Мертвые кости, живая душа

Ирина Ростова (2024)

После похорон первого парня на деревне Мойра пошла на кладбище и выкопала его труп — потому что он сам об этом ее попросил. Только вот делать этого было нельзя, и теперь ей придется искупить свой грех, которым она обрекла на проклятье их обоих. В поисках прощения она отправляется в путь по родной стране, где мертвые правят живыми, а земля хранит память надёжнее, чем люди. И с теми, кто умер, здесь может оказаться договориться проще, чем с теми, кто ещё жив.

Глава 16

Где бы ни быть Мертвому герцогу, если не на кладбище?

Унылая лошадка дошагала до ворот, подводя телегу, и писец, продолжавший всю дорогу что-то выписывать, легко соскочил на землю. Молчащая сестра стащила Мойру с телеги и поволокла следом за ним — девушка едва успевала переставлять ноги. Писарь щелкнул пальцами, проходя мимо отдыхающего в тени могильщика, и тот, лениво почесываясь, пошел следом за ними. Почему-то это было жутковато — зачем им могильщик? Кого-то откапывать? Но это было осквернением тел. Кого-то закапывать?.. Но кого, кроме нее?

Тот тащился следом — грязный, лохматый, в серой дерюге, волоча за собой по земле лопату, как Молчащая сестра волочила Мойру.

Писец, что-то бормоча, шагал все дальше вперед, выискивая путь между отмеченными табличками общими могилами, к возвышающейся над простором галереей, в которой, подставленные ветрам и дождям, грудами лежали облизанные временем кости.

— Куда вы меня ведете? Скажите, куда?

— Спокойно, грешная, — через плечо бросил писец, сверяясь с бумагами в своих руках. — Ты отправляешься, решением Суда девяти, к Мертвому герцогу, а к нему только так.

— Как?! — с ужасом переспросила Мойра, и Молчащая сестра пуще прежнего дернула ее, едва не роняя носом вниз, в глинистую землю. И больше писарь ей не отвечал — пока они не дошли до раскопанной пустой могилы возле галереи — там же стоял раскрытый ящик в рост человека и в ширину с человека же.

— В гроб ее, — равнодушно кинул писец. Молчащая сестра тут же потащила Мойру к ящику, и девушка, сообразив, что ей это ничем хорошим не грозит, начала яростно упираться ногами в вязкую землю вокруг.

— Нет! нет! Вы что делаете?! Что вы делаете? Вы что со мной делать будете?

— Вестимо шо, закопаем, — буркнул могильщик, и Мойра забилась в крепких руках Молчащей сестры пуще прежнего.

— Утихомирьте уже ее! — недовольно бросил писец, и Молчаливая сестра, повалив Мойру наземь и удавливая своим весом, стала вязать ей ноги вдобавок к рукам. — Да что ты смотришь, дурень! Помоги уже сестре!

Могильщик, похмыкивая, отложил свою лопату, и вдвоем они Мойру почти спеленали веревкой так, что она толком и дернуться не могла.

— Не смейте! Не троньте! Отпустите меня! Святушки-святы, помогите!

— И рот ей уже заткните, — писец даже ухо потер, настолько громко и звонко отдавались вокруг крики Мойры. — Кому ты орешь, грешная? Живых тут на версты нет. В гроб ее.

Мойра могла только выгибаться и мычать, когда ее засунули внутрь ящика, и начали закрывать крышку. Но когда оставалось еще чуть, в просвете появилась фигура писца, который снова что-то строчил в своих бумагах из поясной чернильницы.

— Слушай меня, грешная. Не кричи, не бейся. Как закроем гроб, дыхания будет не хватать. Ты и дыши через раз, осторожней, не шевелись. Береги воздух. А как снизу постучат, ответь. Слышишь? Ответь. А потом, как к Мертвому Герцогу придешь, не перечь ему, будь вежлива. После Императора он самый знатный в Святом Престоле, и каждый в его роду стал Святым. И он будет — когда его черед придет. И вот, отдай ему свиток, — он сунул внутрь и поперек шеи Мойры что-то твердое и легкое.

Мойра, конечно, его плохо слышала и понимала мало из его слов — только то, что ее сейчас замуруют в деревянный ящик и, кажется, опустят в могилу.

Так и вышло — крышка закрылась, и раздался стук молотка — ее приколачивали, и потом все качнулось, и ухнуло вниз, и по крышке гроба застучали комья земли. Мойра смутно слышала сквозь духоту и душащие ее слезы, как писец читал что-то заунывным речитативом, и его голос постепенно отдалялся и становился все глуше и глуше, с тем, как все больше и больше земля покрывала могилу.

Потом и вовсе стало тихо — единственным звуком осталось только ее собственное дыхание, сбивчивое и тяжелое. Было больно — вывернутые и перетянутые руки и ноги не давали даже лежать спокойно, и тяжелый страх сковывал душу.

Она умрет — непременно умрет, другого ничего не возможно. Ее похоронили, оставив умирать в ящике, где она скоро не сможет дышать. Она умрет.

Тишина, боль и духота поглощали ее, она тонула и по кругу рядом с ней шли все ее мысли. Мойра всхлипнула и начала молиться, потому что больше ничего делать ей и не оставалось. Только ее мысли ей принадлежали, и их она могла только обратить к Святой Земле и Святым Небесам.

Она жила неправильно. Она жила грешно.

Она жила напрасно.

Семнадцать лет под солнцем и Небом, семнадцать лет ходила она по Земле, и ни следа никакого не останется от нее, ничего не сделала, даже детей не породила, и память о ней изгладится совсем скоро.

Она угаснет тут, в во тьме и тишине — и ее путь, короткий и страшный, окончится.

С тех пор как Альдо позвал ее через окно, она была обречена.

А потом в тишине послышался негромкий шкряб, потом ее один — словно кто-то подбирался к ящику, а потом… что-то вроде стука.

Девушка даже сначала не поняла, что это было. Показалось? Откуда под землей, среди червей и смерти, какие-то звуки?..

Снова стук — и на этот раз в душе Мойры вспыхнула горячая, невероятная надежда.

Писец же говорил что-то!.. Что-то про стук, что-то про герцога, что-то про свиток.

С ней еще не все? Это не… конец?

В ящик снова постучали снизу, и Мойра, изогнувшись из последних сил, стукнула по днищу обеими ногами. Когда шкрябание стало сильней, потом раздался треск, и Мойра провалилась куда-то вниз вместе с отлетевшими досками, упала на что-то вязкое — в лоно земли, поняла она, как спелый плод с дерева.

Вокруг было темно, и только факел неровно освещал лица двух живых бородатых мужчин, которые, наклонясь, изучали ее.

Вокруг было видно совсем чуть-чуть — ровно сколько хватало неверных бликов факела. Они были у подземной галереи — похоже, такой же, как та, что была наверху. С одной стороны Мойра видела влажную плоть земли, с другой — серую каменную кладку. На грани освещенного круга был смутно виден силуэт то ли статуи, то ли Святого, с щитом и сломанным копьем, сидящего в безмолвном бдении на каменном престоле возле приоткрытых черных врат.

Один из мужиков уперся руками в колени и наклонился пониже, разглядывая ее. Мойра замерла, не решаясь дергаться в своих путах.

— Гляди-к, девка! Молодая, к тому ж.

— Девка. Это ж когда последний раз девок-то скидывали?

— Дык лун пять буде, — первый мужик наклонился еще пониже.

— Тогда Каду и Астару сбросили. Какие ж из них девки?

— Дык не мужики же!

— Одна шлюха, вторая старуха. А тут девка. Натурально. Молоденькая.

Первый, опираясь локтем на колено, вторую руку протянул к Мойре, и она задрожала от страха. Из огня попала в полымя — и если и живая, то, может, и зря.

— Тыщу лет девок не щупал.

— Да тебя спустили сюда всего лет пятнадцать как! Какая ж тут тыща лет!

— Да все едино. Тыщу лет. А эту, небось, Мертвый герцог себе заберет.

— Да уж точно заберет. Ему нужнее.

— А я тыщу лет девок не щупал, — рука мужика дрожала, и Мойра дрожала от страха тоже, когда он ее касался. — Авось, не убудет от Герцога-то…

— Да ты чего? Ему нужно девку тащить, слышь?

— Да не убудет от него ж, если я ее маленько того. Попробую.

— Стой, ты что ж? Герцог потом тебя прикокнет!

— От Герцога не убудет. Я немножко попробую, вот чо. А ты, если не хочешь, ты не мешай. Не мешай просто, уйди, вот.

Он плюхнулся на колени в грязь, протянул обе руки к Мойре и стал пытаться задрать ей юбку рубища, но веревки ему мешали.

Девушка дергалась, умоляюще глядя на второго мужчину, но тот только отворачивался. Но потом она замерла, потому что увидела движение чуть дальше. Статуя, или, может, Святой медленно поднимался на ноги, с шорохом, с тихими стуками — но видела это только Мойра, потому что двое других были слишком заняты.

Он шуршал, немного хрустел, ему было тяжко и трудно, но он распрямился, перехватил щит, выкинул обломок копья, и шагнул к ним. И чем ближе он подходил, тем сильнее росла надежда Мойры — а мужчина все более остервенело драл ткань ее одежды, пытаясь добраться до тела.

Тот, кто двигался к ним, был огромным, высоким, его кости немного поскрипывали, словно суставы были соединены штырьками или железной проволокой, на нем была позвякивающая кольчуга, кожаные высохшие сапоги. Это не был Святой — у Святых сухая плоть льнет к костям, не опадая с нее, а этот был просто скелет без следа покровов, но он шел к ним размеренно и спокойно, и точно так же спокойно опустил с грохотом свой щит на голову пыхтящего от усилий мужика.

— Э, — только и сказал запоздало второй. Скелет угрожающе сунул ему под нос свой щит, потом медленно сложил длань в указующий перст и наставил его на Мойру, все еще беспомощно связанную. — Поняв, поняв, — закивал мужичок и поспешил к девушке, опасливо оглядываясь на агрессивного скелета. — Мы, батюшка Светлость, люди-то маленькие. Я-то ничего и не делал, — заюлил он, а скелет, тем временем, медленно поднял и резко и тяжело опустил свой щит, размозживая голову неудачливому насильнику.

Мойра вскрикнула через кляп, и крикнула громче, когда кляп вытащили, пытаясь отползти подальше от истекающего кровью человека.

Впрочем, с ним уже происходило что-то странное — сырая земля словно бы начала втягивать его, засасывать.

— Тут трясина, что ли? — боязливо спросила она, пока оставшийся в живых мужичонка развязывал последние веревки.

— Да то нет, то земля свое забирает, — отозвался тот. — Вот, на, держи, твой свиток-то. — он подобрал и сунул ей послание писаря, и помог подняться. — Звиняй, новую одежу только внутрях и справим.

— Внутрях? — Мойра прижала свиток к себе и подвинулась поближе к скелету, своему защитнику.

— Там, — мужик махнул в сторону ворот. — Идем. И вы, значиться, Светлость ваша, — поклонился он скелету. — Провожу вас, в лучшем виде. Не извольте беспокоится.

Мойра тревожно глянула на скелета, но тот ободряюще кивнул.

— А почему ты его Светлостью зовешь?

— Вестимо, небось, Герцог, батюшка, узрел, что Сокло к тебе, значит, пристает, и послал тебе защитничка.

Это было хорошо бы, — подумала Мойра. Если, конечно, Мертвый герцог сам не еще хуже всякого такого Сокло.

Мужик махнул рукой и повел из в приоткрытые ворота, в темноту, держа факел повыше. А потом ворота медленно, с оглушительным лязгом, захлопнулись за ними.