Мертвые кости, живая душа

Ирина Ростова (2024)

После похорон первого парня на деревне Мойра пошла на кладбище и выкопала его труп — потому что он сам об этом ее попросил. Только вот делать этого было нельзя, и теперь ей придется искупить свой грех, которым она обрекла на проклятье их обоих. В поисках прощения она отправляется в путь по родной стране, где мертвые правят живыми, а земля хранит память надёжнее, чем люди. И с теми, кто умер, здесь может оказаться договориться проще, чем с теми, кто ещё жив.

Глава 8

Святые непогрешимы и не ошибаются.

Мойра могла бы робко возразить на это недавними событиями, но Святой Гаало словно был послан ей судьбой или самой Святой Землей и Святым Небом, чтобы выправить и наставить на путь истинный. Потому что Святой Гаало, похоже, в самом деле не ошибался.

Шли они, как он и сказал, куда медленней, чем могла бы Мойра одна, но, будь у нее снова выбор, она поступила бы точно так же, потому что в присутствии Святого она чувствовала себя куда больше в безопасности — особенно после того, как он одной рукой разогнал жуткие незримые тени в деревне. Поэтому Мойра, ничуть не жалуясь, толкала по дороге тачку, на которой восседал Святой, и только радовалась этому. На тачке они порешили вдвоем — оба быстро смекнули, что Святой и десятой доли пути не пройдет до Святого Престола, как просто развалится на мощи, скотины никакой в деревне не осталось — а вот крепкую еще тачку в хозяйстве стариков найти удалось. И хоть Мойра и сомневалась немного, что такое, может, не подходит Святому, Святой Гаало лишь коснулся ее лба рукой, утихомиривая.

“Святым пристала кротость”, — сказал он. — “Пристало смирение внутри. А богатство снаружи нужно смертным, чтобы уважать и понимать, что за нами суть власть не от мира сего, а от Святого Неба и Святой Земли”.

Мойра об этом никогда не задумывалась — она просто привыкла, что самые роскошные уборы, самые дорогие одежды всегда были у Святых, и, к примеру, если брали драгоценный отрез красивой ткани, то больше половины шло на новую мантию или рясу, на новый плащ или головной убор для одного из Святых. У Святого Томо было несколько клобуков, на которые деревенские старательницы заботливо перенесли вышивки с прошлых, изношенных. Некоторые вышивки были, наверное, ровесниками Святого Гаало, настолько старыми они были — но все бережно хранились, подновлялись и чинились, потому что новые у столичных мастериц стоили огого сколько, а своими не слишком-то роскошными работами женщины Пречистого только повседневные да рабочие наряды Святых решались украшать. Дед рассказывал, что многие Святые в богатых, больших селах и городках и митры имели, и витиеватые короны. Так вот, у Святого Гаало была митра — когда-то роскошная, но теперь поблекшая, и расшитый золотом плат спускался на костлявые плечи, укрытые мантией из вытертого красного бархата. Его деревня когда-то была, видимо, очень богата.

Пару раз на дороге их догоняли и обгоняли селяне на телегах, торопящиеся по своим делам. Они все, поравнявшись с ними, останавливались, подходили на коленях, испрашивали благословения. И каждый уточнял — не подвести ли. Два раза Святой Гаало, благословив, отказывал, узнав, куда лежит их путь, а с третьей телегой они с полдня проехали вместе, только после полдня спустившись и продолжив брести сами. Крестьяне, подвозившие их, благоговейно молчали всю дорогу, даже песни бросили орать и прибаутки, а Мойра, которой не интересны были ни беседа, ни молчание, весь путь прокемарила — и очнулась носом в пыльный бархат на коленях Святого Гаало, от мягкого постукивания по лбу, уже почти привычного.

На этой развилке крестьянам было на большую ярмарку — налево, а им двоим — дальше, к Святому престолу, так что они сошли и двинулись неспешно дальше — Святой Гаало утешил Мойру, что, дескать, скоро уже должен быть постоялый двор — испокон веков они примерно в дне пути друг от друга на тракте и вставали, иначе смысла и нет.

А когда начали спускаться сумерки, Мойре начало чудится что-то впереди, какая-то процессия — но она исчезала, стоило только посмотреть на нее пристально. Постепенно ее становилось все лучше видно, но только боковым, крайним зрением: людские скелеты в жалких обрывках одежды влекли за собой на цепях гроб, волочащийся по земле нижним концом, и по всем четырем сторонам, обозначая блеклым светом контур, шествовали Святые в расшитых золотом мантиях, в доспехах и с мечами, чего Мойра никогда в жизни не видала, и несли каждый по факелу, горящему поганочным тусклым огнем. Святой Гаало поднял руку, призывая ее ко вниманию, и Мойра, опустив тачку, обошла ее, чтобы прочитать его слова.

“Дай им скрыться, дочь Мойра. Не торопись, не догоняй.”

— А что это? — шепотом спросила девушка, которая до того почти была уверена, что это все ей только блазится в ночи от всего, что случилось за последние дни.

“То эхо Вечной стражи, что искала место для тихой могилы Императора, бо никто не знал бы, где он похоронен, бо не убивались бы по нему люди и сама Святая Земля и Святое Небо не оплакивали бы.”

— Которого Императора? — едва слышно спросила Мойра. Она, конечно, слышала, знала от деда, что Императоров хоронят не как обычных людей и не как знать — когда умирал Император, сама Земля так печалилась, что тело долго не клали в нее, возя по дорогам империи, чтобы каждый мог проститься с ним, и только в самом конце, когда все дороги будут пройдены, в укромном, тайном месте предавали его покою.

Святой Гаало долго молчал, и потом все же ответил:

“Узнаю я доспехи на Святых. Императора Катерия это погребальный поезд, и при нем Святой Танарий, Святой Комо, Святой Иро и Святой Кораксий, бывшие генералами в жизнь свою.”

— А люди?.. — боязливо уточнила Мойра.

“Те, кто так возлюбил Императора, что остаток своей жизни ему посвятили, и упокоились с ним в его последнем приюте.”

— И это все… Земля вспоминает, как вчера там, в деревне?

“По Императорам, любимым сынам, Земля и Небо тоскуют иначе”.

Они ждали долго — пока скорбная процессия не перестала даже отсветами мелькать впереди, и еще немного дольше, и только тогда Мойра решилась, с благословения Святого Гаало, продолжить путь.

Сначала ей показалось, что впереди снова появилось очередное скверное воспоминание, какой-то призрак или видение, настолько призрачными и неверными были огни — но Святой Гаало оставался спокоен, и постепенно из темноты проступили очертания постоялого двора.

С трудом, почему-то, Мойре удалось дозваться кого-нибудь за закрытыми на засов дверьми, и из приоткрытой щели ее еще дольше разглядывали с пристрастием и подозрением, пока она сбивчиво объясняла, что там, совсем рядом, с ней Святой, и она уже, уставши за день, его и не поднимет, чтобы помочь подняться из тачки. Но в конце-концов высокий и широкий мужчина, наскучив слушать препирательства у дверей, отодвинул с дороги и приоткрывшего дверь служку, и Мойру, вышел во двор сам и, бухнувшись в пол перед Святым Гаало для начала, потом легко перенес его сразу в дымный свет общего зала, где звонко гавкали собаки и, кажется, в каком-то углу даже блеяла овца.

— Да вы уж простите нас, пожалейте да благословите, — сказал он, усаживая Святого Гаало на самый лучший из стульев, явно предназначенный для самых почетных гостей, согнав перед этим с него какого-то изрядно разодетого господина.

“Благословляю сей кров”, — коротко ответил Святой Гаало. — “Прошу хозяина проявить милость свою и накормить дочь Мойру, что идет со мной, и определить ей ночлег, бо устала она за этот день. Тяжек наш путь и лишь молитвами освещен”.

— Конечно. Конечно, Святой Гаало, конечно, сейчас все будет, — почти заискивающе сказал хозяин, и тут же захлопотал, устраивая Мойру поблизости от Святого. А когда немного улеглась суета со всем этим, и каждый, кто хотел получить благословение Святого, подошел под его руку, Святой повернул табличку так, чтобы только Мойра прочитать могла, и сказал.

“Осторожна будь и спи вполглаза. Чего-то боится хозяин, чего-то опасается. Все постройки во дворе закрыты и пусты, животные кто здесь прямо, кто во внутреннем дворе. Коней прямо через зал и вели.”

“Так не делают. Но хозяин прямо на мой вопрос не ответил. Недобрый знак.”

Мойра кивнула, вздрогнув, что, мол, поняла, но ничего спрашивать вслух не решилась.

Хоть и не была она ни на каком постоялом дворе сама раньше, а и то видела, что если гости и умиротворены, то и служки, и сам хозяин выглядели тревожно.

Мойре выделили тюфячок в почетном теплом углу, и рядом переставили стул Святого, чтобы, значит, не разлучать их. И девушка даже сном забылась, пока ее спутник по голове ее легонько не постучал костяным пальцем, как уже делал.

И стоило ей прогнать сон, как ночь взорвалась диким топотом, воплями, визгами снаружи. Служки и хозяин, уперевшись в окна, в дверь, держали их, и снаружи на них посыпался град ударов.

Тут и там гости просыпались, вскрикивали, в ужасе хватались друг за друга, кто-то уже и полз поближе к Святому Гаало.

— Что это? Мертвецы? — испуганно спросила Мойра. — Воспоминания?

Святые не знают эмоций, не знают сомнений.

“Хуже, дитя Мойра,” — ответил он. — “То живые.”

То же самое спрашивали другие постояльцы у хозяина, вслух, громко, кто-то даже истерично, перекрикивая стук и грохот снаружи.

— Всадники на клыкалах, — буркнул хозяин, упираясь могучими плечами в дверь, трясущуюся под градом ударов. — Повадились, вишь! Давеча Осеньское в землю втоптали, один Святой у них, его забоялись, в дом старейшин не зашли. Только там людишки и спаслись. А с нами вот, тоже есть Святой. Сдюжим.

Врет, почему-то подумала Мойра. Врет хозяин. Не про всадников, не про Осеньское, а про то, что Святого испугаются дикие кочевники.

Мойра только слышала, что так бывает — на ярмарке рассказывали, как диковину, и приносили путники такие вести, или свои же, возвращаясь откуда-то.

Прикосновение.

“Приходит время мне защитить тебя и их. Но без помощи твоей не справится, бо слаб я телом. Ускользаю я и теряю свой путь.”

— Что мне делать, Святенький Гаальчик? — блеклым, испуганным шепотом отозвалась девушка.

“Подними меня, и как прорвутся внутрь, держи меня и руки мои поднятыми. Сам я рук не воздену более.”

“Да крепче держи — опустишь, все пропадете”.

“Мне не страшно пропасть — но вам страшно.”

— Я все сделаю, — пообещала Мойра. — Я сделаю.

“Верь мне, бо всю силу свою я вложу, чтобы защитить тебя, дитя Мойра. Дойди до цели своей, и домой возвернись.”

— Мы вместе до Святого престола дойдем, — горячо пообещала Мойра. — Вместе дойдем! И сейчас отобьемся, и дойдем, вот увидишь, Святенький Гаальчик!

“Время, дочь Мойра”, — коротко сказал он, и девушка, собравшись с силами, с грохотом поволокла его кресло вместе с ним по выскобленному полу ближе к дверям. Там же остановилась, дожидаясь, вся напряженная и взбудораженная, и все равно чуть было не прозевала, или ей так показалось?

Словно медленно-медленно начала проламываться дверь, пробитая лезвием топора, и Мойра, будто муха в меду, так же медленно, с нелепой паузой, кинулась поднимать на ноги своего Святого. Мучительные мгновения ушли на то, чтобы понять, как его так удерживать, чтобы еще и обеими руками поднимать его длани — но кое-как Мойра справилась, хоть и не сильно понимала, что сейчас будет.

Все же живые — не тени, не воспоминания, и хоть прошлой ночью Мойра убедилась, что Святой обладает в самом деле властью изгонять мрак и страхи, справится с людьми было бы куда трудней.

Так ей казалось. Живые, да еще и кочевники, вряд ли так уж, на самом-то деле, испугаются Святого — по деревням шепотом передавали туда-сюда истории о том, что такие вот всадники врывались и в дома старейшин, и со Святых срывали покровы. Умирали потом, проклятые — это да, но никакие страхи их не останавливали сразу.

Поэтому в тот момент, когда первый спешившийся всадник, вереща, ворвался в зал, Мойра без особых эмоций подумала, что, кажется, сейчас умрет. Они со Святым Гаало стояли первым на его пути, и ничто, как будто бы, не могло спасти их от удара секиры.

Мойра закрыла глаза.