Мертвые кости, живая душа

Ирина Ростова (2024)

После похорон первого парня на деревне Мойра пошла на кладбище и выкопала его труп — потому что он сам об этом ее попросил. Только вот делать этого было нельзя, и теперь ей придется искупить свой грех, которым она обрекла на проклятье их обоих. В поисках прощения она отправляется в путь по родной стране, где мертвые правят живыми, а земля хранит память надёжнее, чем люди. И с теми, кто умер, здесь может оказаться договориться проще, чем с теми, кто ещё жив.

Глава 14

Третий допрос был куда проще. Мойру бил холод и пронизывал страх, и она больше боялась снова оказаться в подземельях с четырьмя мучительницами, чем умереть, и поэтому она готова была что угодно рассказать, только бы этого не было.

Святой — другой, судя по одежда и убранству, не тот, что был там, внизу, сидел напротив нее, неподвижный и суровый, и справа от него служка-писец беспрестанно что-то писал и писал в свиток, словно ведя учет каждому дыханию и каждой мысли — и своей, и Мойры, и всего остального в мире.

— Итак, говори, — сказал он, не отрываясь от своей писанины.

“Говори, грешная”, — сказал и Святой. Святой Атоний, исповедник, было написано на табличке.

— Что говорить? — шепотом уточнила Мойра, глядя на него снизу вверх. Она стояла на коленях на каменном жестком полу и это было больно уже сейчас.

“Рассказывай свои грехи. Тут ты на исповеди, и мне решать, жить ли тебе, и как тебе за свои грехи ответ нести. Не лги мне, бо ты уже принесла покаяние Святому Канторо и Молчащим сестрам.”

Вот как они назывались, оказывается. Не сказать, правда, чтоб это чем-то Мойре помогло.

— Меня святовали как Мойру семнадцать лет назад, — начала она послушно. — В деревне Пречистое, Святой Томо и Святой Ляшко это делали. Там я и жила, и ничего не делала такого, за что бы мне испрашивать прощения у кого-то, кроме своих Святых и своих соседей.

— Очевидно, это изменилось, — уточнил писец, продолжая шкрябать.

— Мне явился злой дух, — с трудом сказала Мойра. — Он принял вид охотника Альдо, который умер недавно, и уверил меня, что Альдо жив и его закопали живым. Я пошла на кладбище и разрыла могилу, Альдо достала, а дальше не помню ничего, только то, что меня Святой Бово с помощником застал и про грех мой первым объяснил. Потом и Святой Томо мне указал, что я виновна, и изгнал меня из Пречистого.

“Тяжелый се грех, тревожить мертвых. Но хуже пятно на твоей душе, что позволило злому духу говорить с тобой.”

— В каких отношениях ты состояла с этим охотником, Альдо?

— В каких что?.. Никаких сношений у нас не было, — твердо ответила Мойра. — Девушка я.

“То подтверждено, но да не о том спрашивает Исповедующий брат. Были ли вы дружны с тем охотником, или ты была ему обещана, или враждовали?”

— Ничего такого. Просто из одной деревни были. Да он ни на кого и не смотрел, самый красивый он был, и из богатого дома. Его отец, Старый Ормо, в Святом Марше ходил, и жену свою привез из страны А. Мне-то куда за ним? Ни красотой, ни семьей, ни умением не вышла.

Исповедующий брат посмотрел искоса на Святого, и тот словно бы кивнул. Что-то, что только они между собой понимали, прошло между ними, и Мойре оставалось только гадать, что они присудили ей.

— И что было, когда тебя изгнали, грешная?

— Я вышла из города, и злой дух снова ко мне пришел, — Мойра аж зажмурилась, когда это говорила. Когда все было тогда, когда Альдо говорил с ней, все казалось почти нормальным и почти правильным, и даже почти понятным. Но признаваться во всем этом Святому и его писцу было ой-как, Святушки, страшно.

— И ты снова поверила этому духу?

— Святушки, помилуйте, — Мойра подняла к лицу руки, связанными в запястьях, и закрыла ладонями лицо. От движения ткань грубой робы скользнула по ожогам, и девушка вздрогнула от боли, и даже несколько слезинок проступило. — Я ж ничего в таких вещах не понимаю. Пришел Альдо, говорит, похоронили неправильно, потому что, мол, мать моя из страны А. Сказал, нельзя их в земле хоронить, надо жечь. Просил о помощи! А как не помочь? А меня уж и изгнали и прокляли, куда мне?

“И ты решила сильней душу свою загубить? Чтоб охотнику этому помочь?”

Писец только языком поцокал неодобрительно, продолжая торопливо записывать.

— Да как отказать-то было?

— И что ты сделала?

— Пошла на кладбище, откопала тело. Ну, и потащила его подальше. А когда к Благочинью перешла, оказалось почти настиг меня Святой Бово. Испугалась я, значит, сильно, очень.

“И чего испугалась, дурная? Бо не делают Святые плохого людям!”

— Не знаю, — Мойра вся дрожала, как лист на ветру. — Но я дерево, по которому переходила, в речку-то и столкнула. А Святой Бово по нему и шел.

“Правду говори мне, грешная”, — сказал Святой. — “Хотела ты Святого Бово столкнуть? на мощи разбить?”

— Нет! — Мойра аж подпрыгнула на месте, и ноги отозвались болью. — Я хотела Альдо по-егойному похоронить, и все. А Святой Бово мне, видать, не позволил бы.

— И не подумала ты, грешная, что злой дух тебя за нос водит, душу твою от истины отвращает.

— Дура я, — легко согласилась Мойра, не очень себя сама понимая. Особенно в том, почему не рассказала вовсе о том, что Альдо сам ходил, и сам Святого Бово в речку толкал.

“Дальше говори, грешная”.

— Я там, у Благочинья, тело Альдо и сожгла. И дальше пошла.

— А злой дух?

— А злой дух с той поры меня не тревожил, — поджала губы Мойра и тревожно поглядела на них исподлобья. — По дороге я встретила Святого Гаало. В его деревне живых не осталось, и сам он был слаб, и до Святого Престола сам бы не дошел. И мы пошли вместе.

— Святой Гаало, — повторил писец и посмотрел на Святого Атония.

“Я знаю это имя. Но его нет в Святом хоре.”

— Мне докладывали, что Святой вошел через южные врата, но отправленный с ним Страж, к сожалению, не успел его довезти.

— Святой Гаало спас нас на постоялом дворе, — храбро вставила Мойра, торопясь рассказать о беспримерном заступничестве своего Святого. — Ночью напали кочевники, и Святой Гаало разил их костяными копьями из земли! — она даже изобразила это движение обеими связанными руками разом. — Все силы он отдал за нас, но всех спас, и потом мы торопились его довезти до Святого престола, и довезли, только вот тот человек, который должен был отнести его в Хор святых, он не успел. Я своими глазами видела, как тело Святого распалось на мощи прямо на ходу лошади, — она замолчала, но потом решилась спросить. — А что теперь с ним будет? Он же почти успел. Почти добрался. Разве он может просто вот пропасть, и все?

— Чему вас только учат в этих деревнях, — посетовал писец. — Никакого знания, никакого понимания! И что с вами только делать!

“На Святом Гаало не было греха, но не успел он достичь Хора, и, значит, душа его осталась бродить в мире, пока не растворится, бо сурова воля Святого Неба и Святой земли. Только те Святые, кто достигают Хора, вливаются в него, а голоса тех, кто остался за порогом — не слышны. Хоть и, вижу, светлым Святым он был, но нет ему хода, нет памяти.”

Это было ужасно не справедливо. Но у Мойры была маленькая надежда, что Святой Гаало не будет забыт — все те люди, которых он спас, они его будут помнить, так ведь? И хозяин двора хотел назвать ребенка Гаало, в честь Святого. Может, это зачтется как-то? Перед Небом, перед Землей, перед Императором.

— Это несправедливо. Святой Гаало был лучшим из Святых, — упрямо прошептала Мойра.

“Да закон для всех един”, — покачал головой Святой Атоний.

— О своей бы, грешная, судьбе пеклась, — укорил ее писец. — Что дальше было, сказывай. Вот приняли от тебя Святого Гаало, дальше что?

— Дальше я увидела, как он… почил. И мне было очень грустно. Меня проводили на тот постоялый двор, где хозяйка Аршава.

— Где тебя, грешницу, и поймали.

— Там был этот человек, Даэризеш. Я решила спросить его, как принято хоронить в стране А. Потому что Альдо, вернее, злой дух в его облике, говорил, что там людей жгут, вот почему. Я подумала, что, может, я верно сделала.

— Ты не могла сделать верно, если сделала не так, как сказали тебе Святые, — грозно сказал писец.

— Каюсь, — испуганно отозвалась Мойра. — Но больше я ничего и не делала. Мы просто говорили с ним, он рассказал про своих Незримых демонов, про похороны. А потом велел мне ждать и выбежал наружу. А там и… был таков.

— И ты его, грешница, ничем не пугала, ни к чему не склоняла?

— Да чем ж мне его напугать? — умоляюще посмотрела на него Мойра. Она выросла в деревне, и ничего, кроме нее и не видела, и знать не знала ничего ни про Незримых, ни про Святого Гаало, ни вообще ни про что.

Писец посмотрел на нее внимательно, потом вздохнул и подергал веревку над столом. В комнату тут же вошел ожидавший за дверью стражник.

— В камеру ее. Нам надо обсудить и обдумать приговор.

“Ситуацию”, — поправил его Святой, и Мойра еще успела это увидеть, когда ее грубо воздевали на ноги с пола едва не за шиворот.

Ситуацию!.. — повторила она про себя.