Мертвые кости, живая душа

Ирина Ростова (2024)

После похорон первого парня на деревне Мойра пошла на кладбище и выкопала его труп — потому что он сам об этом ее попросил. Только вот делать этого было нельзя, и теперь ей придется искупить свой грех, которым она обрекла на проклятье их обоих. В поисках прощения она отправляется в путь по родной стране, где мертвые правят живыми, а земля хранит память надёжнее, чем люди. И с теми, кто умер, здесь может оказаться договориться проще, чем с теми, кто ещё жив.

Глава 18

— Диона! — позвал Арко издалека, как только увидел буквально край ее юбки, выглядывающий из-за угла. — Диона, слышь?

— Арко? Что тебе, болезный? — она выпрямилась, упираясь себе кулаком в спину.

— Вот, девку привел. От Герцога. Он велел ее, значит, обиходить и все такое.

— От Герцога, говоришь? — женщина сощурилась, глядя на Мойру, и ее лицо как-то разом смягчилось. — Ой, да молоденькая какая! Иди сюда, девонька, сейчас что-нить придумаем, вымоем тебя, одежонку какую-нить справим. Иди, иди, не бойся.

— Так я тогда того? Пойду? Ты того? Этого? — обрадовался Арко.

— А кому герцог велел ее обиходить-то, мне, что ль?

— Так тебе сподручней. Вы, бабы, сообразите между собой как-нить. Ну, а ежели мужское что справить надо, ты меня вот, Дионка, зови.

— Да тебя, вона, поди свищи-ищи, — досадливо отмахнулась та. — Ладно, уходи. Разберемся, а то ты тут, гляди ж, соплями все зальешь вконец своими слюнтяйными.

— У нее еще этот, — Арко потыкал пальцем в сторону Олуха, который переминался с ноги на ногу рядом.

Диона смерила скелет командирским взглядом и важно кивнула.

— Тогда и вовсе иди отсель, — сказала она. — Мужскую работу нам Герцогский парень, вон, поделает. Так?

“Постараюсь”, — сказал Олух через сковородку.

— А, так вот по что тебе сковорода-то нужна была, — хмыкнула Диона. — А вот и ладно, и сковородка вернулась.

— Святому Улхо бы табличку, — робко подала голос Мойра.

— С этим мы как-нить потом. Тебя-то как звать?

— Мойра. Ну… Герцог говорил — Моора.

— Тогда как он назвал, так и зовись. Мы тут все под его властью ходим. Нет тут власти больше, чем у Герцога. Идем, девонька, идем, — она подобрала пустую корзинку из-под белья, которое развешивала у дома, и поманила девушку за собой. — Моора так Моора. Герцог, небось, тебе ничего не объяснил? Не любит он этого, знать как.

— Ничего, — подтвердила Мойра, которая все еще ничего не понимала, но собиралась во всем разобраться.

— Вымоешься, поешь, и потом, стал быть, станем говорить, — Диона пропустила ее перед собой в дом, провела, бормоча себе под нос, по длинному коридору, и определила в одну из комнат, распахнув двери. — Иди вот сюда. А ты, скелетище, на кухню, воды поможешь натаскать. Ты, девонька, пока отдохни, сейчас воды притащим, и устроим тебе помыться в тепле. Не приведи Земля, застудишься, тогда мне от Герцога не сносить головы.

Это было странно — потому что Мойра точно ровным счетом ничего не значила, ничего не могла изменить, и Герцогу никак не была нужна — но она пока решила делать, что скажут. Может, понемногу все станет понятней?

— Отдохни, отдохни, — повторила Диона, выходя в коридор. Двери она запирать не стала, но Мойре и особо некуда было идти: она осталась, где оставили, и только немного обошла и подосмотрела все вокруг. Комната была совсем другой, чем она привыкла. В ней была кровать на одного человека, и сундук в ногах, и ширма, за которой стояла большая пустая бадья. Тут было даже зеркало — бессмысленное свидетельство глупой и ненужной роскоши. И в этом свете слова Герцога даже обретали смысл, только вот Мойра, конечно, не собиралась ни с какими зеркалами никакие проблемы обсуждать.

Впрочем, любопытно ей было все равно — а ждать Диону с водой и с Олухом — крайне трудно, словно каждая минута растягивалась на пару вечностей, поэтому к зеркалу она, все же, подошла — сбоку, с краю, с интересом наблюдая, как там появляется ее смутное отражение.

Ей еще не случалось смотреть на себя, как богачке — из глубин зеркал. Обычно она могла понять, как выглядит, по отражению в реке, в полированных поверхностях и глазах других людей, и сейчас для нее все выглядело иначе. И она выглядела иначе — Мойра даже сначала не могла понять, что за ужасное, грязное чучело там отражается, и только когда чучело задвигалось, то поняла, что это она сама. В ужасном рваном рубище, лохматая, чумазая, вся покрытая коркой подсохшей грязи, исхудавшая и осунувшаяся — она сама.

Но потом это гадкое изображение словно подернулось пеплом, и Мойра увидела в зеркале совсем другую картину — и другой фон, другую комнату, наполненную книгами с пола до потолка, и другого человека.

Кто-то чужой смотрел на нее с обратной стороны зеркала, внимательно изучая, и потом доброжелательно улыбнулся.

— Что-то интересное появилось в ваших скорбных землях, я смотрю. Кто ты будешь, грязное дитя?

— Моора, — автоматически ответила Мойра, следуя совету Дионы. Кто был этот человек? У него было серьезное, немного грозное лицо, которое сейчас, тем не менее, светилось вполне доброй улыбкой. Книги вокруг него выдавали невероятную высоту его положения — никто, кроме самых важных людей, не мог себе позволить такой роскоши.

“Не подходи к зеркалам, не говори с зеркалами. Не слушай их и не отвечай, если они говорят с тобой.”

Она одним махом умудрилась нарушить все запреты, которые поставил перед ней Герцог.

— Тебе предложено войти в семью Мертвого Герцога? — мужчина в зеркале поднял бровь, с интересом разглядывая донельзя грязную девушку, в прорехах жалкой одежды которой виднелись ожоги и синяки.

— Нет, милорд, — сообразила Мойра добавить хоть какое-никакое титулование. — Мне предложено тут жить. Потому что меня так осудили. Жить тут.

— Случается, случается, — подтвердил мужчина, и тут дверь позади Мойры открылась, пропуская Олуха с ведрами в руках. Под молчаливым взглядом из зеркала скелет прошел до ширмы, вылил в бадью воду и невозмутимо ушел обратно. — С каких это пор в гостевом доме Забытых скелеты воду носят?

— Он со мной, — нерешительно сказала Мойра, словно преодолевая сопротивление, и тут же пожалела о том, что открыла рот.

Нет, незнакомец в зеркале ничего страшного не сказал, только бровь поднял заинтересованно и немного скептически, но Мойре все равно почудилось, что она совершила какую-то огромную оплошность — больше, чем просто поговорить с кем-то в зеркале. Больше, чем, может, даже выкопать Альдо. И даже больше, чем выкопать Альдо во второй раз.

Эта мысль ее напугала, и она замолчала, глядя в пол.

— Очень любопытно. Всегда приятно, когда у милой девушки есть надежный и преданный защитник. А никого нет вернее мертвых — они куда надежнее живых, да и договориться с ними куда проще.

На это Мойра вздрогнула, подняла глаза снова — потому что чужой человек в зеркале говорил ровно то, что она думала сама.

— Ты ведь согласна, верно? Ты меня понимаешь, — добавил он негромко, продолжая ее изучать. — Так трудно найти среди живых кого-то, кто будет разделять твои мысли, знаешь ли. Ты, в некотором смысле, редкость, Моора. Мне нравится это имя. Когда-то давно, сотни лет назад, женщина с похожим именем стала женой моего предка. Ее звали Маара, и после свадьбы она приняла имя Мария, как это принято в моем роду. Но тебе это, наверное, и не интересно. Что же, Моора — я чувствую, твой помощник снова идет, и, значит, тебе уже пора смыть с себя могильную пыль. Я надеюсь, что нам еще доведется поговорить. Ты можешь сама позвать меня, если захочешь. — просто назови мое имя, когда решишься. Меня зовут Дарий. Запомнила? Вот и молодец.

Он растворился в тенях зеркала, и его гладкая поверхность снова отразила только маленькую комнату, кровать, ширму и одну очень, очень чумазую девушку.

— Что ты тут, Моора? Мыться иди, — Диона, проследила за тем, чтобы Олух вылил воду в бадью и подтолкнула девушку за ширму. — А в зеркало особо не пялься, — добавила она тихо чуть позже помогая Мойре вымыть волосы.

— Герцог тоже сказал этого не делать, — ответила Мойра. — А почему?

— Так вот потому, что Император, в своей милости, не может в Земле нас увидеть, как видит все под Небом со своего Небесного шпиля. Поэтому он к нам наведывается через зеркала. Слушает, смотрит, как мы живем, потому что мы, хоть и Забытые, но тоже его подданные, и он-то один про нас не забывает.

— Император? — открыла рот Мойра. — Сам Император?

— Я-то сама не видела, но Герцог говорил, да и есть у нас те, кого Император отмечал. Только их них большая часть уже в Земле. Потому что Император с ними поговорил, поговорил, — все так же еле слышно рассказала Диона. — А потом приказал Герцогу их казнить. Так что лучше и вовсе с ним бесед не вести, чем так попасться.

— И Герцог что, казнил?

— Конечно. Все мы под Императором ходим, а он — тем более.

За этим он ее расспрашивал, выспрашивал, на что-то намекал? Хочет ее казнить, или что? Хотя если бы хотел — сразу б и сделал.

Но неужели это был Император? Сам Император вот так запросто говорил с грязной деревенской девчонкой? в это было трудно поверить. Хотя до того с ней беседовал целый герцог — и Мойра понимала, что это не какой-то там титул вежливости или прозвище. Он в самом деле был владетельным герцогом — только его владения были подземными, скрытыми от других.

— А Герцог, он как, живой Святой, что ли? — осторожно и опасливо спросила Мойра, когда Диона кормила ее на просторной кухне, а Олух стоял в углу, словно забытые вилы или коса.

— Святых живых не бывает. Но все в его роду становятся Святыми после смерти, — рассказала Диона, так уверенно и гладко, словно повторяя то, что уже тысячу раз говорила. — Герцог наш — из самого древнего рода, только Император знатней его. Да и родня они — в незапамятные времена они породнились, сестра тогдашнего Герцога стала женой Императора, а дочь Императора от первой жены вышла замуж за Герцога.

— Сестру Герцога звали Маара? Мария? — Мойра даже прикусила губу в попытке не бояться и не переживать.

— Точно, так и звали. Давно это было. Много поколений назад, при Герцоге, что стал Святым Мооро, в честь которого ты названа.

— Диона, — позвала Мойра, страшась говорить об этом больше. — А ты как тут оказалась?

— Да как все. Через могилу. Осудили меня к покаянию, положили в гроб, спустили сюда. А тут Герцог со мной поговорил, судьбу определил.

— А давно это было?

— Да еще при прошлом Герцоге. Дааро-то лет двадцать как правит. До него отец его был, Лиисо.

— Святой Лиисо?

— Нет, еще не вызрел он, не вышел. Ждем мы, — просто ответила женщина. Хоть что-то было тут как у других — Святой вызревал в глубинах Земли, обретал могущество, возвращался — на радость людям. — Вот как выйдет, мы хоть все дела наши за столько лет справим. А то без благословения же не святовать, ни оженить никак.

— А других Святых тут нет?

— Не положено нам. Нам, Забытому народу, Герцог поставлен, а Святые тут бывают всего ничего, недолго, пока не уходят наверх. И бывает их всего и ничего — мы же все грешные, забытые, Святым только Герцог и встанет после смерти.

На взгляд Мойры это звучало ужасно — как же можно жить без Святых?

В их бесконечной памяти хранилось, кто кому кем приходится, кому можно женится, кому нельзя, какими именами кого святовать, кому какая работа больше подойдет. Они же собирали налог, распределяли работы и наделы, рядили суды, мирили поссорившихся. А здесь, получается, все вот это, да еще остальные дела, которые никто не отменял, полагалось делать людям с самим с помощью одного только Герцога?

— А как же в остальное время-то? — нерешительно спросила Мойра.

— А, как-то живем. Детей, конечно, никто не святует, но у нас и мало их, детей-то. И женить некому, так живем, с Герцогским разрешением. А уж хоронить-то мы привычные и сами, тут сама земля всех забирает, стоит только умереть. Жадная она, Герцог говорит, баламутная. До плоти охочая, потому как близко основание Небесного Шпиля, и здесь власть Императора громче призывает всех, и мертвых, и живых.

— Я ничего не понимаю, — пожаловалась Мойра.

— Да ты поживи тут немного, дай себе время. Постепенно и все поймешь. Может, правда, и не так, как понимают всякие высоколобые мудрецы, но нутром, нутром ты поймешь.