши головы уже назначена награда, и день ото дня она будет лишь расти. Только мы не жертвы, и мы не станем бежать от преследователей. Мы будем принимать бой. Мы будем утверждать нашу власть по всем акваториям. Мы будем прорубать с честью пусть к нашей власти до тех пор, пока наше торжество не станет абсолютным. Ибо мы не крысы, а хищники! — Короткий злой пинок отправил наплечник с куском рукава мореходского бушлата в кусты. — Но при отношении калибра «да насрать» никто не доживёт до этого дня! Ясно тебе, болван?!

Насмерть перепуганный матрос мелко закивал. Витал кивнул Джу:

— С утра вывеси на бушприте «Песков» этого кретина на денёк-другой. Может осознается.

— А? — Ален очень нервничал.

— Говорю, так и быть, я помилую тебя, если ты изрубишь на флаги вот этого господина. Здесь и сейчас.

Витал кивнул на рыжего, что вжал голову в плечи.

К слову, тот бочком было двинулся в тени, но тотчас взвыл: локоть его уже стискивала лапища Джу.

— Этот человек, как и все мы, присягнул вольному народу Лавразской Акватории и Пиратскому Кодексу. Но это не остановило его от нарушения данных клятв. А дав присягу, посмел посягнуть на имущество своего брата. На моё имущество. Он украл мои чертежи. Мы с вами в отличие от него — люди чести, соблюдаем Пиратский Кодекс, и слово наше чего-то да стоит. За содеянное ему полагается килевание, и я беру на себя ответственность за приведение приговора в исполнение. С небольшой оговоркой. Ну так что, Ален, выполняй?

— Да Бездной!! Нет, всеми безднами клянусь, я не брал!!! То был не я!!!

Отчаянные вопли рыжего и окончательная утрата достоинства огорчали. Фаусто сокрушённо покачал головой.

На ночном побережье стихли все звуки, кроме шипения волн да крика козодоя. Сотни факелов блестели в дрожащих от напряжения глазах.

Видимо усердная работа ума Алена сделала своё дело, и, двумя руками вцепившись в саблю капитана, при гробовом молчании команды, бедняга бросился на безоружного чужака. Вопли его сорвались на фальцет.

Острый клинок тускло бликовал в ночном воздухе. Град ударов и уколов сыпался на вора, и тот только и мог, что закрывать руками голову.

— Давай же, Ален, бушприт ждёт! — подначивал капитан.

Матрос так старался, что устал. Фаусто же только скрипел зубами и сверкал глазами на Витала.

Шокированные моряки не знали, что и думать. Преступник был цел и невредим.

— Он наверное плохо старается, да, братцы?

Витал вырвал из дрожащих рук матроса саблю.

Рыжий встал как можно устойчивее…

В бою каждый занят своим делом. Фигуры фехтования имеют свои порядки, структуру и высокую гармонию пластики тела. Особенно хорошо такое видно в учебных боях, где очередность атаки и защиты беспрекословна и выверена.

В мятущемся свете дымных факелов на ночном берегу, когда один безоружен, а другой ослепительно оскален, и сабля в твёрдой руке не видна в темноте, слышится только свист рассекаемого воздуха. И ахи в молчаливой толпе моряков.

И это уже не битва, а бойня.

Под бешеным натиском капитана пират перестал орать, старался повернуться спиной и тяжко дышал. Зрители же всё дивились, как так одежда на нём ещё не разорвана в клочья, да и сам он жив-здоров?

Наконец устал и Витал. Шокирующая жестокость так и толкала Фаусто стечь прямо на землю. И потому он подпёр плечом вросшую в побережье глыбу. Жар пляшущих факелов дышал на него колючими пустынными суховеями Великого Акифа. С самого своего бегства он почти ничего и не помнил, кроме обжигающего раскалённым маслом позора, ярких кафтанов, сладости терпких масел. И десятков бесчеловечных экспериментов. Они всегда хотя бы на шаг приближали Орден Науки к величию. Но какой ценой… Вот и сейчас, как и много лет назад, из его глаз на экзекуцию смотрел заикающийся от ужаса мальчишка с противным пушком на подбородке. Но тогда он сжёг дорого расшитый фамильный халат и сбежал. Сейчас же глаза его щипало, и ногти стиснутых кулаков впивались в ладони. Но внутри поднимался трепет перед созерцанием кошмарного в своей непостижимости замысла. Ведь в отличие от Родины, здесь и сейчас не было любования изысканностью садизма. Только выверенные короткие движения. Только взвешенные, словно тончайший яд, слова…

Потрясённый Фаусто потирал подбородок. Может в юности ему и довелось повидать множество чудес со времён членства в Ордене Науки… Но увидеть подобное вдали от песков Великого Акифа он никак не ожидал…

Вцепившись в ворот измученного пирата, капитан предъявил его морякам и закричал:

— Я — ваш капитан, и я отвечаю за вас! Раньше я держал ответ перед Гильдией Мореходов, но её больше нет! Теперь я отвечаю за ваши жизни перед вами, перед вашими жёнами, перед вашими семьями и близкими! Времена бушлатов кончены! Отныне моя бригада носит чёрный цвет свободы вместо прошлых гильдейских цветов!

Глухая сила его голоса рвалась наружу и перекрывала звуки прибоя.

— Этот бедолага только что показал, на что способны наши новые камзолы. С сего момента каждый пират бригады под флагами Венсана носит такие!

Проштрафившийся еле стоял на ногах. Витал встряхнул его и тихо проговорил:

— Больше не кради у своих. Это подло. Запомни сегодняшнюю ночь — это ночь твоего второго рождения. Наполни смыслом свою новую жизнь, как когда-то сделал это и я.

И устало толкнул его в толпу моряков.

— Извольте убедиться воочию, как хороша наша новая броня!

Команда не знала, что и думать. К горлу Фаусто подступил ком. Витал ведь мог просто убить вора, но вместо этого великодушно употребил его на пользу всем…

И да, сшитое из неведомого материала чёрное одеяние выглядело жутко и непривычно безобразно, но после устроенного побоища ни дыр, ни проколов, ни мелких порезов на себе не имело.

Кто-то неуверенно сказал «ура», и его подхватили утонувшие в ночи голоса.

Только Витал и Фаусто знали, на какие чудеса при правильной выделке оказались способны кожи ската и арапаймы вместе с чешуёй, усиленные лёгкой костью и тончайшими пластинками обсидиана…

***

Фаусто показалось, что за несколько минут в лазарете он весь провонялся едкими мазями.

Злость на бывшего вора, что не мигая, смотрел в стену, положив голову на смуглые руки, исполосованные сине-фиолетовыми кровоподтёками, практически испарилась. Его мокрые от пота рыжие волосенки распластались на мятой подушке. Подрагивающий кулак едва сжимал простынь, и в полумраке тени от складок отчего-то казались корнями неведомого дерева. Вид у крысеныша был самым жалким…

Вроде же пройди этот тип килевание по местным законам, сейчас бы от него и вовсе мало что осталось, но точно ли стоило подвергать его такой изощренной экзекуции? Или же всё правильно? Отчего тогда так тошно?

Куча мыслей роилась в голове, пока он не вошел в грот, где в тишине звучал лишь мерный звон капель и расходился мелодичным эхом.

— Витал? Ты тут?

Капитан стоял над столом, на котором был разложен кожаный камзол, и при свете колеблющихся свечей придирчиво рассматривал невидимый скол костяного шипа под наплечником снятым с подопытного. При появлении квартирмейстера Витал даже не повернул головы.

— Знаешь, кажется я начинаю тебя бояться, капитан, — бесцветно проговорил Фаусто. — Ты же не был таким…

— Какая досада, — пробормотал Витал, разглядывая швы на просвет. — Я ожидал от тебя глубины искреннего безразличия. Так. Ну огнестрел материал точно не выдержит. Однако в ближнем бою шкура что надо, и таким образом в экипаже Дафна была последней, кто из наших получил ранение в рукопашной…

Фаусто подошел и ещё раз удостоверился, что повреждений на новой экипировке и правда не оказалось.

— Ты всегда был самым башковитым из всех, кого я знаю. Но тебе не кажется, что перегибаешь палку?

Витал отошел от стола, устало рухнул в скрипучее кресло. Пальцы пробежались по стали нового мушкета. Он внимательно изучал каждую гравировку и узор на оружии. Свечи бликовали, и металл оружия переливался таинственным блеском. В глубоких тенях мушкет, с его длинным стволом и массивным прикладом, виделся сейчас Фаусто продолжением самого Витала. Не просто оружие; символ достижений его капитана, пройденных испытаний и — новым, откровенно пугающим, вызовом.

— Башковитый, говоришь? — В усмешке Витала блеснул оскал. — Нет, правда. Будь я “башковитый”, мы оказались бы здесь? Изгоями Гильдии, да в розыске… Фаусто, а теперь послушай. Ты видел этих людей? Там, на верфи. На базаре. В “Пыльном Весле”, в мастерских… Можешь забыть былое гильдейское братство и братские обязательства. Мы все здесь — не друзья…

–…а конкуренты?

— Угу. Каждый — сам за себя и за собственную палубу. И Кодекс писан прежде всего для того, чтобы эти люди, — а теперь и мы, — не перегрызли друг другу глотки за грош.

Сизый дым расползался по кабинету и застывал слоистыми нитями.

— Я понял. Это побоище устроено не просто, чтобы испытать экипировку. Это спектакль, так ведь? Заявление о намерениях?..

Капитан не отвечал и лишь всматривался в темное небо в проеме потолка. Но квартирмейстер не унимался:

— И ты рассчитываешь на широкую огласку… А ведь как пить дать — его товарищи т теперь по кабакам пустят слухи об увиденном.

–… Сам видишь, как у них всё заведено — звериные же законы. А я вроде бы как и от присяги не отклонился, и человека не убил. Не знаю, поймут ли такой мой ход…

Фаусто кивнул.

— Ты прав. Нам придется принимать новые правила игры, Витал. — только сейчас квартирмейстер заметил, как в мочке капитана тускло мерцает новая серьга в виде небольшой жемчужины. — Что это у тебя в ухе? Никогда не замечал за тобой склонности к таким вычурным цацкам. Вот уж теперь точно — вылитый пиратский король… или как там они называются?..

Было нечто в единственном взгляде Витала такое, что вдруг заставило Фаусто замолкнуть.

— Это память.

— О ком?

Ответа не последовало.

— О. Ну раз все так секретно, я избавлю тебя от расспросов.

— Премного благодарен. А теперь, Фаусто, давай на покой, будь так добр. Завтра у нас намечается кое-что интересное…