Мертвые кости, живая душа

Ирина Ростова (2024)

После похорон первого парня на деревне Мойра пошла на кладбище и выкопала его труп — потому что он сам об этом ее попросил. Только вот делать этого было нельзя, и теперь ей придется искупить свой грех, которым она обрекла на проклятье их обоих. В поисках прощения она отправляется в путь по родной стране, где мертвые правят живыми, а земля хранит память надёжнее, чем люди. И с теми, кто умер, здесь может оказаться договориться проще, чем с теми, кто ещё жив.

Глава 7

Ночь выдалась темной, страшной.

Вечер ничего такого и не предвещал. Домик стариков оказался уютным и чистеньким, и в нем даже пыли не так много скопилось, так что Мойра и помыться смогла, и поесть нормально, и в старухиных вещах с благодарностью нашла себе другую, чистую одежду — простенькую и немного ветхую, конечно, но у нее и самой было не лучше. Наконец, продрала и волосы, и, подумав, сбоку в них вплела прядь, срезанную с головы Альдо, единственную верную о нем память. Лучшего места не придумала — вроде бы, было ей место с монетами и серебром, потому что это была драгоценность, важная вещь, но! На деньги могли позариться, деньги могли украсть. В одежде можно было забыть или потерять, оставалось только вот так.

И спать девушка улеглась в уверенности, что все, почти что, налаживается: вот поспит, отдохнет, и завтра они со Святым двинутся в путь-дорогу. И, конечно, им и на любом постоялом дворе будут рады, и каждый будет из шкуры вон лезть, чтобы Святому услужить и помочь. Дойдут они — а там и дальше дела как-нибудь сложатся.

Но только опустился мрак, как Мойру, уже успевшую придремать, разбудили голоса. Кто-то ходил и переговаривался позади дома, и с улицы отчетливо слышались чужие шаги.

Она, проснувшись, лежала, не шевелилась, и слушала — но слов никак разобрать не могла, словно язык был чужой, или словно между ней и говорящими пролегла стена воды. Мойре казалось, что вся деревня, тихая и мертвая днем, наполнилась звуками, движениями. Очень осторожно, чтобы не заметили, она подползла к окну и выглянула, ожидая увидеть хоть что-то, но на заднем дворе было пусто, только звуки разговора все так же слышались оттуда. И по дороге между домом стариков и домом старейшин кто-то шел: шаги очень четко звучали, приближаясь.

Мойра замерла, выглядывая над подоконником в открытое окошко, и шаги были слышны уже так, словно идущий был напротив нее, но никто видно не было, улица была пуста и темна.

И внезапно из этой пустоты прозвучал голос:

— Ну-ка, уходи отсюда, пока жива!

Мойра застыла, леденея, замороженная на месте, примороженная к месту, прибитая, примотанная, и стояла, не в силах ничего сделать, пока шаги, помедлив, начали вышагивать обратно, потом снова мимо окна, а потом, помедлив, продолжились во дворе. Она опомнилась тогда, когда отчетливо расслышала, как скрипит крыльцо и открывается дверь.

Тут уж ее буквально подбросило, чуть ли не за волосы схватило и кинуло прямо в окно, кубарем, через голову. Она упала неловко и нелепо, в заросли бывшего огорода, вывернув до боли руку и ушибив ногу, но тут же, не слушая своей боли, поднялась и задала стрекача к дому старейшин.

Она бежала, разрывая легкие, пока не ввалилась внутрь и пока не добежала до комнаты, в которой чинно и спокойно сидел не знающий сна Святой.

— Святой Гаало! — закричала она, бросаясь к нему в ноги. — Святенький Гаальчик, — словно святым своей деревни, всхлипнула она, забиваясь под его костлявую руку, к ножке кресла. — Святенький! Там ходит что-то. Страшное что-то!

Святой не сказал ничего — Святые не говорят, не тратят время понапрасну на пустые слова — но постучал пальцем по ее голове, показывая, что он здесь, что слышит.

Мойру била крупная дрожь, она то и дело бросала взгляд на оставленную открытой дверь комнаты, ожидая, что и сюда доберутся незримые гости, но заставила себя приподняться, чтобы видеть табличку на груди Святого.

“Не бойся, бо под защитой моей ты”.

“Подними меня и веди, дочь Мойра, бо мы изгоним зло”.

У них не было в деревне никогда на ее памяти таких древних Святых, что приходилось бы в самом деле им помогать двигаться, но, наверное, это все было правильно. Мойра, все еще трясясь так, что руки срывались, подняла иссохшее тело Святого и распрямила, и он, позволяя себя держать и вести, мерно пошел к выходу. Что бы он не говорил — Мойре было страшно. Такого, как сейчас, она в своей жизни не видела и не слышала, и Святые, которые были ей знакомы с детства, никогда не проявляли своих сил как-то очевидно. Все знали, что они всемогущи — но, если так думать, они обычно ничего такого особенного не делали. Бывало иногда, лечили тех, кому еще не след умереть, но в остальном… они рядили суд, и совершали таинства, и вели учет всему, но никогда, никогда Мойра не видела от них чудес, какими, дед говорил, они были славны.

— Что мы будем делать, Святенький Гаальчик? — тихо спросила она.

“Не бойся, дочь Мойра. То не страшная беда. Верь мне.”

— А что это? Что вообще происходит?

Святой не ответил — он повернулся к распахнутым дверям дома старейшин и поднял одну костяную руку, опираясь на плечо Мойры второй.

Сначала было тихо — словно странное, заполнившееся пустую деревню, дивилось на то, что видит, а потом отовсюду стали доноситься шаги, словно все бросали свои дела и дружно спешили на общий сбор.

Шлепали маленькие ноги. Широко шагали большие. Подволакивались чьи-то усталые. Семенили крохотные и изящные. Но никого не было видно, ни единой живой души, хотя судя по звукам, они все были тут: доходили и останавливались, сверля Святого своими незримыми очами.

Незримыми?..

Новый холодок пробежал по спине Мойры, покрывая ее жалкой гусиной кожей.

Но прежде, чем Мойра успела испугаться так, чтоб потерять веру в защиту, все звуки утихли, словно собравшиеся ожидали слов Святого Гаало, а он начал вырисовывать пальцем в воздухе слова, и они оставались висеть, словно начертанные блеклым огнем.

Забудьте.

Усните.

В прах возвернитесь.

Была тишина, и был общий выдох, и потом снова — тишина.

Святой Гаало сжал плечо Мойры, и та буквально с кровью оторвала взгляд от пустой улицы.

“Не бойся, дочь Мойра, бо ушли они, растаяли.”

— А кто это? Что это было?

“Се воспоминания земли. Земля страдает, вспоминая своих детей, земля плачет по ним. Когда живут новые люди на ней, ее память спит. А когда наступает тишина на ней и не слышны шаги тех, кто живет, она полна мыслей. Будь спокойна, ушли они, заснула земля. Не потревожит твой сон никто сегодня более.”

Но всю оставшуюся ночь до утра проспала Мойра в комнате Святого, на одном одеяле на полу и укрывшись другим — и Святой Гаало охранял ее сон, бережно и надежно, словно ее собственный родной дед.