Мертвые кости, живая душа

Ирина Ростова (2024)

После похорон первого парня на деревне Мойра пошла на кладбище и выкопала его труп — потому что он сам об этом ее попросил. Только вот делать этого было нельзя, и теперь ей придется искупить свой грех, которым она обрекла на проклятье их обоих. В поисках прощения она отправляется в путь по родной стране, где мертвые правят живыми, а земля хранит память надёжнее, чем люди. И с теми, кто умер, здесь может оказаться договориться проще, чем с теми, кто ещё жив.

Глава 23

— Я каюсь, брат, — сказал Герцог, и Император снова посмотрел на него.

— Ты нарушил присягу, свою клятву и клятву своих предков передо мной.

— Я каюсь, брат.

— Ты злоумышлял против меня, от того не достаточно чисто твое существо, и душа не спокойна.

— Я каюсь, брат, — в третий раз повторил призрачный Лиисо.

— Подтверди свою присягу, повтори ее, принеся жертвы от тех, кто вверен тебе мной, из рук в руки передан.

Призрачный Лиисо не сдвинулся с места, а его Святое тело поднялось и пошло к берегу. Мойра, понимая, что ничем хорошим это не кончится, поднялась на ноги и торопливо попятилась назад — хотя и спастись тут было затруднительно. Она не видела пути — а потом на дороге Святого поднялся Олух.

Что мог сделать он против настоящего Святого? Как он мог ее защитить?

Мойра хотела крикнуть ему — “бежим”, но слова в горле застряли, а Олух, сделав шаг навстречу телу Святого, протянул ему свои руки, обагренные в крови Мойры из недавнего пореза.

— Забытого народа кровь, Мертвого народа кость, Проклятого народа дуновение, — перечислил Император со странным довольством. — И все это в одном. Ты, младший брат, подготовился хорошо.

Лиисо взял Олуха за руку и начал вводить в светящуюся воду. Сначала ничего не происходило, а потом кости жертвы с шипением объяли пузыри, окутывая их сплошным покровом.

— Олух, — беззвучно позвала Мойра, не решаясь сказать ничего громче. Кровью Забытого народа была и она, и совсем не понятно, чего можно было ждать ей, если б на нее снова обратили бы внимание Герцог и Император.

Но ее защитник словно услышал ее — свободной рукой снял с шеи свою табличку из крышки кастрюли и кинул назад. Она упала, прокатилась по стеклу, и Мойра успела прочитать на ней гаснущие последние слова своего защитника:

“Не высовывайся. Сиди смирно и тогда выживешь. Я спасаю тебя.”

Но она и в самом деле ничего не могла — что она бы сделала, стала бы кричать? Тянуть Олуха назад? Трудно себе представить, чтобы у Императора, да и у Герцога, не было возможности с ней справиться одной левой. Она снова была совершенно бессильна — и от этого ей было горько и страшно. Она, это она потащила Олуха сюда, “помогать” Святому!.. Кто же знал, что помощь будет такой? Как она могла догадаться, зачем они Святому? И вот снова она — самая слабая, кого приходится защищать и оберегать, ради кого кто-то другой совершает невероятное.

Альдо защитил ее, бросив свое горящее тело на охотников.

Святой Гаало спас ее дважды — от теней в деревне, и от кочевников там, на постоялом дворе.

Олух же… спокойно и уверенно, Олух сейчас жертвовал собой ради нее. Это она была “кровью”, он был “кость”!…

— Очень умно, — похвалил Император снова, когда Мойра, плача внутри, смотрела, как Олух медленно опускается в прозрачные воды, словно растворяясь в них под грызущими его пузырьками. Вместе с ним таял и призрачный образ Герцога, но до Герцога Мойре было сейчас дела не было. — Он только лишь “кость”, но пролитая на него кровь забытой позволила удовлетворить требование. Кроме того, его дух был осквернен после смерти, от чего он овеян дуновением Проклятья. Даже если бы ты искал много дней, младший брат, ты не нашел бы, как обойтись меньшей жертвой. Твой сын помог тебе? Ах, нет, молчи. Он не стал бы. Это Моора, так ведь? — Император снова повернулся к ней, и она от ужаса только сильнее размазала сопли и слезы по заплаканному лицу. — Мы поговорим с тобой немного после, когда ты успокоишься.

— Зачем? Зачем вам мой О-олух? — с запинкой спросила она. — Почему Святому Лиисо… нужно было это все?

— Потому что он, как и все Мертвые Герцоги, умер вне моей воли, сопротивляясь моей власти.

— Но разве Мертвые Герцоги — не первейшие… сподвижники? — с запинкой повторила она слышанные когда-то слова.

— Первейшие. Только постоянно покушающиеся на мою власть и не желающие следовать нашим соглашениям, достигнутым века назад, когда наши семьи породнились. Поэтому, от этого сопротивления, Святые из рода Герцогов почти все восстают неполными — и только повторная присяга очищает их и дает им силы. Быть слабыми недосвятыми и остаться вне моей воли им не позволяет гордость, — улыбнулся Император, прикрывая глаза. — Они не умеют быть слабыми, ведь всю жизнь они обладают властью, которая почти равна моей. Только вот ни я, ни они не можем сохранить это могущество после смерти. Не дано. Вот и идут они, поколения за поколением, на покаяние после смерти, возвращаясь в лоно моей силы. Приносят в жертву Забытого, Мертвого и Проклятого, утверждая мое право и свое подчинение. И только Лиисо с твоей помощью догадался вот так соблюсти букву требования. Очень умно. Ты очень умна, Моора. Я надеюсь, что скоро придет день, когда я скажу тебе это лично.

Мойра очень не хотела бы этого.

Она отступила еще на шажок назад, А Святой Лиисо тем временем, очнувшись, снова начал выходить на берег из светящейся купели.

— Не бойся. Поздно бояться. Твой дар слишком редок, чтобы растратить его даже на семью Герцога. Я поговорю с Дааро о тебе, и мы придем к решению, как поднять тебя наверх.

Наверх!..

На мгновение ее обдало надеждой — но она не очень понимала, на каких условиях будет это “наверх”, а спрашивать толком и не могла — в горле все еще стоял ком, да и сам Император внушал ей такой суеверный ужас своим статусом и положением, что она даже слова-то его с трудом разбирала, то и дело впадая в кататоническое состояние от самого того, что Император тратит на нее слова.

Но.. Олух!

Они вместе уничтожили Олуха — только полированная крышка осталась валяться на стеклянном берегу, и старые латы на дне озера.

— До встречи, Моора, — он улыбнулся ей и исчез в столбе света, а Святой Лиисо, наконец, выбрался на берег. На его табличке теперь была надпись, но никакой радости Мойра от этого не испытывала. Никакого удовлетворения от того, что помогла ему.

— Да как ты мог, — сказала она с запинкой, от гнева и страха внезапно переставая бояться. И повторила громче. — Как ты мог?! Ты сразу знал, что тебе надо принести жертву, так? И поэтому разрешил нам идти с тобой?!

Святой Лиисо медленно опустился перед ней на колени, не отрывая от нее взгляда своих несуществующих глаз, закрытых тяжелыми брошами, нашитыми на покрывающую его голову сетку.

“Прости, дитя, бо грешен я и перед тобой виновен”, — сказал он, и Мойра невероятно четко поняла, что речь Святых в самом деле зависела от табличек. Скорее всего, будь у Олуха настоящая табличка, то он, скорее всего, тоже так же выражался бы. Табличка…и вассальная присяга Императору? Скорее всего, это было связано. Табличка не работала без присяги, так ведь?

И вот, горько подумала Мойра, я знаю немного больше. Но нужно ли мне было это знание такой ценой? Олух, может, не был живым — но он в самом деле заботился о ней.

Лучше, чем живые.

И лучше, чем другие мертвые. Как Альдо. Как Гаало.

“Знал я о жертве. Каждый из нас знает, бо старший брат направляет нам мысль сию, как исправить свой изъян, свою неправоту, как покаяние принести.”

— Что за покаяние такое, чужой кровью? — почти закричала Мойра.

“Покаяние Мертвого Герцога суть вина”, — ответил Лиисо, все еще стоя перед ней на коленях. — “Прошу от тебя прощения, но если не можешь ты дать его, пойму я.”

— Идем, пожалуйста, отсюда, — помолчав, сказала Мойра и, подобрав крышку, которую оставил Олух, прижала ее к себе. — Я без тебя, Герцог, дорогу обратно не найду.

“Не герцог я боле, не зови меня так, дитя”.

— Я не могу звать тебя и Святым.

“Зови по имени, дитя”.

Он медленно поднялся на колени — совсем не хрупкий, не слабый, каким был после того, как вышел из земли. Его сухое тело было полно силы и величия, как тело любого Святого в его расцвете.

Олух тоже был полон такой же силы.

— Что за дар видит во мне Император? — внезапно спросила Мойра.

“Спроси у другого”, — покачал головой Лиисо и поднял руки над стеклянной землей. Она пошла рябью, словно пытаясь что-то высвободить из-под себя, и постепенно, быстрее и быстрей начала вспучиваться, и блеск потек вниз, оголяя словно бы огромную ладонь, поднимающуюся вверх из нее.

У другого — Императора? Герцога?.. Мойра с тревогой смотрела на руку, которая высунулась и распрямилась, словно ожидая. Лиисо, отряхнув мантию от налипшего мокрого стекла, ступил на каменную длань и протянул ладонь девушке.

“Так доберемся быстрее”.

Теперь, наверное, и смысла не было ему что-то злоумышлять? Мойра зачем-то нужна была Императору, а Лиисо только что дал ему повторную присягу. Разве что, прямо к нему и унесет, но что, по хорошему, Мойра могла сделать со всем этим?

Ничего.

Ровным счетом — ничего.

Каким бы ни был ее дар, он ничем не мог ей сейчас помочь.