Венок из белладонны

Анна Хешвайн (2024)

Кода Волчья, Яд Сколот и Лана Солей — три фигуры на антикварной шахматной доске. Каждый из них делает свой ход, стремясь к одному — победе. Стратегия каждого подразумевает риски, жертвы, обман и откровенный подкуп. Кто-то остается честным, а кто-то лжет убедительней прочих. Цель каждого — могущественный артефакт, Венок из белладонны, способный дать своему владельцу истинное прозрение. Кто получит артефакт, а кому останется собирать лишь рассыпавшиеся листья? Кто использует подходящий момент, а кто создаст этот момент, при условии, что в партии участвуют и другие, и один шаг другой фигуры может переломить ход всей игры?

Глава 1

Этим утром Кода Волчья разрывалась между двумя своими привычными действиями, которые обычно совершала одно за другим. Но сейчас она не могла определиться, что именно сделать в первую очередь. Действие первое: посмотреться в зеркало, причесаться, умыть лицо лунной водой. Действие второе: проверить почту.

Рассудив, что даже после сна, со спутанными волосами и следами подушки ни лице выглядит прекрасно, Кода схватила стопку конвертов, принимаясь перебирать их и отшвыривая ненужные в сторону.

Каждое утро письма появлялись на высоком комоде — вишневое дерево, период правления клана Морхен в эпоху империализма на Севере, конкретно: семьсот двадцать пятый год со времени появления Первого Колдуна. Комод этот Кода выторговала у одной пожилой четы, находясь в профессиональном странствии по княжествам с богатой историей, практически за бесценок. Гораздо дороже вышло переправить его из Северного края в Западный.

Так вот, письма. Девушка решительно отправляла в полет счета на оплату своего жилья, судебные иски, уведомления о штрафах, приглашения на ужины и обеды, пока не добралась до того самого письма, которое ждала вот уже полгода. Точнее, она добралась до последнего письма в стопке и обнаружила, что оно не то самое, что она ждала. Вывод оказался таков, что желанного конверта в это утро ей не перепало.

Кода опустила руки, закрыла глаза, глубоко вдохнула и медленно выдохнула. После, справившись со вспышкой горечи и раздражения, она собрала разбросанные конверты и, усевшись на ковер, — натуральный шелк, глянцевые переливы голубых оттенков, ручная работа именитого мастера из Мор-Андольской провинции, что делает ковры для самого князя и его приближенных — сызнова начала вчитываться в имена отправителей, надеясь, что в спешке попросту пропустила нужное письмо.

Нет, письма не было.

Заставив себя не унывать раньше времени, Кода занялась своими привычными утренними ритуалами. Потратив на это не меньше двух часов, она практически уже позабыла о том, что у нее есть причины для расстройств. В конце концов, горевать не стоит. Это добавляет морщин и делает глаза тусклыми.

Расположившись на открытом балкончике, закинув ногу на ногу в плетеном кресле, Кода вооружилась чашкой травяного чая и свежей газетой. К горьковатому запаху трав и резкому типографской краски тут же примешались запахи улицы.

В Шерагуле царила поздняя весна со всей ее неприкрытой слякотью. И где эти холеные колдуны, подчиняющие силы природы? Неужели никому не по силам истопить остатки снега, даже не снег, а грязь бело-коричневого цвета, да просушить тротуары, чтобы идти по ним и не бояться испортить новые туфли? Первый век нового тысячелетия уже подходит к концу, а банальные, но такие нужные вещи, все еще игнорируются.

Кода жила в хорошем, даже престижном районе города. Это не центр с его буйной жизнью, а тихая, спальная окраина, где патрули проходят каждые десять минут, а от охранных заклинаний рябит воздух. Люди здесь проживали исключительно светские, с хорошими манерами и завидным воспитанием. И не менее завидным счетом в банке. Но это так, к слову. Помимо соответствующего контингента и уровня безопасности, в этом районе еще сказочно красиво. В любое время года, кроме весны. Кода с трудом справлялась с настигающей меланхолией, когда она видела грязь, облепившую землю, но все же свежий воздух, приносимый весенними ветрами, помогал ей сохранять бодрость духа. Весна дарила надежду. Это как возрождение, неумолимый переход из увядания в цветение. И путь это вечно сопровождала грязь.

На пальцах остался размазанный отпечаток типографской краски. Наморщив нос, Кода оттерла краску и взялась за газету чуть ли не ноготками. Новости на четырнадцатое апреля одна тысяча девяносто третьего года со времени появления Первого Колдуна оставались все такими же тривиальными, как и тысячу лет назад. Заслуживала внимания только последняя страница.

В самом нижнем углу отведена узкая колонка, где одна гадалка дает свои предсказания на текущую неделю. Более сотни тысяч жителей княжества Мор-Андольского никогда не читали бредни, перечисленные в пятистрочном столбце, и правильно делали. Эти строки предназначались лишь для узкого круга лиц, и только ими эти предсказания могли быть поняты. Поняла их и Кода. Прочитав пять строк, она порывисто вскочила, раскрасневшись и едва не задохнувшись от возмущения.

Предсказание гласило: «И будет встреча, где свет и тень войдут в глубины сада, дабы узреть величие и славу. Под россыпь злата запляшут леди, под хруст алмазов засмеются лорды. Красной лентой затянуты их пояса. Столица ждет, она откроется в поздний день».

Если бы сегодня утром Коде пришло то самое письмо, которое ей не пришло, в нем оказались бы визитка с точным адресом и красная ленточка — входной билет.

Она постаралась взять себя в руки и не рубить с плеча. Самолюбие было выжжено дотла, но даже в этот момент Кода запретила себе унывать. Еще ничего не кончено. Сегодня второй день седмицы, а закрытый клуб будет дан на седьмой день. Пять дней, чтобы добиться красной ленточки и занять свое заслуженное место.

Закрытый клуб давали два раза в год — в начале и конце. В этом году что-то припозднились, но да это только подогревает интерес. Вполне может быть, что первый закрытый клуб окажется более грандиозным, чем раньше, оттого и больше времени на подготовку.

Как в мире существовали тайные сообщества религиозно-повернутых колдунов, особую власть имущих, ложи повернутых не-колдунов, желающих заполучить большее влияние, а еще кланы наемников, что рядились в плащи серых кардиналов, так существовало и Общество. На закрытом клубе как раз собирались представители этого Общества — коллекционеры и продавцы антиквариата. Они общались, обменивались новостями, пили хорошие вина, а после приступали к самому интересному — торгам.

За несколько дней до начала клуба оглашался список выставляемых товаров с первоначальными ставками. Красная тряпка для быка, разжигающий желудок аперитив. Коллекционеры потирали потные ладошки и трясли свои чернильные ручки, занеся руку над чековой книжкой. Лоты в закрытом клубе всегда исключительные, часто даже запрещенные. Драгоценности, книги, мебель, картины, артефакты, одежда, даже архаичные склянки со стухшими зельями — если им более трехсот лет, это уже считается редкой диковинкой. Коллекционеры любят редкие диковинки.

На закрытый клуб приглашали далеко не всех коллекционеров и не всех продавцов. Кто выбирал участников — неизвестно. Кто будет вести торги — неизвестно. Ореол тайны неизменный дух-хранитель этого события. А этот бред на последней странице газеты — насмешка для тех, у кого перед носом этот ореол сгустился и стал совсем непроглядным.

Кода была оскорблена до глубины души. Она работала на свою репутацию денно и нощно, завоевывая авторитет и имя в Обществе. Но ее еще ни разу не приглашали на закрытый клуб. Раньше она терпеливо сносила, считая это не поражением, а необходимостью работать еще усерднее. В этом году, как она считала, она была достойна наконец получить приглашение и, вместе с ним, признание Общества.

Все началось с невзрачной вазы из молочного фарфора, расписанного вручную желтой тушью десять лет назад. Кода приобрела ее за пятьдесят цын — то были ее последние деньги в кармане — у одной дамы, что занималась зельеварением. Дама посмеивалась, косилась хитро, норовя сглазить, и не соглашалась уступить в цене. Но Коде было всего девятнадцать лет, она тогда только ступила на этот путь, а в этой вазе она увидела особенную красоту и поверила, что в ней был большой потенциал.

Вскоре Кода поняла причину насмешек. То, что выдавалось за вазу, на поверку оказалось погребальной урной ценой в три цына. Кода так разозлилась, что продала этот горшок за тысячу цын.

Эти деньги она заплатила девчонкам-горланкам, что на следующий день встали возле магазина той самой ведьмы, и во всю мощь своих легких начали поносить ее зелья, уверяя каждого встречного, что та — шарлатанка.

После Кода не видела ни ведьму, ни этикеток с ее именем на склянках с зельями. А ту урну для праха она через пару месяцев все же выкупила — за шесть цын — и поставила на своей полке, как напоминание о начале пути.

А дальше ее затянуло в круговерть историй, драм, предательств, неземной любви и прочих изысков, что сопровождают различные вещи, что некогда принадлежали кому-то. Кода покупала, продавала, оставляла у себя, изредка дарила, выставляла на аукцион и в галереи свои коллекции. Она погрузилась в мир вещей с головой. На сегодняшний день Кода уже была обладательницей картин времен правящей династии Кеуль, — созданы около пятисот лет назад, на сегодняшний день в цене от трех тысяч цын и выше — сервизов из Юго-Восточного края возрастом от шестисот лет и старше, столовых приборов из эльфийских слез — прозрачные, словно стекло, но прочные, как железо, с переливами космического пространства — по цене от семи тысяч цын за чайную ложечку и многого другого.

Кода верила, что разбирается в красоте, чувствует ее, как ищейка свою добычу. Пока все складывалось так, что это правда. Но в этой среде мало быть вдохновленным эстетом с тонкими пальцами. Нужно иметь еще острые зубы. Кода как раз обладала такими. И этими самыми зубами она намеревалась вырвать себе приглашение на закрытый клуб.

— Кода! — звонкий девичий голос разбил утреннюю тишину спального района.

Кода вытянула шею, выглядывая через перила. Голос принадлежал молоденькой шатенке не самой дурной наружности, однако вид ее все же был донельзя простым и серым. Волосы заплетены в расхлябанную косу — эту прическу она носила всегда и везде, уже казалось, что ее волосы растут именно в этой форме, прямо от корней начиная заплетаться. Бесформенное серое пальто, под ним не менее бесформенная блуза явно с чужого плеча, но приросшая к нынешней владелице, как вторая кожа, несуразной длины серые брючки, а в довесок стоптанные ботинки, что вот-вот развалятся.

Кода поджала губы, опасливо подняв руку и пошевелив пальцами в знак приветствия. Свою подругу она любила, но вот то, как она выглядела, заставляло вжимать голову в плечи и надеяться, что никто не заметит их рядом друг с другом. Дакота хороший человек, но одевается прескверно.

Убедившись, что ее заметили, Дакота Ли-лун опустила руку и всего через несколько секунд оказалась в прихожей — телепортировалась. Кода не сдвинулась с места, слыша, как подруга шуршит шарфом и с негромким пыхтением расшнуровывает свои полусапожки.

— Привет! — Дакота всплеснула руками и расплылась в улыбке, застыв посреди гостиной.

— Здравствуй. Тебя наконец-то выпустили на волю? — Кода нашла в себе силы непринужденно улыбнуться.

Дакота тут же свела брови так, что они стали похожи на остроконечную крышу домика — кончики бровей опустились вниз, а их начала вверх над переносицей. Она снова взмахнула руками — рукава блузы настолько длинны, что закрывают пальцы. Не рукава, а крылья.

Пробежав наметанным глазом по внешнему виду подруги, Кода пришла к выводу, что та снова надела то, что первым выпало из шкафа. При этом в шкафу у Дакоты имелось едва ли с пяток вещей, поэтому обычно она ходила в одном и том же, латая дыры простеньким заклинанием. В отличие от Коды, Дакота Ли-лун была ведьмой и могла колдовать, но при этом ходила в одном и том же из года в год.

Кода поправила на коленке шелковый халат, блеснувший золотой вышивкой по кайме, да провела рукой по своим волосам, аккуратно уложенным под сеткой.

— Вчера наступил конец отречения, — радостно сообщила Дакота, садясь за столик напротив Коды.

От нее пахло воском, пылью и сушеными травами. Она не пользовалась духами — так пахло место, в котором Дакота жила. И последнюю неделю она не выходила из четырех стен своего жилища, пропитавшись этими запахами до самой души.

Кода ценила религию с точки зрения феномена и материальной ценности — некоторая утварь была столь древней, что могла вытянуть на сотни тысяч цын. Правда, такие вещи труднее продавать, но от этого они становились только ценнее.

Дакота Ли-лун жила в монастыре при храме ведьминской праматери — божества, почитаемого ведьмами и колдунами, что напитывала своих потомков силой. Последователей у богини было немного, храмов мало, но все они неизменно украшались с большой щедростью и был в них какой-то особый дух, проникающий в разум, наполняющий тело чем-то восторженным и легким. Культ праматери был странен до невозможности, но, как и другие религиозные течения, имел право на существование.

Редкий колдун проживал свою жизнь без веры в этом мире. Неверие и отрицание божественного — человеческая стезя. В этом коренилась вековая смертная обида за обделенность даром или силой, что могла хотя бы продлить молодость, не говоря уже о более великих возможностях.

Отчего Дакота вдруг решила податься в монастырь, да еще не особо популярный и имеющий налет подозрительного иноверия, Кода не знала. Сколько раз спрашивала, но подруга лишь поджимала свои пухлые губы и кротко улыбалась.

— И как на свежем воздухе? — подперев подбородок рукой, поинтересовалась Кода.

Как бы то ни было, по этой замарашке она очень скучала. У Коды не ладились дружеские отношения с кем-либо, рано или поздно человек, с кем завязалась дружба, обнаруживал в себе неприятные черты, с которыми Кода не могла мириться. Дакота же отличалась неподдельной искренностью, простотой и незыблемым терпением. Она умела восхищаться, слушать и говорить правильные вещи. Эти качества и помогли монашке оставаться верной подругой для Коды вот уже несколько лет.

Дакота широко улыбнулась, прикрыла глаза, подставляя лицо выглянувшему солнцу и с шумом вдохнула свежий воздух.

— Прекрасно!

Раз в три месяца Дакота и другие прислужницы монастыря праматери закрывали себя от всего мира на целую седмицу. Они хранили молчание, не ели, не пили ничего кроме воды, подолгу молились и умудрялись не двинуться головой от всего этого. Кода бы не смогла и двух часов продержаться по таким правилам. На вопрос Дакоты о том, как прошла ее седмица, Кода в красках рассказала о том, с какой радостью пила вино, ела сочное жаркое и изысканные деликатесы, танцевала ночи напролет, а еще мимоходом заключила пару успешных сделок, от которых ее счет в банке претерпел весьма воодушевляющие метаморфозы.

— У меня есть для тебя подарок, — Кода встала, проплыла к комоду, мимолетно бросив взгляд на то место, где всегда появлялись письма и прочая корреспонденция, выдвинула ящик и вытащила прямоугольный предмет, обернутый бумагой.

— Это то, о чем я думаю? — Дакота подпрыгнула на месте, с детским восторгом захлопав в ладоши.

С таинственной улыбкой Кода водрузила свой подарок на стол, а после села обратно, двумя пальчиками взявшись за свою кружку с чаем.

Дакота не сдержала восторженного писка, вцепившись в толстый фолиант. Телячья кожа, латунные уголки, страницы — не бумага, а велень. На корешке виднеется оттиск — суперэкслибрис с инициалами прежнего владельца.

— Диалоги королей, — зачарованно шептала Дакота, водя пальцами по книге. — Кода, спасибо! Какие краски, какой шрифт!

Кода самодовольно хмыкнула. Достать этот сборник лубков не составило труда, а радости Дакоте принесло немерено. Кода гордилась собой.

Дакота была сама не своя до книг. Такая кроткая и невзрачная, она взрастила в себе мелкого беса коллекционирования, жадного до редких книг. И если уж какой-то особенный экземпляр попадался ей на глаза — алтарь из своего монастыря продаст, но выкупит книгу. Возможно, то было роковое влияние Коды — натолкнула чистую и невинную монахиню на скользкий путь поклонения материализму.

Восемь лет назад Кода рассмотрела в скромной монашке талант, маленького алчного демоненка, способного вытрясти душу даже из самого скупого ханыги. И увидела в ней за ее невыразительной внешностью типичную собирательницу. Дакота будет носить рваные тряпки, но в тесной келье у нее будут стоять книги общей суммой на сотни тысяч цын. Как в ней сочетались святость и идолопоклонничество? Одной ее богине известно, но помимо божественного кумира, у Дакоты был другой — бумажный, с прописным или печатным словом, в кожаном или же бумажном переплете.

Это так понравилось Коде, что она сдружилась с Дакотой. Они даже смогли стать близкими подругами, хоть, глядя на них, можно решить, что это две противоположности, что существуют в разных вселенных.

— Я вижу, что тебя что-то гложет, — Дакота отложила свой подарок и прижала руки к груди.

Кода, не таясь, удрученно кивнула. Молча придвинула газету и ткнула пальчиком в ту самую колонку.

— Меня снова не пригласили, — пояснила она. — Столько сил вложила, столько слез пролила, а им хоть бы что. Может, мне стоит продать душу, чтобы меня заметили?

— Не говори так, — округлила глаза Дакота. — Душа бесценна, не стоит ей разбрасываться на такие мелочи.

Кода вздохнула, уложив подбородок на сцепленные в замок руки. Она тоже считала, что если и продавать душу, то за что-то более весомое, нежели простое приглашение на закрытый клуб.

— Если что-то подталкивает тебя к таким мыслям, то лучше от этого отдалиться, — продолжила Дакота. — Ты столько лет бьешься за право признания. Неужели оно тебе настолько нужно?

— Разумеется, — Кода всплеснула руками. — Ты столько лет молишься своей богине, неужели тебе это так нужно?

— Моя богиня дает мне силу и веру в себя. А твоя битва за признание изнуряет тебя.

— Предлагаешь бросить все это дело и не трепать себе нервы лишний раз? Что же, открою свое ателье. Сошью тебе наконец приличное платье. Что скажешь, Дак?

— У меня есть платье.

— Ты о монашеской рясе? — Кода наморщила нос.

— Ты на меня нападаешь, — Дакота поджала губы, но в глазах сквозила лишь безграничная доброта. — Я не отговариваю тебя отступиться от своей идеи. Просто я очень переживаю за тебя, хочу, чтобы ты была счастлива.

— Я буду счастлива, когда со мной начнут считаться, — отчеканила Кода, скрестив на груди руки. — Просто я знаю, что дело не в том, что я неуспешна. У меня есть редкости, на которые пускают слюни матерые коллекционеры. У меня свой список покупателей, куча доверенных лиц в разных важных отраслях, есть свои продавцы, что уведомляют меня раньше всех, когда появляется что-то интересное. Мое имя знают в Обществе, и те, кто им признан, заискивающе улыбаются мне и тянут свои слюнявые губы на званых вечерах.

— Как ты разошлась, — усмехнулась Дакота.

Кода вздернула подбородок, наморщив нос. И правда разошлась. Слишком уж много накопилось обиды за несправедливость. Она допила остатки травяного чая, вновь обретая душевное равновесие.

— Ты сильная женщина, — проговорила подруга. — Но может, тебе и правда стоит подумать о смене деятельности. Ты не замечала, что эта вечная гонка… дурно влияет на тебя?

— Я дурна? — Кода испуганно вскинула брови, вновь вставая на тропу переживаний.

Дакота поспешно замотала головой.

— Нет-нет, я не о том. Я хотела сказать, что постоянная гонка за признание, за то, кто первый выкупит, кто дороже продаст и все такое прочее, это плохо сказывается на нервах, вот я о чем. Это ожесточает.

— О, такого со мной никогда не случится, — заверила Кода.

Про себя она знала, что сердце у нее доброе. Как минимум потому, что для своей подруги она не забывает о книгах, когда находится в поисках очередной выгодной сделки. И когда посещает коллег-антикваров в их лавках, тоже осведомляется о наличии редких фолиантов.

Дакота рассеянно закивала.

— Я думаю, это все потому, что я человек, — вздохнула Кода, прикусив ноготь большого пальца. — Меня не гонка расстраивает, а то, что меня ни в грош не ставят. Не воспринимают всерьез. Попасть на закрытый клуб все равно что получить признание всего Общества. С этим признанием и веры в себя прибавляется, сила какая-то чувствуется.

— Думаешь, ваше Общество тебя игнорирует, потому что у тебя нет магии? — Дакота заметно растерялась. И все же она постаралась подобрать слова: — Разве в вашем деле так важно колдовство? Мне всегда казалось, что коллекционирование исконно человеческое… состязание. Для этого нужны ум, хватка. Ни капли магии.

— Так и есть. Да только пока во главе любого дела стоят маги, для человека туда дороги нет.

В этом разговоре Кода не особо рассчитывала на понимание. Все же Дакота была ведьмой, чего у нее не отнять. Да каждый второй в княжестве Мор-Андольском колдун того или иного вида. Людей, что не были наделены хоть малым даром, днем с огнем не сыщешь. Обычно они сбиваются в свои общины, селясь в непритязательных поселках, да проживают там свой скромный короткий век. Кода такого для себя совсем не хотела. Она не была создана для общин-изгоев.

— В храм приходят и простые смертные, — задумчиво протянула Дакота. Кода поморщилась. Конечно же, сейчас она станет говорить о том, что притеснения людей не существует. Потому что она сама не простая смертная. — И они все равно молятся нашей праматери. Мы все одно целое, просто кто-то рождается с карими глазами, кто-то с зелеными, а кто-то вовсе слепой.

— А кто-то с тремя, — фыркнула Кода, проводя пальцем по переносице вверх ко лбу.

На нежной коже едва ощутимо бугрились прерывистые линии и точки. Символические татуировки, неярко выделявшиеся на светлой коже — спасибо родителями, хоть сразу поняли, что не стоит использовать черную краску и выбрали светло-голубую, под цвет ее глаз. Будь воля Коды, она предпочла бы избежать этой традиции шаманского рода и не покрывать красивое лицо линиями и точками — три тонких росчерка тянулись от межбровья вверх, словно отпечаток птичьей лапы, такой же отпечаток от нижней губы по подбородку, а переносицу перечеркивает еще одна линия с точками в начале и конце. Будь же воля родителей, они предпочли бы, чтобы их дочь переняла родовой дар, и тогда эти татуировки имели бы смысл.

— Ни разу не встречала шаманов с тремя глазами, — добродушно проворчала Дакота. — Это все байки.

— Этого нам не узнать, я же не шаманка, — развела руками Кода.

— Прости, — Дакота смущенно опустила глаза. — Честно, я всегда забываю о том, что мы из разных родов. Вроде смотрю, а та же голова, две руки и две ноги. Никаких хвостов, крыльев и третьих глаз. Я не вижу между нами отличий.

Кода повела плечами. С Дакоты станется действительно верить в то, что она говорила. На деле же разница между ними непреодолимая, и даже слепой ее увидит. С чего бы начать? Через десять лет, когда Кода подберется к сорокалетию, Дакота останется той же миловидной монашкой с огромными глазами без следа морщин. Если завтра Кода поскользнется и сломает ногу, лежать ей ничком не меньше недели, пока лекари будут сновать возле нее с мазями и заговорами. Если же это произойдет с Дакотой, она благополучно доползет до своего храма, посидит с часок да отправится дальше по своим делам на своих двоих — целых и невредимых. И таких примеров можно привести множество.

— Тебе стоит прийти в храм, — улыбнулась Дакота. Кода не сдержалась и засмеялась. — Перестань! Ну хоть раз согласись и приди. Сама увидишь, что есть место, где ты не почувствуешь необходимости искать чьего-то признания.

Дакота никому не навязывала своих мировоззрений, но все же стабильно раз в полгода пыталась затащить Коду в свое прибежище.

— Я и монастырь? — Кода демонстративно поправила сбившийся на груди шелковый халат. — Да я там зачахну уже через час. Ни развлечений, ни мужчин. Что я там буду делать?

— Признавать саму себя, — отозвалась Дакота. — Праматерь проложит для тебя новую дорогу, жить станет легче, поверь. Откроешь в себе лучшие свои стороны.

— Все мои стороны и без того лучшие, — поморщилась Кода, пошевелив в воздухе алыми ногтями. — Я не настолько в отчаянии, чтобы сдаваться в монастырь. Всего лишь временные трудности, которые я смогу преодолеть. Да даже если меня молния поразит, это не заставит меня сменить платье от Лэи Шелкопрядной на пропыленную рясу!

— Если рясу стирать, то она не будет запыленной, — невозмутимо протянула подруга. — Да и надевать ее полагается только на службу.

— Нет, — решительно отвергла предложение Кода.

Они поболтали еще с часок на разные темы — просидевшая неделю взаперти Дакота вывалила целую балладу новостей и сплетен, которых наслушалась от прихожан. Кода слушала ее, позволяя себе немного отвлечься от мрачных дум. Но разговор сам собой вернулся к той теме, что беспокоила ее наиболее всего.

— В прошлом году на закрытом клубе выставляли зачарованный пояс из кашемира с вплетенными эльфийскими неувядающими лианами, — вздохнула Кода. — Редкая вещица, а какой красоты! Словами не описать. Интересно, что будет в этот раз.

— Я слышала, что в этом году выставляют очень редкие лоты, — беспечно отозвалась Дакота, взмахом руки уже в третий раз наполняя свою чашку горячим шоколадом. — Настолько, что управление по поиску неучтенных артефактов уже в стойке. У меня есть теория, что управление само сбрасывает опасные артефакты, чтобы потом поймать того, кто на них позарится. Как рыбаки с наживками.

— Неучтенные артефакты все же редко бывают на торгах, — тоном бывалого знатока сообщила Кода. — Это опасно, слишком много обременений. На открытых торгах вовсе не встретишь, но вот на закрытом клубе вполне может быть. Да только вряд ли допустят больше одного артефакта.

— Правда? В этот раз будет три артефакта, — вскинув брови, охотно поделилась Дакота. — Ожерелье княгини Ямори Семитаинской, кинжал гномьего короля Арга Ндаи и Венок из белладонны!

Она выпалила это все на одном дыхании, делясь этой новостью, как самой обычной сплетней, даже не подозревая, что каждое слово врезается Коде в сердце, как острая шпилька.

— Откуда ты знаешь? — бесцветно спросила она, уставившись на подругу.

Та, не поняв странного изменения в голосе и взгляде, поежилась и осторожно ответила:

— Про что?

— Про то, какие лоты будут на закрытом клубе. Полный список прилагают в письме вместе с приглашением. Тебе не могло прийти приглашение, ты же не в Обществе. Или я чего-то не знаю?

Дакота сглотнула, дернув бровью и отвернувшись. Она растерялась, но быстро взяла себя в руки. Твердым и спокойным голосом сказала:

— Яду пришло приглашение. Он был в таком восторге от лотов, что на эмоциях поделился этим со мной. Все же, мне нет до этого дела, поэтому я выслушала его. А запомнила лишь потому, что так работает моя память. Я невольно запоминаю то, что мне говорят, особенно если это случилось не более пары часов назад.

Кода хлопала глазами, уставившись на Дакоту. Ее разрывало на две части. Первая гневалась на то, что на закрытом клубе, на который ее не пригласили, будет выставлен самый, так сказать, смак, а вторая ярилась из-за того, что, выбравшись из своего застенка, ее подружка первым делом направилась к Яду Сколоту. И он не только ее принял у себя дома, но еще и поддался рядом с ней эмоциям. Что он еще мог сделать в порыве чувств?

— Прости, я не хотела тебя расстроить, — Дакота положила теплую ладонь на ее холодный локоть. — Может, оно и к лучшему? У меня плохое предчувствие. Не зря столько тумана вокруг намечающегося клуба, не зря управление по артефактам уже мечет хвостами, когда до начала еще несколько дней. И не зря вместо одного решили выставить целых три артефакта. Я много читала про тот же Венок из белладонны. Это опасная вещь, очень.

Кода насилу улыбнулась.

— И вместе с тем весьма дорогая. Знаешь, сколько за этот Венок будут готовы отвалить охотники за артефактами? — Кода впилась пальцами в локти. Кровь в венах так и забурлила. — Да что там, его даже продавать не стоит. Такое лучше хранить у себя.

Дакота поморщилась.

— Да, Яд говорил об этом Венке с точно таким же выражением лица и таким же маниакальным блеском в глазах. О других артефактах и остальных лотах он с такой страстью не говорил.

— Потому что остальное мелочь, — с нажимом произнесла Кода. — Ты же читала о нем, сама знаешь, на что способен этот артефакт. Вот управление и встало на дыбы. Понимает, что стоит на кону.

Поверье гласило, что надевший Венок из белладонны прозреет, увидит быль и небыль, покой и восторг, рождение и смерть миров через стремительный путь существования. Откроются тайны и пороки, даруется власть направлять и исправлять. А плата за все всего лишь-то зрение. Абсолютное зрение, не только физическое. Для воспользовавшегося таким артефактом наступит непроглядная мгла, что затянет бельмами глаза, закупорит чутье, отравит интуицию.

Венок не могли отыскать вот уже три сотни лет — малый срок по меркам колдунов, но весьма тревожный, ведь самые сокрушительные дела творятся меньше, чем за три часа. И вот, Венок отыскался. Кто решился выставить его на торги? Кто решил избавиться от такого дара? Был ли этот некто одним из тех богатеев, что помещают артефакт под стеклянный колпак, глядят на него и вздыхают от возможности получить огромную власть в любой момент, но так никогда не рискуя это сделать или же наоборот, одним из тех, кто предпочитает не искушать себя лишний раз?

Кода делала мысленные подсчеты. Даруемые возможности, конечно, притягательны, но не так, как итоговая сумма за продажу. Желающие на такой товар точно найдутся, тут и гадалкой быть не надо.

— Какая стартовая цена? — облизав губы, Кода пытливо уставилась на Дакоту.

— Около полумиллиона, если не ошибаюсь, — не особо стараясь напрячь память, ответила подруга.

Кода сдавленно охнула. Даже если бы ее пригласили, такой суммы у нее не было. Но в голове крутились цифры, щелкали ментальные счеты, складывая и вычитая, делая удержки и закладывая непредвиденные обстоятельства. По первому подсчету выходило, что продать Венок можно как минимум за два миллиона цын.

— Что еще рассказал Яд? — Кода вернула себе непринужденный вид. Опустила глаза, взяла в руки пустую чашку, выпрямила спину. — Как у него дела? Мы давно не виделись. Мне кажется, он на меня обижен. Не пойму, что я сделала не так, но он охладел ко мне будто.

Дакота подавила смешок, заерзала на месте. Кода сочла это признаком испытываемой неловкости и приступа стыда. Как подруга, Дакота прекрасно знала, какие чувства связывают Коду и Яда Сколота. И все же, она не постеснялась заявиться в гости в первую очередь к нему. Вот теперь и краснеет, осознав свою оплошность.

— Он в порядке, — ответила Дак. — Очень взволнован предстоящим событием.

— Он говорил обо мне? — Кода подняла на нее глаза.

Дакота завозилась на месте еще сильнее.

— Не говорил, — на выдохе ответила она, будто призналась в самом страшном грехе.

Кода стоически снесла это.

— Надо мне самой с ним поговорить, — заключила она. — Так больше продолжаться не может. Эта неясность выматывает меня.

Дакота все больше чувствовала себя не в своей тарелке. Оно и понятно. Пока Кода любила Яда, Яд всеми правдами и неправдами пытался затащить в постель Дакоту. Та, стоит отдать должное, оставалась верна своим убеждениям и не поддавалась на провокации, сводя все в шутку. Да и сам Яд прикрывал свои поползновения дружескими насмешками. Но Кода видела, что он действительно хотел эту невзрачную монашку просто потому, что задался такой целью. Любви никакой не было, просто типичный мужской азарт, коим он грешил в свое удовольствие.

Яд Сколот — мужчина с внешностью божества, с непоколебимым твердым характером, с безупречным чувством вкуса, собственным домом в центре Мор-Андола, — столице княжества — огромным счетом в банке и с уникальной коллекцией изделий из редкого пашитового дерева, что собирал долгие годы. Если ее продать, то к счету добавятся еще несколько нулей.

Кода знала Яда вот уже семь лет и шесть с половиной из них не могла перестать смотреть на него, как на самого прекрасного мужчину. На ее глазах проходили его быстротечные романы, клятвы взять аскезу и уйти в монастырь, взлеты и падения. Она знала все его привычки, что он любит, а на что у него аллергия.

Погрязнув в своих мыслях, что преимущественно имели серые глаза и волосы оттенка горького шоколада, Кода невзначай спровадила Дакоту обратно в ее монастырь.

— Ты прости меня, — напоследок пробормотала Дак. — Мы просто встретились на улице, а он пригласил меня на чашку чая. Ничего такого, просто поболтали.

В ее глазах было столько раскаяния, что Кода смягчилась. Она прекрасно знала, что Яд не интересен Дакоте. А общалась она с ним только потому, что тот нащупал ее слабое место — книги, и срастил это со своей сильной стороной — деньгами. Все это было обернуто плотским желанием и кучей свободного времени. Вот Яд и развлекался, надеясь, что ему что-то перепадет. Но в Дакоте Кода была уверена.

— Не извиняйся. Просто временные трудности, — Кода улыбнулась. — Яд чрезмерно уверенный в себе мужчина, чем он и пользуется. Он больше не делал тебе непотребных предложений? Я с ним разберусь.

— О, нет-нет, — Дакота густо покраснела. — Уверена, хоть он и не говорил, но все же думал о тебе. В тебя невозможно не влюбиться. Наверное, он просто себе цену набивает, вот и все.

Кода хотела бы развернуть эту тему и услышать больше желанных подробностей, но Дак уже схватила с пола свои стоптанные полусапожки и, прижимая к груди книгу и шарф, спешно телепортировалась прямиком в свой монастырь.

Оставшись одна, Кода села перед туалетным столиком и принялась разглядывать себя в зеркале. Все же нервы дали свое — глаза утратили былой блеск, а не щеках выступил лихорадочный румянец. Слишком разволновалась. Она принялась внимательно разглядывать свое отражение, выискивая признаки отпечатавшегося волнения.

Кода не блондинка и не брюнетка, не шатенка и не рыжая, но волосы у нее были. Больше темные, чем светлые. Глаза не то голубые, не то серые, не то прозрачные, один чуть больше другого, но если не вглядываться, то это даже не заметно. И роста Кода посредственного, не миниатюрная девочка, приводящая в восторг своим крохотным размером ноги всех мужчин, но и не длинноногая богиня, что будоражит фантазии. Где-то аккурат посередине между эти двумя ипостасями.

Провела пальцем по пресловутым татуировкам. Родители ждали, что символы рода укрепят ее силу, возвысят, сделают могущественной. Но ничего не вышло, они поторопились, начав рисовать будущее даровитой шаманки для только что новорожденной бездарной девочки.

Вокруг глаз появились лучики морщин, между бровей залегла одна глубокая. Вздохнула, расслабляя мышцы. Двадцать девять лет, а кремам и лосьонам уже трудно справляться с признаками старения. В окружении колдовского мира, пропитанного волшебством так же, как кислородом, Кода Волчья росла человеком без каких-либо способностей, если не считать за способности красивое старение.

Кода опустила руки и улыбнулась своему отражению. Чтобы побороть усталость и апатию, она прошлась по просторной гостиной и поднялась по чуть скрипнувшей лестнице наверх — на мансарду. Там было ее место силы, там был апогей ее трудов, доказательство того, что она заслужила все то, чего хочет.

Ее квартира на верхнем этаже доходного дома была просторной, но в какой-то момент жилого пространства стало мало, и Кода выторговала для себя еще и чердак у владельца дома, ловко переоборудовав его под хранилище. И теперь это была ее мансарда, ее маленький музей.

Картины громоздились вдоль стен, приставленные друг к другу. Стены неровные, не развесить все, поэтому свое место обрели только самые лучшие: портрет Дамы с черными глазами кисти На Гелла, пастораль Муа Делеви и особо милый сердцу натюрморт неизвестного художника, но созданный порядка шести столетий назад — тому свидетельство манера письма, масло и латунная багетная рама.

Помимо картин были фарфоровые и хрустальные сеты в деревянных шкафах за искусным витражом, оттоманки и стулья, обитые уже слегка потертым бархатом, ковры и покрывала, вазы и часы. Порой Кода задумывалась о том, что в ее коллекции нет связующего звена. Разные эпохи, разные назначения, разные мастера. Но быстро откидывала эти мысли, вгоняющие в рамки. Это все приносило ей удовольствие от простого созерцания, от легкого касания, от вдыхания этого запаха. Ее маленький счастливый мир. Связующее звено — это красота.

В самом конце мансарды дверцы шкафа под самый потолок. Кода приглашала наемного колдуна, чтобы тот вписал в стенки шкафа пространственное заклинание, иначе все было в него не уместить. Она открыла дверцы и провела ладонью по рукавам и юбкам, отозвавшимся приветственным шелестом. Разных фасонов, дорогих тканей, ручной работы, так ценящейся в мир наколдованности, принадлежащие императрицам и княгиням, богиням и воительницам — чудесные, прекрасные платья.

Центр ее коллекции, предмет ее гордости. Грустно было держать платья взаперти, но пока Кода не могла расположить их на манекенах — она лишь недавно заехала в новое жилище, требовалось время, чтобы продумать всю композицию.

Закрыла дверцы шкафа, вернулась в центр мансарды. Опустилась на стул без спинки, уперев ладони в колени. Стул стоял посередине мансарды, чтобы, закрывая глаза, можно было ощутить себя ядром этого мира. Картины смотрели на нее, смотрела мебель и тяжелые портьеры. Она одна из них — ценность, редкость, собственная история. Она тоже антиквариат, и на этой мансарде среди рукотворных сокровищ она была на своем месте. На нее тоже оседала пыль, солнечный свет оставлял выцветшие ожоги на полотне кожи, на нее тоже зарилась моль и покушались древоточцы. Пыль затягивала ее своим шелковым кружевом, сплетая ноги с полом, руки со стенами, шею с потолком.