Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья
не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки,
то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья.
Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек,
то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ,
что на жизнь мою готовы покуситься.
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет!
Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать
не куды пошло!
Что будет,
то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в
чем другом,
то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Хлестаков. Право,
не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я
не могу жить без Петербурга. За
что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь
не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я
не хочу после… Мне только одно слово:
что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и
не узнали! А все проклятое кокетство; услышала,
что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с
той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает,
что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Один из них, например, вот этот,
что имеет толстое лицо…
не вспомню его фамилии, никак
не может обойтись без
того, чтобы, взошедши на кафедру,
не сделать гримасу, вот этак (делает гримасу),и потом начнет рукою из-под галстука утюжить свою бороду.
Да объяви всем, чтоб знали:
что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, —
что выдает дочь свою
не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого,
что и на свете еще
не было,
что может все сделать, все, все, все!
Анна Андреевна. Ну
что ты? к
чему? зачем?
Что за ветреность такая! Вдруг вбежала, как угорелая кошка. Ну
что ты нашла такого удивительного? Ну
что тебе вздумалось? Право, как дитя какое-нибудь трехлетнее.
Не похоже,
не похоже, совершенно
не похоже на
то, чтобы ей было восемнадцать лет. Я
не знаю, когда ты будешь благоразумнее, когда ты будешь вести себя, как прилично благовоспитанной девице; когда ты будешь знать,
что такое хорошие правила и солидность в поступках.
В это время слышны шаги и откашливания в комнате Хлестакова. Все спешат наперерыв к дверям, толпятся и стараются выйти,
что происходит
не без
того, чтобы
не притиснули кое-кого. Раздаются вполголоса восклицания...
Колода есть дубовая
У моего двора,
Лежит давно: из младости
Колю на ней дрова,
Так
та не столь изранена,
Как господин служивенькой.
Взгляните: в
чем душа!
— Да
чем же ситцы красные
Тут провинились, матушка?
Ума
не приложу! —
«А ситцы
те французские —
Собачьей кровью крашены!
Ну… поняла теперь...
—
Чего же вам еще?
Не то ли вам рассказывать,
Что дважды погорели мы,
Что Бог сибирской язвою
Нас трижды посетил?
Потуги лошадиные
Несли мы; погуляла я,
Как мерин, в бороне!..
— А потому терпели мы,
Что мы — богатыри.
В
том богатырство русское.
Ты думаешь, Матренушка,
Мужик —
не богатырь?
И жизнь его
не ратная,
И смерть ему
не писана
В бою — а богатырь!
Цепями руки кручены,
Железом ноги кованы,
Спина… леса дремучие
Прошли по ней — сломалися.
А грудь? Илья-пророк
По ней гремит — катается
На колеснице огненной…
Все терпит богатырь!
Влас наземь опускается.
«
Что так?» — спросили странники.
— Да отдохну пока!
Теперь
не скоро князюшка
Сойдет с коня любимого!
С
тех пор, как слух прошел,
Что воля нам готовится,
У князя речь одна:
Что мужику у барина
До светопреставления
Зажату быть в горсти!..
Знать
не хочу господ!..»
Тем только успокоили,
Что штоф вина поставили
(Винцо-то он любил).
Глеб — он жаден был — соблазняется:
Завещание сожигается!
На десятки лет, до недавних дней
Восемь тысяч душ закрепил злодей,
С родом, с племенем;
что народу-то!
Что народу-то! с камнем в воду-то!
Все прощает Бог, а Иудин грех
Не прощается.
Ой мужик! мужик! ты грешнее всех,
И за
то тебе вечно маяться!
«А
чем же!
Не острогом же
Кончать
ту? Дело верное,
Не каркай, пореши...
Сам Ермил,
Покончивши с рекрутчиной,
Стал тосковать, печалиться,
Не пьет,
не ест:
тем кончилось,
Что в деннике с веревкою
Застал его отец.
Довольны наши странники,
То рожью,
то пшеницею,
То ячменем идут.
Пшеница их
не радует:
Ты
тем перед крестьянином,
Пшеница, провинилася,
Что кормишь ты по выбору,
Зато
не налюбуются
На рожь,
что кормит всех.
Да тут беда подсунулась:
Абрам Гордеич Ситников,
Господский управляющий,
Стал крепко докучать:
«Ты писаная кралечка,
Ты наливная ягодка…»
— Отстань, бесстыдник! ягодка,
Да бору
не того! —
Укланяла золовушку,
Сама нейду на барщину,
Так в избу прикатит!
В сарае, в риге спрячуся —
Свекровь оттуда вытащит:
«Эй,
не шути с огнем!»
— Гони его, родимая,
По шее! — «А
не хочешь ты
Солдаткой быть?» Я к дедушке:
«
Что делать? Научи...
Долгонько слушались,
Весь город разукрасили,
Как Питер монументами,
Казненными коровами,
Пока
не догадалися,
Что спятил он с ума!»
Еще приказ: «У сторожа,
У ундера Софронова,
Собака непочтительна:
Залаяла на барина,
Так ундера прогнать,
А сторожем к помещичьей
Усадьбе назначается
Еремка!..» Покатилися
Опять крестьяне со смеху:
Еремка
тот с рождения
Глухонемой дурак!
Не тем ли думал взять,
Что борода лопатою?
Стародум. И
не дивлюся: он должен привести в трепет добродетельную душу. Я еще
той веры,
что человек
не может быть и развращен столько, чтоб мог спокойно смотреть на
то,
что видим.
Г-жа Простакова. Ах, мой батюшка! Да извозчики-то на
что ж? Это их дело. Это таки и наука-то
не дворянская. Дворянин только скажи: повези меня туда, — свезут, куда изволишь. Мне поверь, батюшка,
что, конечно,
то вздор,
чего не знает Митрофанушка.
Скотинин. Митрофан по мне. Я сам без
того глаз
не сведу, чтоб выборный
не рассказывал мне историй. Мастер, собачий сын, откуда
что берется!
Г-жа Простакова. Так верь же и
тому,
что я холопям потакать
не намерена. Поди, сударь, и теперь же накажи…
Стародум. А такова-то просторна,
что двое, встретясь, разойтиться
не могут. Один другого сваливает, и
тот, кто на ногах,
не поднимает уже никогда
того, кто на земи.
Стародум(один). Он, конечно, пишет ко мне о
том же, о
чем в Москве сделал предложение. Я
не знаю Милона; но когда дядя его мой истинный друг, когда вся публика считает его честным и достойным человеком… Если свободно ее сердце…
Главное препятствие для его бессрочности представлял, конечно, недостаток продовольствия, как прямое следствие господствовавшего в
то время аскетизма; но, с другой стороны, история Глупова примерами совершенно положительными удостоверяет нас,
что продовольствие совсем
не столь необходимо для счастия народов, как это кажется с первого взгляда.
— И так это меня обидело, — продолжала она, всхлипывая, — уж и
не знаю как!"За
что же, мол, ты бога-то обидел?" — говорю я ему. А он
не то чтобы
что, плюнул мне прямо в глаза:"Утрись, говорит, может, будешь видеть", — и был таков.
Тогда выступили вперед пушкари и стали донимать стрельцов насмешками за
то,
что не сумели свою бабу от бригадировых шелепов отстоять.
Ибо желать следует только
того,
что к достижению возможно; ежели же будешь желать недостижимого, как, например, укрощения стихий, прекращения течения времени и подобного,
то сим градоначальническую власть
не токмо
не возвысишь, а наипаче сконфузишь.
Прыщ был уже
не молод, но сохранился необыкновенно. Плечистый, сложенный кряжем, он всею своею фигурой так, казалось, и говорил:
не смотрите на
то,
что у меня седые усы: я могу! я еще очень могу! Он был румян, имел алые и сочные губы, из-за которых виднелся ряд белых зубов; походка у него была деятельная и бодрая, жест быстрый. И все это украшалось блестящими штаб-офицерскими эполетами, которые так и играли на плечах при малейшем его движении.
Таким образом оказывалось,
что Бородавкин поспел как раз кстати, чтобы спасти погибавшую цивилизацию. Страсть строить на"песце"была доведена в нем почти до исступления. Дни и ночи он все выдумывал,
что бы такое выстроить, чтобы оно вдруг, по выстройке, грохнулось и наполнило вселенную пылью и мусором. И так думал и этак, но настоящим манером додуматься все-таки
не мог. Наконец, за недостатком оригинальных мыслей, остановился на
том,
что буквально пошел по стопам своего знаменитого предшественника.
Это просто со всех сторон наглухо закупоренные существа, которые ломят вперед, потому
что не в состоянии сознать себя в связи с каким бы
то ни было порядком явлений…
Но бумага
не приходила, а бригадир плел да плел свою сеть и доплел до
того,
что помаленьку опутал ею весь город. Нет ничего опаснее, как корни и нити, когда примутся за них вплотную. С помощью двух инвалидов бригадир перепутал и перетаскал на съезжую почти весь город, так
что не было дома, который
не считал бы одного или двух злоумышленников.
Если глуповцы с твердостию переносили бедствия самые ужасные, если они и после
того продолжали жить,
то они обязаны были этим только
тому,
что вообще всякое бедствие представлялось им чем-то совершенно от них
не зависящим, а потому и неотвратимым.
По обыкновению, явление это приписали действию враждебных сил и завинили богов за
то,
что они
не оказали жителям достаточной защиты.
В
то время существовало мнение,
что градоначальник есть хозяин города, обыватели же суть как бы его гости. Разница между"хозяином"в общепринятом значении этого слова и"хозяином города"полагалась лишь в
том,
что последний имел право сечь своих гостей,
что относительно хозяина обыкновенного приличиями
не допускалось. Грустилов вспомнил об этом праве и задумался еще слаще.
Мало
того: летописец доказывает,
что глуповцы даже усиленно добивались, чтоб Бородавкин пролил свет в их темные головы, но успеха
не получили, и
не получили именно по вине самого градоначальника.
— Так и живем,
что настоящей жизни
не имеем, — отвечали глуповцы и при этом
не то засмеялись,
не то заплакали.
Был, после начала возмущения, день седьмый. Глуповцы торжествовали. Но несмотря на
то что внутренние враги были побеждены и польская интрига посрамлена, атаманам-молодцам было как-то
не по себе, так как о новом градоначальнике все еще
не было ни слуху ни духу. Они слонялись по городу, словно отравленные мухи, и
не смели ни за какое дело приняться, потому
что не знали, как-то понравятся ихние недавние затеи новому начальнику.
Тут только понял Грустилов, в
чем дело, но так как душа его закоснела в идолопоклонстве,
то слово истины, конечно,
не могло сразу проникнуть в нее. Он даже заподозрил в первую минуту,
что под маской скрывается юродивая Аксиньюшка,
та самая, которая, еще при Фердыщенке, предсказала большой глуповский пожар и которая во время отпадения глуповцев в идолопоклонстве одна осталась верною истинному богу.
Когда человек и без законов имеет возможность делать все,
что угодно,
то странно подозревать его в честолюбии за такое действие, которое
не только
не распространяет, но именно ограничивает эту возможность.
Смешно и нелепо даже помыслить таковую нескладицу, а
не то чтобы оную вслух проповедовать, как делают некоторые вольнолюбцы, которые потому свои мысли вольными полагают,
что они у них в голове, словно мухи без пристанища, там и сям вольно летают.
При первом столкновении с этой действительностью человек
не может вытерпеть боли, которою она поражает его; он стонет, простирает руки, жалуется, клянет, но в
то же время еще надеется,
что злодейство, быть может, пройдет мимо.
Выслушав такой уклончивый ответ, помощник градоначальника стал в тупик. Ему предстояло одно из двух: или немедленно рапортовать о случившемся по начальству и между
тем начать под рукой следствие, или же некоторое время молчать и выжидать,
что будет. Ввиду таких затруднений он избрал средний путь,
то есть приступил к дознанию, и в
то же время всем и каждому наказал хранить по этому предмету глубочайшую тайну, дабы
не волновать народ и
не поселить в нем несбыточных мечтаний.
Разумеется, Угрюм-Бурчеев ничего этого
не предвидел, но, взглянув на громадную массу вод, он до
того просветлел,
что даже получил дар слова и стал хвастаться.
Базары опустели, продавать было нечего, да и некому, потому
что город обезлюдел. «Кои померли, — говорит летописец, — кои, обеспамятев, разбежались кто куда». А бригадир между
тем все
не прекращал своих беззаконий и купил Аленке новый драдедамовый [Драдедамовый — сделанный из особого тонкого шерстяного драпа (от франц. «drap des dames»).] платок. Сведавши об этом, глуповцы опять встревожились и целой громадой ввалили на бригадиров двор.
Cемен Константинович Двоекуров градоначальствовал в Глупове с 1762 по 1770 год. Подробного описания его градоначальствования
не найдено, но, судя по
тому,
что оно соответствовало первым и притом самым блестящим годам екатерининской эпохи, следует предполагать,
что для Глупова это было едва ли
не лучшее время в его истории.
Казалось,
что ежели человека, ради сравнения с сверстниками, лишают жизни,
то хотя лично для него, быть может, особливого благополучия от сего
не произойдет, но для сохранения общественной гармонии это полезно и даже необходимо.