С.П.А.С. 107

Татьяна Баззи (2024)

Роман о времени 135 — 106 гг до н э, и эта книга о современном нам мире. СПАС -ступени, по которым прошла скифская цивилизация, боровшаяся жизнью царей Скилура и Палака за величие Скифии, добытой на полях сражений их предшественником Атеем, но неминуемо обреченная стать плиту судьбы Савмака. Поворот на Восток, разве не означает он обращение к своим предкам скифам? Какой символ может объединить всех людей. История любви скифского царя и дочери сфрагистика, кто из них убил жреца? Как под влиянием обстоятельств меняются отношения влюбленных: царевны Сенамотис и князя Ксеркса. Во что перерастает детская дружба Лукии и Сагилла в период дворцового переворота и восстания рабов Боспорского царства. Человеческие судьбы в нечеловеческих условиях вызывают эмоции, близкие современному читателю. Не дрогнет рука, занесшая меч над головой Перисада. Удастся ли Диофанту, пленившему Савмака, преодолеть морскую стихию. Трансерфинг реальности направит к счастливому берегу каждой человеческой судьбы.

Тонкие вьюнки

Тут скифский конь вскочил на небо,

Да так по нему и поехал.

Он увлек с собой всадника

Прямо к дому из звезд,

Где его ждала царевна.

Из скифской сказки

Остались позади скалы Неаполиса; он ехал по тропе, вытоптанной селянами для сокращения пути от некрополя к своим домам, и смотрел вниз на изумрудную траву. Юный князь миновал невысокий курган, на вершине которого распяли на кольях шкуру любимого коня знатного скифа Ишпакая, чтобы воинский дух покойного героя кружил вокруг кургана по ночам, охраняя от врагов скифские селения. За огородами — степь алая от цветущих маков. Не совсем обычная конная прогулка, и юный князь устремился дальше в уединенные места. Весь день единственный образ не шел у него из головы; надо собираться в поездку, а он думал: «Идти с Фарзоем или нет?». Вдруг послышался приближающийся топот копыт. Смущенный от неожиданности Ксеркс поднял голову — прямо к нему скакала всадница на светло-серой лошади. Она приближалась, и уже виднелись украшающие ее одежды разнообразные жемчужные узоры, бегущие вдоль стилизованной волны по подолу платья и рукавам. Видна уздечка ее лошади, богато украшенная золотыми кольцами и накладками из нефрита.

— Сенамотис!… Не сон ли это?

Он думал о ней окрыленными днями и светлыми ночами, искал ее, но ему все равно нелегко привести мысли в порядок. После той первой их роковой встречи, когда князь Фарзой взял его с собой в Неаполис погостить у Скилура, прошло невыносимо много времени (на самом деле сменилась лишь одна луна).

Царевна в волнении останавливает коня, ее алые уста хранят молчание. Ветер кружит красные лепестки вокруг юных скифов, они молчат несколько минут (трескучие слова здесь ничего не значат), замерев от негаданной встречи. Но Ксеркс первым подходит к знатной скифянке; и в тот момент, когда он помогает ей сойти на землю, волна ее запахов, дурманит, ее щека касается его лица, тонкие руки опираются на его плечи. Девичий манящий мир так близок: «Держись Ксеркс!». Выразительность жестов юного князя, когда он принимает царевну, красноречивее любых слов, которые теряют значение перед их общим миром ощущений. Блаженство, никогда ими ранее не испытанное туманит голову юной степи, заволакивает глаза неопытному небу. Прозрачными тенями отступают их прошлые жизни по вьющимся багряными лепестками дорогам, уступая время одному широкому пути: «Лето приходит».

— Да, очень тепло.

На обоих узкие мягкие штаны, заправленные в скифики, и короткие льняные плащи: у девушки белого цвета, у князя — лилового. Мягкими линиями рта и подбородка они сильно похожи друг на друга. И, если бы не решительный взгляд и мужественный нос юноши, их можно было принять за брата и сестру. Юные скифы останавливаются рядом с невысоким коричневым камнем, поверхность которого будто специально приготовлена для царевны. Ксеркс водружает свою любовь на верхушку кабошона, сам опускается перед Сенамотис на одно колено и слагает голову к ее ногам. Он что-то шепчет, но она не слышит его, а только видит и чувствует.

— Ксеркс! Дорогой мой, неужели мы встретились? Разве не чудо!

— Чудо! Я спешил! Князь взял меня во дворец, и я встретил тебя.

Возле камня сплетаются тонкие стебли двух вьюнков — белого

и лилового. Лошади молодых скифов сочувственно отстранились и щиплют траву в отдалении от юных скифов, два белоголовых сипа, пошипев, вздымаются вверх. Ничто не предвещает беды, тогда откуда эта тревога, и так настойчиво с ее губ слетает один и тот же вопрос: «Что мне делать?». Предчувствует ли что-то ее душа?

— На новой луне — в поход с Фарзоем, — он поднимает голову и преданно смотрит царевне в лицо.

— Значит, уже скоро. Я буду ждать тебя. А можно тебе не уезжать? — она по-детски, с надеждой на чудо всматривается в его влюбленные глаза, ее руки гладят его волнистые волосы.

— Я современный князь, надо и славе отдать дань.

— Разве недостаточно твой род послужил процветанию Скифии? Твой прадед Атей — собиратель Скифии, до сих пор упоминается скифами перед бранью.

— Негоже и мне сторониться ратного дела. Подрастешь, буду брать тебя в свои походы¸ — он задумывается и добавляет, — непременно. Ты не против?

— Никогда не хочу расставаться с тобой! Буду защищать воина сзади, чтобы вражеский меч не приблизился к нему. Беду отстраню, черные силы испепелю! — выхватив кинжал и занеся его над головой, заклинает царевна, потом опускает оружие и отдает его любимому. — Возьми, сгодится!

— Буду беречь его! — Ксеркс бережно берет оружие и подносит кинжал к губам.

— У тебя все готово в дорогу?

— Да, готово — дядька позаботился.

— Храни мой клинок, в трудную минуту он спасет тебя. Заговорен

–ный он. Укажет на злого человека и предупредит о скрытой опасности.

— Буду беречь, — Ксеркс с готовностью целует кинжал еще раз и пристегивает подарок к широкому кожаному ремню — главному ат-

рибуту убранства мужского костюма.

Вместе с ножом и чашей кинжал или меч пристегивались к поясу. Затем скиф пылко припадает устами к руке царевны, усаживается рядом с ней на камень. Сенамотис снимает кредемнон*, и прекрасные волосы падают на ее плечи, высокую грудь, задевают и голову скифа.

Падают завязки белого плаща, раскрывая для лучей солнца и влюбленных глаз золотые подвески, украшенные альмандинами. Они переливаются розовыми и фиолетовыми оттенками и встраиваются в карусель из лепестков мака, так что Ксерксу теперь не рассмотреть: то ли это падают на землю красноватые камешки украшений, то ли на плечи царевны ложатся алые листки.

Гудящая музыка пчел пронизывает воздух, приобретает черты торжественности, юные скифы пьют ее духовный мед, далекие отголоски протяжной песни пастуха еще добавляют сласти их ощущениям. Каких только изумительных настоев целебных трав не разлито вокруг — чабрец, мята, шалфей, дикая петрушка! Они с радостью отдают себя в объятья этой степной идиллии — в сладость погружаются их головы, плечи, в ней тонут спина, ноги; жаль, что так не может быть, вечно! Ксеркс устремляет задумчивый взгляд в небесную синеву, затем смотрит вниз, где его хорошо слышит мудрый камень и прекрасно понимают, кивая чистыми головками, два вьюнка — белый и лиловый. — «Люблю!! Люблю»…

— А у меня новая сбруя для праздничных выходов, — тихо говорит Сенамотис, — а еще на днях отец подарил мне нового жеребеночка. Я сама умею его кормить!

— Покажешь?

— Обязательно!

— Знаешь что, Сенамотис, помчались к нашим скалам наперегонки.

— Поскакали! Я буду — первая!

— И я — первый!

Они едут, поочередно обгоняя друг друга, смеются, а им вслед летят и летят алые лепестки полевых цветов.

Влюбленные скалы, казалось, давно ждали юных скифов. У своего основания они бросили изумруд мягкой травы, взрастили пару ветвистых дубов, оживили землю веселым журчаньем ручья, спешащего среди желтых цветов.

— Как красиво! Пойдем к ручью, — требует царевна. — А все-таки, кто первый?

Внезапно она обрывает разговор, испугавшись их обоюдного понимания, что говорить они могут бесконечно долго, но вторгаются чужие сигналы. Встрепенулся и Ксеркс — вслед за ними по дороге в клубе пыли летит всадник на низкорослом кауром жеребце, за ним на отдалении мчатся еще скифские воины. Они скачут прямо к ним.

— Прощай Ксеркс! Это князь Дуланак торопится! — говорит царевна. — Видно, отец выслал за мной свою свиту.

— Чтоб он провалился этот Дуланак! — последний раз юный князь хочет коснуться ее руки, он не отводит взгляда от ее глаз, губ, которые складываются для прощального поцелуя.

— Я всегда думаю о тебе! — говорит он.

— Я всегда жду тебя! — отвечает она.

Проворно вскочив на лошадь, Сенамотис устремляется навстречу всадникам. Дуланак останавливает коня, раздувает свои обвисшие щеки, крутит длинные, загнутые кверху усы; смотрит на Ксеркса и грозит ему кулаком. Молодой князь не видит задиру, он вздыхает и смотрит на царевну, которую с сожалением провожают влюбленные скалы. Они сопровождают девушку вместе с взглядами молодого князя до тех пор, пока всадники не исчезают за поворотом.

Ксеркс задумчиво опускается на траву:

— Я буду всегда любить ее! — обращается он к дороге, устремяющейся к Новому городу, затем оборачивается в сторону, где остался мудрый камень, который его прекрасно слышит даже на расстояниии, и хорошо понимают, два вьюнка:

— Люблю!! Люблю… — повторяют они вслед за князем.

Неискушенным цветам чудится возможность совершенной любви людей на земле.