Пути океана: зов глубин. Книга вторая

Алекса Райт (2024)

Она — дипломат. Он — пират. Её реальность: борьба с беззаконием вопреки противостоянию самозванных властей. Его новая жизнь превратилась в залитый кровью путь в попытке выжить. Ни забыть друг друга, ни сблизиться они не в силах. И за каждым из них — жизни, что нужно спасти и уберечь любой ценой. Между ними океаны, древнее колдовство, неведомая мистическая связь и любовь, которую не способны разрушить ни испытания, ни время, ни «третий лишний». Или все-таки способны? Ведь после расставания они перестали быть теми, кем были прежде…

Аудиенция

Две крытые грубой холстиной повозки в сопровождении небольшой кавалькады пёстро одетых всадников неторопливо покачивались по просеке. Плотно уложенные вязанки с хворостом поскрипывали в такт неспешному топанью отменно подкованных копыт.

Но опытный глаз мгновенно подметил бы интригу: налицо контрабанда. Ибо что за вздор — возить дрова с сопровождением? Да и самое поскрипывание колёсных осей выдавало опытному слуху вес куда легче древесины…

Чем больше узнавал эту де Круа, тем он сильнее проникался к ней симпатией. Но одно дело — прошлое и обстоятельства, что подарили её миру, и совершенно другое: то, как она себя проявляла здесь и сейчас.

Помимо естественных обитателей флоры и фауны, у Да-Гуа были и другие глаза и уши. Остров пронизывала паутина разведчиков, что питали управителей от городов-государств всё новыми фактами хитросплетений, обнажая расстановку различных сил на острове, как в шахматной партии. Но вот сможет ли столь неопытное дитя с самыми смелыми амбициями и благородными намерениями занять позиции ферзя там, где честная игра обречена? И более того — по-настоящему опасна? Впрочем то, что де Круа в гнезде Мейлонга догадалась разыграть спектакль и даже вывезти пленных аборигенов, чтобы передать их тайком сородичам, весьма обнадеживало. Узнай что консул так распорядилась судьбой дикарей информаторы мейлонгцев, да и простые горожане, которые успели настрадаться от мести аборигенов — неизвестно, чем бы все обернулось.

Много лет назад ему уже удалось установить истинную картину сложившихся на Да-Гуа отношений. Акифский Орден Науки, славящийся жестокими ударами в спину. Ненасытный и неистребимый Мейлонг.

Собственный Оплот Благочестия, в отличие от ненормальных из Братства Смирения, беспокоил его мало. Как может беспокоить комариный укус при открытой гангрене.

Через густую листву пробивались алеющие лучи заката.

Его Святейшество Преподобный Викарий Доминго оправил сутану и приосанился.

Сам путь к Священной чаще, как и всегда, шёл легко и, если бы не грозно жужжащие стрекозы величиной с локоть, приятно. Очевидно, де Круа сделала всё, что могла, ради этой встречи. Вот только вопреки собственным успехам, на лице её не было ни тени воодушевления. Бледнее обычного, с прямой спиной, в седле она держалась подобающе. Но строгость вида её была уж больно напряжённой. Что-то ее явно тревожило.

Доминго слишком хорошо понимал природу этой грызущей пустоты. В сознании даже всплывали утешительные наставления из трудов Луки Челинского и Священной Книги Солемы. Более того, он и сам был бы рад взять девочку за плечи, заглянуть в глаза, сказать, как сильно ею гордится… вот только не решался.

Как и предполагалось, Фия ждала в условленном месте. И викарий невольно усмехнулся: неисповедимы пути Всеведущего. Годы промчались вмиг. И колдунью, и виконтессу он знал едва ли не с пелёнок, и как бы ни было близко сердцу его Провидение, он не переставал удивляться Его Промыслу. В судьбе обеих он поучаствовал, и какими же непохожими выросли обе!

Доминго помнил Фию совсем крошкой, диким зверьком, которого он, прыщавый семинарист, рискуя будущим саном, упросил оставить при семинарии после очередного беспощадного погрома местного населения. Деревню родителей девочки выжгли, оставшихся в живых угнали в рабство на карьеры.

Помнил он и трогательную кротость юной Серафины, когда в неё летела очередная плошка с размоченным в молоке хлебом для маленькой разъярённой дикарки. Невзирая на протесты и голодовки, в монахине хватало смирения приглаживать стоячие дыбом космы и убаюкивать её колыбельными.

Когда в девочке стали проявляться первые, ещё зверино-жестокие, признаки здешних сил несомненно магической природы, из опекуна бедной сиротки будущий викарий превратился в жадного до новых знаний учёного. Ночами он засиживался над немногочисленными трудами с небрежными заметками фольклористов, чтобы наутро каяться и молиться, молиться и каяться за прегрешение расширения горизонтов, установленных догмой конфессии. А Фия росла. Как и буйная, удивительная, невообразимо прекрасная, но совершенно необъяснимая сила её. Как бы ни старалась усмирять собственный бешеный нрав, как бы прилежно монахиня-дикарка ни посещала службы, натура её взяла своё, и Доминго сам однажды вывел девушку за стены семинарии со словами напутствия.

На прощание Серафина передала ей посох странницы, но тут же отпрянула: старое дерево в руках Фии внезапно расцвело крупными небесно-голубыми цветами.

И Доминго с Серафиной долго-долго стояли в ночи у ворот, глядя вслед покидающей обитель Фие. Тогда викарий и понял, что чудны дела Всеведущего, сколь дивными ни были чада его. И Кто как не Он, милосердный в великом Замысле своём, суть источник всякого блага для всякого проявления самой Жизни…

Теперь же, спустя годы их крепкой дружбы, Фия в своей неизменной попоне, чудными силами сотканной из волокон кореньев и почвы, воплощала собой некую грозную природную стихию. Особенно воинственную в окружении свиты соплеменников с внушительными топорами за поясом.

Лошади зафыркали, раздувая ноздри и замедлили ход. Викарий коснулся шляпы в приветствии и Фия благосклонно кивнула в приветствии.

Брут, поглядывая на насупленную дикарку, нервно ерзал в седле и всё норовил ослабить ворот кольчуги. Марсий также явно весь напрягся и хмуро поглядывал на островитянку. Внутри себя Доминго хохотнул: в своё время им с Серафиной ого-го доставалось от строптивой юной ведьмы. Какие премудрости за эти годы она освоила за стенами обители, викарий и думать не хотел. А уж с её-то возможностями, он не сомневался, дикарка при первой встрече явила себя чужакам во всей красе…

Едва соплеменники сорвали покров с повозки с пленными из Чжоуфу, Фия приблизилась.

И суровость её лица дрогнула.

Колдунья всплескивала руками, по-матерински обнималась с каждым пленником, качала головой, осматривала их повязки, цокала языком, улыбалась сквозь слёзы и что-то тараторила.

Те же почтительно обступили островитянку и наперебой начали о чем-то с ней говорить, размахивали руками и озирались на де Круа.

Тенлоку помогли слезть с повозки и подвели к колдунье. Ему Фия обрадовалась больше остальных. Бедняга едва держался на ногах, но зрачки его издавали мягкое свечение. Внезапно под ним задрожала почва, и в мгновение ока её пробил узловатый прямой корень. Юноша склонил голову набок и устало улыбнулся Фие. Обеими руками та выломала посох и передала ему.

— Спасибо, Дочь Земли… — прошептал Тенлок.

В который раз осмотрев состояние юного колдуна, чародейка выглядела озадаченной. Но, напустив на заплаканное лицо спокойствия, сухо отчеканила:

— Я и мой народ благодарим тебя, Селин де Круа. — Фия сдержанно кивнула виконтессе, — Но если ты ждешь встречи с Верховным Вождём, тебе придется полностью выполнить наш уговор. Покончи с чёрным цветком и засухой!

Дав знак Бруту и остальным не следовать за ней, Селин спешилась с лошади и подошла ближе. От холодного огня взглядов Фии и воинов по обе руки её под рясой Доминго похолодело.

— Я знаю, что как представитель народов, причинивших вам столько страданий, я не вправе требовать доверия. Никаким колдовством так же не обладаю, а потому и не способна решить все проблемы по щелчку пальцев. Но я могу делать небольшие шаги, что приведут вас к покою и миру. Пока мы спорим, из-за вражды страдают простые люди. Ты — великая колдунья, Фия, и я перед тобой как на ладони: мне очень нужна эта встреча…

— Ты настойчива. И хитра, Селин де Круа. Мой ответ: нет. Даже если на твоей коже и есть знаки родства с нашими стихийными, ты и твои спутники — чужаки. И ты мне — не подруга и не сестра. Возвращайтесь на землю, которую вы прибрали к рукам — нашу землю по праву — и радуйтесь. Этой ночью мы оставим ваши поселения в покое.

Селин с мольбой посмотрела на Фию, но колдунья оставалась непреклонной.

Де Круа медленно развернулась и зашагала к своей лошади. Личико её хранило прежнюю любезность, но сердце Доминго сжалось: девочка делала всё, чтобы досада и разочарование не проявились на лице перед сопровождающими ее гвардейцами. Как и перед Брутом и Марсием, чьи скептические прогнозы всю дорогу отвлекали от красоты здешних мест.

— Не чужаки.

Слова Тенлока поднялись над гомоном. Юноша обеими руками опирался на посох. Глаза его пылали.

— Я хочу их присутствия на моем Посвящении. Имею право!

Фия зашипела. Поднялся страшный гвалт. Воины и бывшие пленники вступили в яростную перепалку.

— Селин де Круа, стой!

Та обернулась, не веря своим ушам.

***

Они вышли к каменной арке, чёрной на фоне звёздного неба, у которой горел одинокий высокий факел. Запахи сырой земли и ночных цветов таяли в свежем воздухе.

— Мы на месте, — сообщила Фия.

Презрительно-настороженнный взгляд колдуньи ещё раз смерил Брута и Марсия, которым позволили сопровождать Селин только после долгих препирательств и заверений викария Доминго, кто, судя по всему, уже не раз бывал в поселениях местных.

Разумеется, оружие и обмундирование пришлось оставить охранять парочке хмурых аборигенов, и недовольство спутников красноречиво отражалось на сердитых лицах.

Из темноты навстречу им вышли трое в национальных туниках до самых пят.

Сине-зелёные блики длинных чёрных перьев воротников и волосы, свитые в подобие кос на плечах шевелил ветер. Сотни кожаных ремешков и верёвочек постоянно двигались, и чудилось, люди напротив сотканы из эфемерных нитей самой земли. Вместо человеческих голов на их плечах находились страшные лица из переплетённых ветвей с чёрными провалами на месте глаз… Но отчего-то страха не было. Комком к горлу подступало шальное, странное волнение.

Фиа выступила вперед, и полилась местная речь.

Шёпот дикой чародейки еле слышался в свисте ветра. Де Круа превратилась в слух.

Они неспешно брели в темноте за спинами троих сопровождающих. Мимо проплывали сгустками черноты дремлющие хижины. Запахи дневной жизни исчезли.

Густая, пропитанная полынными дымами ночь, разверзалась в звёдном небе. Где-то далеко тявкали койоты.

Процессия вышла к огромному кругу камней на плато. Крохотные огоньки свечей норовили вот-вот погаснуть, но упрямо мерцали искорками словно самой жизни.

Внутри каменного кольца огонь не горел. Темнота не была чёрной и только серела при приближении. У Селин заложило уши. Фия тихонько взяла её за руку и подвела к колдунам за пределами круга таинства.

Когда глаза привыкли к темноте, она разглядела фигурки людей внутри.

Вдруг прозвучали удары барабанов. Но что за странность, звучали они так, словно раздавалось биение сразу нескольких сердец: большого, принадлежащее кому-то неизмеримо огромному, с редкими и спокойными ударами, маленьких, нервно и сбивчиво колотящиеся, и её собственное, вибрирующее эхом ото всех.

Окружающая темнота и тишина не давали ни одной подсказки к предстоящему.

Зрение становится отчётливым, и Селин видит силуэт долговязого юноши, совсем ещё мальчика. Словно в лабиринте, он медленно проходит одному ему видимой узорчатой дорогой и останавливается в самом центре.

Свечи по периметру начинают мигать, и он пугливо озирается.

Приглядевшись, Селин видит разложенные в беспорядке предметы. По обе стороны от них сидят пышная девица томного вида и мужчина, сосредоточенные только внутри себя самих. Оба медленно поворачивают на вошедшего головы.

До ноздрей доносится резкий дух мускуса. Что-то сладкое и пьянящее, что-то, что кружит голову.

Молодой человек робко водит ладонью над сокровищами и что-то забирает. Пятится, прижимает к груди свою драгоценность. Садится на землю и начинает говорить, и в тоне его звучит плач. Воздух над головой взвивается призрачными узорами, не то цветами, не то птицами.

Мутной вспышки лезвия Селин не видит, но чувствует на кончике языка солёную жгучую каплю крови. Большое сердце начинает колотиться так, что у Селин трясутся рёбра. Мужчина с девицей поднимают на него головы, и становятся слышны голоса, лишённые интонаций.

Каменная поляна погружается в тишину.

Щеки касается мягкое крыло ночной птицы, и де Круа вздрагивает.

***

Над головой шумели и раскачивались мозаики разлапистых крон.

Селин приподнялась на локте и с удивлением обнаружила себя лежащей в гамаке. Колючее шерстяное одеяло укрывало с головы до пят.

Она протерла глаза и пригляделась. Гамак оказался сплетенным из тонких веток дерева, покрытых мелкими голубыми цветочками.

У костра в предрассветной тишине вполголоса о чем-то увлеченно спорили Марсий и викарий Доминго. Брут дремал, уткнув лицо в сложенные на согнутых коленях руки.

Серое утро принесло сильную жажду, свежую сырость и мерцание бусинок росы.

Шагов сзади слышно не было, но будто собственной кожей Селин почувствовала присутствие Фии. От нее пахнуло одновременно и цветами, и травой после дождя. Дикарка протянула тяжелый кувшин с чем-то белым, напоминающим молоко.

— Ты везучая, Селин де Круа. — В голосе Фии звучала торжественность и даже нечто похожее на радость, — Он готов встретиться. Подкрепитесь и следуйте за мной!

Содержимое кувшина пахло травами и непременно вызвало бы подозрение Брута, но Селин приникла к нему с такой жадностью, что влага потекла по подбородку, а за ним и на платье… Впервые в жизни стало искренне всё равно, но по привычке промелькнула ленивая мысль для приличия поужасаться утрате всех манер позже.

Спутники с трудом приходили в себя после бессонной ночи и в утренних сумерках по привычке переговаривались полушепотом.

Бледная в восходящих алых лучах колкая зелень сосен с розовеющими стволами резко выделялась на фоне сизо-свинцовых туч, закрывающих вершины изломанной линии гор.

Узкая каменистая тропа вела вверх. Спрятанная в кронах огромных секвой деревня осталась позади, и взору открылось застывшее бархатно-зелёное море древнего, как мир, леса. За ним под розовеющим рассветом лентой тёмной синевы просыпался океан.

Вид на каменистые скалы, от края до края поросшие дикими лесами, ввел де Круа в задумчивое оцепенение.

Отчего-то подумалось, что вот только вчера она простилась с маменькой, и невыносимая жизнь её продолжала отъедать дни, один за другим. Только вчера она отменно сдала экзамен по экономической политике, и крепкое рукопожатие доброго профессора Фонтенака словно бы отметило знаком качества её знания. Как и уверенность в себе. И даже возможность немножко собою погордиться. Но строго до следующего экзамена…

Что же теперь?

Она же ничегошеньки не знала о жизни! В каком пособии ей было подглядеть план действий, когда палуба ходит под ногами, и повсюду носятся вооруженные до зубов пираты?!

Или даже нет. Вот кто бы сказал, что нога её ступит на запретный остров мореходов, который и вовсе не остров, а огромная механическая шкатулка?!

А здесь на Да-Гуа… на враждебных землях, которые по невозможному стечению обстоятельств оказались ее Родиной, она… Она везде чужая, нигде не своя, как всегда одна-одинёшенька. И ни на кузена, ни на вес его фамилии надежды нет…Кого она обманывает?! Никаких сил, никаких знаний ей не хватит собрать подмогу. Да ей элементарного опыта не хватит выступить против этих чудовищ-мейлонгцев, поколениями отточивших мастерство в истреблении неугодных! Как в здешнем человеконенавистническом безумии объединить в союзы совершенно разные народы, с разными интересами… И ведь при всём при этом ещё надо обязательно выглядеть сильной, уверенной в себе и спокойной!

Что же до колдовства… Сколько необъяснимого случилось и словно сгустилось вокруг неё! Та же Фия и её уму непостижимая власть над почвой!.. Этот странный мелодичный шепот в голове.. Прекрасная музыка, что безостановочно играет, но всякий раз стихает, отвлекись она от бесконечных продумываний, предположений, прогнозирований и проклятых стратегем… ещё и узоры эти на теле разрастаются, и никакие мази и посыпки их не замедляют… Ох, кто бы знал, с каким жжением!!!

Она проверила, закрывает ли платье полностью плечи и медленно перевела глаза на свиту. Преподобный Доминго шел степенно, перебирая неизменные чётки одной рукой, Брут не мигая таращился на возглавляющую их процессию Фию, Марсий же озирался вокруг и то и дело с удивлением поглядывал исподтишка на компас.

Вдруг вспомнилось бешеное вращение стрелки компаса в руках Витала, когда они подплывали к Малому Орфею. Неужто у островитян земля тоже защищена от ориентации неведомой силой? И если у мореходов определённо тому причиной некая технология, то здесь наверняка речь о колдовстве, не иначе…

Витал… Если бы ты только был рядом… Наверняка ты легко бы объяснил устройство и этого мира, подсказал бы, что стоит предпринять… Ты бы нашел все ответы, ты бы развеял этот постоянный щемящий страх и чувство, что я совсем одна и бреду куда-то на ощупь, уже не зная, куда меня приведет эта дорога в то время, когда от меня зависят сотни жизней… О, если бы ты был жив…

Она украдкой вытерла слёзы, застилающие глаза и ей вдруг даже захотелось расхохотаться от внезапной мысли: все следуют за ней, да еще с такими серьезными лицами, полагая, что у нее есть надежный план, и она точно знает, что делает. В неё верят, на нее надеются. Что, если она заблуждается? Что, если все ее знания и гипотезы — лишь иллюзия и ошибка? Что, если она ведёт всех в тупик?

Соберись, де Круа! И немедленно! На кону жизни! Предстоят сложнейшие переговоры, и так распускаться она не имеет никакого права!.. О, только бы не потерять лица, только бы не выдать собственной неуверенности и постоянных мучений…

Какую тактику избрать на встрече с Верховным Вождем? Даже заблаговременно заготовленные четыре сценария предстоящих переговоров не внушали ни капли уверенности. Единственное, в чём можно было быть уверенной: Эхекатль — сложный человек, который ненавидит чужаков. Как сказал викарий Доминго, нынешний вождь являлся бессменным абсолютным монархом в течение многих лет. И невзирая на растущую мощь врагов, его не свергли. Значит, он располагает достаточно серьёзным потенциалом. Что же…

— Я тоже удивлена, что он согласился, Селин де Круа. Но тебе и твоим сопровождающим нечего опасаться. Если вы не замышляете зла. Или же это не так? Тогда я даю вам последний шанс сейчас же убраться со Священной земли. Последствия неотвратимы. Великий Вождь видит каждого. Насквозь.

Доминго пошевелил губами и приложился к чёткам. Брут закашлялся. Лицо Марсия осталось непроницаемым.

Селин чуть ускорила шаг, обогнала свиту и остановилась:

— У нас нет злых или любых неподобающих намерений. Мы здесь ради мира. Веди же нас, Фия!

Но на душе скребли кошки. Правда ли то, что сказала шаманка? С чего бы ей, виконтессе, желать скверного незнакомому человеку? Она ведь не такая? Или такая, помилуй Всеведующий?!…

Селин нервно сглотнула. Второго шанса у нее не будет. Приструнить мейлонцев в одиночку не удастся. А значит ставка на эту встречу была тотальной. Провалить переговоры с самим Верховным Вождем Да-Гуа означало бы поставить крест как на возвращении морских путей, так и на любых попытках мирного урегулирования конфликтов… О, её поражение обречёт лавразцев на бесконечную гружданскую войну…

Де Круа зажмурилась и попыталась унять дрожь.

***

Это больше всего напоминает игру в гляделки, и де Круа нервничает.

Нервничает и Фия. Стук чёток Доминго почти не слышен. Ходящий туда-сюда кадык Брута то и дело выдает напряжение своего хозяина. Марсий внешне спокоен, но железная рука отчего-то сжата в кулак.

Вереница минут идёт и вытягивает в доли часа утомительное молчание, в котором звенит взгляд белёсых глаз. Каждый из членов делегации убеждён, что он смотрит именно ему в лицо.

…его называют Верховный Вождь. Эхекатль. Танцующий Солнечный Ветер. Воплощение острова и свирепая душа Да-Гуа.

Он застыл сгорбленной горгульей, положившей голову на кулаки, и, не мигая, смотрит на них. Тяжелые пластины кованого золота с квадратными узорами лежат на широкой груди. И кажется, само время запуталось в перьях, вплетённых в тронутые сединой косы.

Наконец глухой стук кастетов о камень нарушает тишину. Брут делает шаг назад.

В глазах Фии — немое бешенство.

Рядом с кастетами оказывается маленький пистолет. И элегантная мизеркордия, “кинжал милосердия” в дорого инкрустированных ножнах. Доминго делает шаг назад и оправляет рясу.

Марсий остаётся стоять со скрещёнными на груди руками.

Едва слышный шорох юбок, и к арсеналу у ног делегации присоединяются короткий клинок из невысокого сапожка и крохотный пузырёк яду. Из декольте. На самый непредвиденный случай.

Вытянувшееся лицо Брута выражает крайнее удивление. И плохо скрываемое одобрение.

Белёсые горящие глаза внимательно читают лица людей.

Немое недовольство, которое Селин чует кожей.

Между людьми и существом, то ли человеком, то ли статуей, проносится ветерок и кружит соринки.

— Мы пришли с миром, — собственный голос кажется де Круа чужим, — Великий Вождь… Да будут ветра вам попутными…

Во рту пересохло, и слова прилипают к языку.

— Правильное решение, хитрая чужачка. — Он медленно переводит глаза от сложенного оружия и обратно. — Я слышу запахи всего, что приносит смерть.

Гортанный голос чудовища с сильным акцентом отзывается в костях де Круа.

Его шагов не слышно. Он мягко приближается, хотя слишком близко не подходит. Но от ощущения пристального взгляда будто бы со всех сторон, по коже пробегают мурашки.

Узкие ноздри подрагивают, втягивая запах чужаков. На его лице и вокруг глаз завораживающе расходятся линии затейливых шрамов.

Напряжённый, как струна. Как мускул, что вот-вот ударит.

— Мы… Я пришла просить вас… Не жгите…

— Нет.

— Но… Великий Вождь…

— Нет. Время болтовни давным-давно вышло. Убирайтесь вон с моей земли, чужаки.

Его глаза на мгновение останавливаются на Марсии, и в пристальном взгляде Верховного Вождя читается недоумение. И оно выглядело бы приятным, если бы не жестокая усмешка. И чем шире она расползается по каменному лицу, тем страшнее становится.

Что происходит?

Селин нервно бросает взгляд на смотрящего исподлобья Марсия и пытается сдержать подступающую панику. Но видимых причин для неё — нет.

Они впятером в красивом месте. С горного плато открывается великолепный пейзаж. Спины их греют лучи рассвета. Но что-то неуловимо происходит. Опасное. Смертельно злое.

Все опасения не напрасны. Её готовили к переговорам с людьми всех сословий. Всех фракций. Вот только речь шла о переговорах с людьми. Её же визави — лишь кажется человеком.

Волны неудержимой силы, исходящей от высокого существа, заставляют колени подгибаться.

И она ничуть бы не удивилась, если бы кто сказал, что древесина корабля может загореться от одного взгляда этого… Вождя.

— Мы можем жить в мире, Великий Вождь!

— А мы и жили в мире!!! Пока с моря не пришли чужаки на проклятых белых птицах из мёртвого дерева. Ты либо обманываешь меня, предлагая сотрудничество, либо обманываешь себя, если думаешь, что я пойду на уступку во имя чужаков после всего вами сделанного!

— Мне действительно жаль… Но я хочу помочь… Я одна из вас!

Да что с ней? Куда делось красноречие? Почему так путаются мысли? Селин в отчаянии приспускает рукав, чтобы продемонстрировать собственные отметины.

— Твоя природа — единственная причина, почему мы говорим. Только она не влияет на суть: пришлые угоняют детей Да-Гуа в рабство как скот. А мы — не скот! Мы — люди!!! Наши леса редеют из-за ваших топоров. Мясо и шкура наших младших братьев пополняет ваши запасы сил. Земля вас ненавидит и перестаёт родить даже для нас. Дети Да-Гуа слабеют и уходят от Предназначения, обманутые чёрным цветком. Ваши колдуны силой обращают в вашу веру и убивают несогласных. Вы — паразиты, высасываете последние соки и жиреете на чужой крови. И самое страшное — вы глупые и жадные, потому как не понимаете, что уничтожаете и свое будущее тоже! Как ты можешь повернуть это вспять, полукровка?

То ли по причине музыкального слуха Селин, то ли вследствие внезапно обострившейся на острове чуткости, за клокочущей злобой его рыка слышалась глубокая горечь. Только она дала де Круа силы не отступить.

Ей пришлось как следует сжать кулаки и ни в коем случае не ставить себя на место правителя, чтобы не пораниться о масштаб страдания, причинённого её земляками местным жителям. Да и самим землям некогда счастливого острова…

— Я имею в виду, Великий Вождь, — сделать остров процветающим и для Детей Да-Гуа. Прежде всего — для Детей Да-Гуа! — Селин закусила губу, вспоминая груды трупов на улицах Вердены. — Да, мой народ оказался здесь, на вашей земле, вследствие непростительной захватнической политики. Но всё зашло слишком далеко, вы же видите!.. И мы не покинем эти земли… Потому что многим из нас нет больше другого пристанища. Однако в моих силах если не вернуть всё как было, — мы оба понимаем, прежней жизни уже не будет никогда! — то по крайней мере я сумею найти, как возместить вам ущерб, причинённый моим народом… Великий Вождь, мы многое можем дать вам… Образование, искусство, торговля, наука, медицина…

— Ты знаешь много хороших слов, чужачка. Твой покровитель должен гордиться таким заместителем. — Эхекатль в упор уставился на де Круа, и её уши тотчас же заложило. — Убирайтесь вон! Провалитесь под землю! Развейтесь прахом! Исчезните! Ты же понимаешь меня, полукровка?!

Ей оставалось только воспользоваться арсеналом запрещённых приёмов.

— Мне удалось почувствовать сам дух вашей культуры. Позвольте же мне помочь вам и вашему народу, Эхекатль…

— Ну на-адо же! Небо, смотри, земля, смотри — ей «удалось почувствовать»!.. Да что б тебе камни варить! Времена, когда мы слепо отдавали свое доверие и дары нашей земли за ваши сладкие посулы дружбы и бусы из стекла давно позади. Опоздала ты!

Де Круа тихонько выдохнула и украдкой посмотрела на свою свиту. В обманчиво-расслабленной позе Брут сидел у скалы, готовый сорваться по первому вздоху. Марсий так и стоял, чуть задрав подбородок, но на висках его отчего-то блестели крупные капли пота. Фия во все глаза таращилась на них с Эхекатлем. Доминго будто бы мирно любовался видом.

— Поджоги портов только усиливают напряжённость обстановки, и не решают всех противоречий. И если мы хотим разрубить этот Гордиев узел…Прошу, Вождь. Просто остановите поджоги портов. Остальное я беру на себя.

— Да что ты о себе возомнила?!..

Легкий вихрь танцующих листьев и веток взвился вокруг, и вождь вытянул вперед руку. Селин почувствовала, как эта самая рука отрывает её от земли. И жёсткие пальцы на собственной шее. Казалось, она брезгливо взятый за шкирку грязный котёнок.

— Я вижу весь твой путь. На нём было очень много боли и несправедливости. Ты кровоточишь. Самую большую рану нанесла… надо же… любовь, которую ты так и не смогла похоронить. — Хватка ослабла. Эхекатль умолк. — Мы с тобой похожи. Разница в том, что мои возможности значительно превосходят твои, и даны они мне только ради служения моей земле и её Детям. У тебя же нет и не будет власти, чтобы это все остановить, полукровка. Не трать более мое время.

— Во всякой тьме всегда найдется выход, если следовать хотя бы за самым последний лучом света, — произнес викарий.

Рука с перстнем протянулась было к Эхекатлю, но мощный удар, казалось, самим воздухом, швырнул беднягу оземь. Хватка ослабла, и ноги Селин мягко вернулись на землю.

Взгляды же Вождя и викария встретились, и вокруг них поднялся столб бешено вращающейся листвы.

За Доминго стало по-настоящему страшно. Чудовище могло серьёзно покалечить старика. Селин беспомощно озиралась то на свиту, то на сложенные остатки оружия. Брут схватился за кастеты. Марсий почему-то выжидал. Но Эхекатль вдруг отпрянул от преподобного. Пронеслась догадка о силе молитвы, но… Абориген смотрел на Селин широко распахнутыми глазами, словно видел впервые. Воздух мгновенно стал прежним, и листья в вихре опали.

Эхекатль встал к ним спиной и замер.

В тишине слышался вой ветра где-то наверху. Викарий потирал ушибленный бок. Кулаки Брута разжались, и он стоял по стойке “вольно”. Насупленный Марсий так же смотрел на аборигена. Фия безмолвствовала. Непринужденная протокольная беседа была явно неуместна, и Селин в поиске подсказок уставилась на далёкую птицу в безоблачном небе.

— Такая маленькая, а дела такие большие. Пытаешься… не сдаешься. Ты не одна, полукровка. Разуй глаза.

В голосе Вождя больше не было злости. Лишь непостижимая усталость.

— Как будто у меня есть выбор… — растерянно проговорила Селин. Ей внезапно стало очевидным: вот же Брут. Вот Марсий. Доминго их привёл. Благодаря Фие. Да и Антуан особо не мешает… Она что, и взаправду не одна с этим всем?..

— Твоя взяла. Я оставлю в покое порты и ваш город. Но в ответ жду, что вы поступите по справедливости с вашими безумцами. Теми, что носят на спинах знаки круга из ненавистных цепей…Моя земля снова потеряла своих детей… недавно…

— Братство Смирения, — проговорил Доминго.

— Да будут ветра крепкими под крылами твоего племени, Вождь. То есть… всего наилучшего, Ваше Величество.

Уходя, Эхекатль внимательно посмотрел на Фию. Та лишь едва заметно кивнула, будто обещая сохранить в тайне увиденное.

— Прощай.

Кровавые луки рассвета медленно растворялись в мягкой молочной дымке и водной глади моря вдали. Как только Вождь исчез из виду, раздался сдавленный крик. Марсий. Обессиленный, североморец рухнул со стоном на одно колено и едва держался на дрожащих руках.

Все, кроме Фии бросились к нему.

Лицо капитана блестело от испарины. Он мотал головой и невидяще озирался. Белый платок в руке Селин промок, но она всё утирала ему лицо и трясла за плечи.

— Марсий! Что с тобой?!

Тот лишь хватал ртом воздух и хрипел.

Едкая жижа из пузырька Доминго наконец привела его в чувство.

— Проклятый колдун… знает… где больнее… — простонал Марсий и, с трудом разогнувшись, тяжело облокотился на плечо Брута.

Фия фыркнула:

— Всё в порядке. Вождь проучил его за черный умысел. Поделом! Люди моря живучие! Идемте же!