Трудно быть первыми

Арина Бугровская (2024)

Когда-то они дышали тем же воздухом, каким дышим и мы, ходили по тем же тропам. Ушли… И стёрлись во времени их желания, надежды и боль. Но, может быть, духовная память навеет картины минувших дней.

Глава 41

Там, где высилась Микина песчаная горка, теперь висели тёмные шкуры. Лежала шкура и на самой Микиной горке, равняя её с остальным песком.

А она-то была не просто так. Горка возвышалась над зелёным блестящим жуком. Мика сам старательно его погрёб, чтобы он никуда не сбежал. И вот теперь перед мальчиком очередная жизненная загадка! Как добраться до красивого жука?

Каждое утро он ковылял на место, которое считал своим, надеясь, что шкуры, как появились нежданно-негаданно, так и исчезнут таким же макаром. А с его горкой случится обратный кульбит.

Но надежды не оправдывались, и ситуация всё больше осложнялась, потому что его стала неласково встречать чужая тётка, выныривая из тех самых шкур.

Вот и теперь, увидев его, она сощурила красивые глаза и остро посмотрела на него:

— Опять прётся! Ты скажи! Как мёдом ему здесь намазано.

Мика нерешительно остановился и стал смотреть, как из красивого рта вырываются некрасивые слова.

— Чего тебе надо?

Тётка воинственно уперлась руками в округлые бока.

Но Мика не знал, как объяснить про жука. И растерянно ковырял пальцем в носу в надежде, что тётка сама как-нибудь догадается.

— Ещё раз появишься, — не догадалась тётка, — получишь под сраку. А теперь ступай отсюда.

И тётка бесцеремонно повернула его спиной к своим шкурам, больно надавливая пальцами на плечо, и толкнула Мику в обратном направлении.

И Мика послушно поковылял обратно. В глазах его задрожали озёрца непролитых слёз, нос покраснел, а губы скривились. И он едва сдерживался, чтобы не зареветь от обиды на всю округу.

Но сильные добрые руки Сахи подхватили его и подняли высоко, как он любил. И прижали его крепко-крепко, как он ещё больше любил. А потом добрые глаза заглянули в его озёрца, шершавые ладони осушили их, и Мика судорожно со всхлипыванием вздохнул. И в этом вздохе слышалось облегчение, мол, жить дальше можно.

А потом Саха сунула в руку вкусную лепёху и наказала Изе за ним присмотреть.

— Пошли, пошли, Мика. Там Вела козляток кормит. Пошли ей поможем, — Иза потянула мальчика за собой, и тот на некоторое время забыл про своего зелёного блестящего жука.

— Стыдись, Зага, — тёмные глаза Сахи смотрели непривычно хмуро и недобро.

— Да что я? — заюлила девушка. — Пусть гуляет с детьми. Что он сюда лезет? Ещё обожжётся.

Но во взгляде Сахи ничего не дрогнуло. Не приняла она эти доводы.

— Да я его и не обижала. Сказала, чтобы он шёл гулять, — Зага и сама в это поверила. Ведь так оно и было. Почти. А про хваткие пальцы, что больно впились в детское плечо, кто узнает? Мика не расскажет, а, значит, можно считать, что ничего и не было.

— Неужели ты не оценила то, что вновь обрела своё племя? Неужели тебе больше понравилось бродить вдвоём?

Зага нахмурилась. Те дни она не любила вспоминать. Не понравились? Это не те слова. Было отчаяние, одиночество вдвоём. Казалось, в целом мире нет своего места. Своего дома.

Нет, она рада, конечно, что вновь нашлось племя. Но лучше, если бы можно было жить чуть-чуь отдельно. Племя само по себе, а они с Назом — в сторонке. Но сказать об этом Сахе было немыслимо. Она не поймёт.

— И ещё! Что за угрозы Аре? Не смей ей как-то вредить! — тёмный взгляд женщины колюче прошёлся по лицу Заги.

Та побледнела. Иногда она несдержанна. Неужели кто-то подслушивает?

— Да… да я… Сгоряча чего не скажешь?

Саха постояла несколько тягостных мгновений, потом повернулась, пошла к костру.

Зага спряталась в свой шалаш. Как глупо! Девушка от злости кусала губы! Как глупо так ляпать направо и налево. Пора взрослеть. Пора становиться осторожной!