С.П.А.С. 107

Татьяна Баззи (2024)

Роман о времени 135 — 106 гг до н э, и эта книга о современном нам мире. СПАС -ступени, по которым прошла скифская цивилизация, боровшаяся жизнью царей Скилура и Палака за величие Скифии, добытой на полях сражений их предшественником Атеем, но неминуемо обреченная стать плиту судьбы Савмака. Поворот на Восток, разве не означает он обращение к своим предкам скифам? Какой символ может объединить всех людей. История любви скифского царя и дочери сфрагистика, кто из них убил жреца? Как под влиянием обстоятельств меняются отношения влюбленных: царевны Сенамотис и князя Ксеркса. Во что перерастает детская дружба Лукии и Сагилла в период дворцового переворота и восстания рабов Боспорского царства. Человеческие судьбы в нечеловеческих условиях вызывают эмоции, близкие современному читателю. Не дрогнет рука, занесшая меч над головой Перисада. Удастся ли Диофанту, пленившему Савмака, преодолеть морскую стихию. Трансерфинг реальности направит к счастливому берегу каждой человеческой судьбы.

Облака синие да лебедь белая

Живая душа чужда механики, живая

душа требует и живого пути.

Ученик ученика Абариса

Двадцать первый век не тронул озер близ моря. Белая лебедь летела над прозрачным зеркалом, и сине-серая гладь водоема отражала ее. Она была одна над водой, но в мире их было двое — она и чуть косое отражение на воде. Первая птица, покружив над озером, унеслась к своей стае, другая — замерла на мгновенье, и провалилась в водянистую глубь, очнувшись молодой царевной в ином времени.

Белый цвет был к лицу Сенамотис, светлой лебедью гордо предстала она перед знатным гостем.

— Да хранят боги юную Сенамотис, — страшно волнуясь, проговорил Гераклид, склоняясь в знак почтения, но, не спуская восхищенных глаз с шелковистых волос царевны.

— Процветай, добра твоему дому, — скупо ответила скифянка, не глядя на боспорита и наклонив голову, через миг подняла подбородок еще выше.

Чтобы смягчить впечатление от неприветливости царевны энарей спросил Гераклида ласковым голосом:

— Мы все желаем процветания Боспорскому царству! Я слышал, у тебя и Перисада появились новые скирианские жеребцы в ко-

конюшне. Права ли молва?

— Да, слухи у нас бегут впереди человека; это заморский подарок из Гераклеи Понтийской, но я не прочь отдать всех лучших жеребцов своих конюшен, и все, чем богат, ради случая видеть улыбку и глаза прекрасной Сенамотис.

— Да благословит тебя Зевс, ваши кони отменны, они превзошли все существующие ныне породы, — поспешил ответить Ахемен за родственницу. — А щедрость твоя подобна милости богов, — грузный энарей не отходил от гостя, доброжелательно улыбаясь.

На такое заявление царевна только плотнее стиснула руки, она понимала, что дядя льстит знатному боспориту. Их скифские кони хоть и малорослы, но весьма ретивы. Когда погоня выбивает из сил животных, и у греков их породистые лошади падают, малорослые лошаденки скифов оставляют врагов далеко позади.

Гераклид же продолжил воркующим голосом:

— Если бы ты, Ахемен, вместе с прекрасной Сенамотис согласились осчастливить меня своим присутствием в моем скромном доме, я бы ничего не пожалел для дорогих гостей. Клянусь нашим Зевсом и вашим Папаем! — а про себя подумал, — «Стань она моей женой, я бы мог показать ей полмира; из Пантикапея вдвоем мы бы отравились в Милет, Дидим и на Родос».

Будто прочитав его мысли, царевна сказала:

— Мне не скучно жить в родном доме, на земле, где покоятся останки моих предков. Смогу ли я дышать так же свободно и счастливо в чужом городе, как под сенью стен любимого Неаполиса? Не задохнусь ли я без родного воздуха? — ей уже дано было предвидеть, что грядущее готовит разлуку с родной землей и возлюбленным.

Гераклид растерянно возвел глаза на энарея, удивляясь такому смелому и разумному ответу девушки; он из кожи лез, чтобы понравиться Сенамотис: расправлял покатые плечи, без конца делал глубокие вдохи, втягивая свой плотный животик, перекатывался с пятки на носок. Боспорит в присутствии женщин стеснялся своего низкого роста.

— Никто не запретит тебе навещать родной город и отца. Такая преданность своей земле не может не вызывать восхищения, — обратился он к энарею, затем к царевне.

— Не только наши степи и горы удерживают меня, но и люди, — ответила она.

Гераклид дивился поведению и словам юной девы. — «Не занято ли ее юное сердце? Надо бы узнать, не стоит ли у меня на пути какой-нибудь юный скифский князек», — рассуждал он про себя.

— Ты привязана к своему отцу, это похвально, и говорит о твоем добром сердце, — произнес Гераклид с восхищением, и с вопросом в глазах он уставился на Ахемена.

Энарей сделал вид, что ничего не понял.

Мимоходом боспорит заглядывал в зеркало из отполированного металла, что висело в обрамлении раскидистых оленьих рогов, и поправлял прическу, только девушка поворачивалась к нему боком, а когда знатный боспорит отваживался на очередную речь, оказывалось, что она стоит к нему спиной. И Гераклид молчал, не решался; затем сделал загадочный знак энарею и отвел его в сторону. Он так умоляюще смотрел на энарея!

— Гераклид хочет сделать тебе подарок, — сказал Ахемен, протягивая царевне шелковый платок, покрывающий шкатулку.

Да, что там подарок! Чего бы только не сделал боспорит для зарождения настоящей страсти у юной скифянки!

— Я на все готов ради прекрасной Сенамотис! — гость учтиво поклонился царевне.

Она подняла тонкие руки, чтобы взять и взглянуть на дар (ах, это женское любопытство), но зазвенели браслеты, подаренные ей Ксерксом. Энарей вовремя оценил чувства девушки, от воспоминаний, вызванных золотой мелодией. И чтобы не отклонять искренний подарок боспорита, он одной рукой схватил за кисть родственницу, а другой — перехватил дорогую шкатулку. Проделав все это с завидной быстротой для своего грузного тела, Ахемен поклонился Гераклиду со словами благодарности и мелкими шажками проследовал к окну. Он оставил сокровище на подставке рядом со статуей Аргимпасе. Теперь подарок мог быть расценен как подношение богине, и не подлежал возврату, хотя это ни к чему и не обязывало Сенамотис.

Пользуясь правами гостя, Гераклид просил разрешения осмотреть кручи неприступного Неаполиса, и чтобы Ахемен вместе с царевной сопровождали его к скалам, с которых открывался незабываемый вид на окресности города.

— Я слышал, что с царской наскальной площадки открывается вся Таврика, — и, чтобы польстить скифам, добавил. — Возможно, оттуда я увижу и свой Пантикапей.

Нет, не узреть ему Боспорское царство со скифских скал, но идти рядом с юной красавицей, впитывать блеск прекрасных глаз, дышать с ней одним воздухом, иметь возможность обмолвиться тихим словом. Вот она реальность мечты Гераклида!

Да, влюбленные скалы имели власть не над одним человеческим сердцем!

Царевна и боспорит шли рядом, энарей со свитой следовали на достаточном расстоянии сзади, чтобы не мешать их разговору. Сердце Гераклида прочитало тревогу царевны, он желал успоить ее:

— Знаю, о чем ты думаешь. Твой брат жив! Он в безопасности, мои стражи охраняют его, а слуги заботятся о нем, чтобы Киран ни в чем не нуждался.

— Ах! Благодарю тебя, справедливый муж! — от его заявления Сенамотис вздрогнула и покраснела. — Мой брат смел и честен, и никогда его рука необдуманно не бралась за меч. Уверена, исключительные обстоятельства подтолкнули его к поспешному решению — нанести рану противнику. Прости Кирана! Как зовут твоего родственника? Я буду молиться скифским и греческим богам о его скорейшем выздоровлении. Боги помогут!

— Любая просьба прекрасной царевны не останется безответной в моей душе! Мы будем возносить молитвы вместе о здравии Левкона. Поверь мне! Ты будешь госпожой не только моего дома, ты — уже владычица моего сердца.

— Природа не запрещает тебе любить, Гераклид, но я уверенна в Боспорском царстве есть женщины прекраснее меня.

— Ты несправедлива к себе, замечательная Сенамотис! Обойди я хоть целый мир, не встречу женщину такого редкого сочетания ума и красоты, как у той, что почтила меня своим присутствием, — боспорит поклонился спутнице с таким изяществом, на которое только была способна его нескладная фигура.

Он любовался ею, и в это время ее Психея выпорхнула и унесла в горний мир его душу. Где-то там, высоко, шел совсем другой диалог между ними, одно естество кричало о трудном выборе, страхе перед жертвой, необходимой ради спасения брата, другое — сочувствовало и пыталось отступиться от этой жертвы.

Не осознавая, как могущественны были чары ее юного облика, больших влажных глаз, живых и лучистых; непосредственности движений, льющегося голоса, Сенамотис так никогда и не догадалась, как близка была она в тот ясный день от своего спасения. Слишком она погрузилась в трагизм предстоящей разлуки с Ксерксом! И ее душа оценивала расставание с любимым как предательство любви. Не смогла Сенамотис различить едва уловимые черты неумелых движений Гераклида, сраженного чистотой ее сердца:

— Сделай смелый шаг! Отрекись от нее! Но спаси ее брата, — требовала его душа. Чудеса! Единственный раз в жизни знатный боспорит так близко подошел к великой тайне любви, готовый принести себя в жертву Агапе. Да, прагматичный и приземленный Гераклид готов был произнести слова отречения от юной красавицы. Никогда Сенамотис не узнала великой правды мгновений у влюбленных скал!

— Не понимаю, такого не бывает, — отвечало ее сердце; неопытность, неумение читать чужие сердца скрыла от нее возможность спасти брата и остаться свободной.

Тем временем Ахемен незаметно отправил одного из царских слуг к Скилуру, донести, что, кажется, дело может сладиться.

— Она, кажется, не против, — шепнул слуге на ухо Ахемен.

Когда же настал час прощаться с гостем, энарей посмотрел на счастливого Гераклида, а затем заглянул в удрученные глаза Сенамотис, и мысленно раскаялся:

— Поторопился я, горе моим сединам! Не приняла она его! А царь и не подозревает о моей ошибке!