Мрак сердец наших

Анна Вейл (2024)

Мраки. Люди со сверхъестественными способностями. В Ниневии это грешники и отбросы общества. Лита — одна из них, но презирает Мраков и мечтает о справедливом отношении к себе. По странному стечению обстоятельств она узнает, что правители страны жестоко используют таких, как она, и встречает потомка древнего короля. Теперь перед Литой стоит выбор: присоединиться к лидеру восстания и спасти падших Мраков или принять сторону закона и спастись самой. Но есть ли этот выбор в действительности? Ведь она уже стала пешкой в мире заговоров и тайных обществ, жестоких убийств и борьбы за власть.

Глава 3. Незапланированные траты

Солнце било в глаза, я закрыла лицо рукой и постаралась отдышаться. Из кабинета Надзора к выходу я бежала. Вот засада! И так каждые три месяца будет? Курт перед каждой отметкой рвет и мечет, заявляет, что это беззаконие — контролировать Мраков только за то, что они такими родились. Смешной. Ведь это-то как раз и есть закон. Без отметок Мраки бы без конца бродяжничали, побирались и грабили. Но сейчас я разделяла гнев брата.

Я выдохнула. С этим я ничего поделать не могу, зато могу опоздать на работу. Спускаясь по лестнице, сунула руки в карманы юбки, чтобы никто не заметил клейма. Но опоздала.

— Мрак, эй, Мрак. Мама, это Мрак, — мелкий, пухлощекий пацан, от уха до уха измазанный шоколадом, показывал на меня пальцем и верещал на всю улицу. — Мама, погляди на нее!

Детский визг разлетался по площади и эхом отдавался от стен главных зданий Лагаша. Чиновники, священники и няньки, что вели отпрысков благородных семей в школу, повернули головы. Провалиться! Я заспешила прочь с площади. К пацану подбежала мать, схватила за руку и потащила к карете, что стояла у здания мэрии.

— Милый, не надо. Не подходи к ней.

Я хмыкнула. Лицо у меня чистое, и я никогда не буду так бестактно тыкать в человека пальцем. И все равно главное отребье здесь — я. Уже свернув в проулок, я оглянулась. Статуя Бога-Покровителя — та, что одной рукой лила святую воду из кувшина, — второй грозным перстом указывала на меня. Да поняла я, уже ухожу.

***

Трактир «Олень и тетерев» было лучшим заведением в городе — по твердому мнению его владельца. Месье Гийом был один из немногих, кто хорошо ко мне относился. При встрече он не отводил глаз, кивал мне, пару раз в день мог обратиться по имени, но главное — дал мне работу.

При первой встрече в ответ на просьбу о месте месье Гийом, как и многие, рассмеялся мне в лицо. Но я заставила его выслушать меня и заявила: если он действительно претендует на звание приличного трактирщика, а с ним и на кошельки богатых путешественников, обслуживание должно быть на уровне. После этого я рассказала, для чего используют каждый из пятнадцати столовых приборов легендарного королевского набора, показала семь способов складывать салфетку на тарелке и отчеканила составы всех блюд из его меню. Я знала — у меня лучшие манеры во всем Лагаше, и другого такого официанта в городе ему не найти. Трактирщик долго мялся, кусал губу, тяжело вздыхал и все время возвращался взглядом к метке на моей руке. Приличный трактирщик не мог позволить, чтобы гостей обслуживал Мрак. И как удачно и совершенно случайно в тот момент я вспомнила, что в лучших заведениях столицы официанты ходят в белых перчатках. Глаза Гийома загорелись.

Так я начала работать в «Олене и тетереве», гостям я нравилась, и они оставляли неплохие чаевые. Я же не знала, что их нужно отдавать в общую кассу. Но быстро усвоила, когда меня в первый раз побили другие официанты. Они быстро поняли, что я Мрак, поэтому завести друзей на работе мне не светило.

— Убери столы у дальней стены и отнеси завтрак в третью комнату, — с порога бросил месье Гийом. — Потом на кухне помоги.

Высокий, дородный, с черной бородой и потным лицом он больше походил на сапожника или обрюзгшего кузнеца, но двигался удивительно грациозно. Особенно, если нужно было успеть перекинуться парой слов с дюжиной постояльцев. Пока я собирала посуду, его грузное тело, закованное в шелковый камзол, металось от одного стола к другому. Трактирщик с одинаковой легкостью мог поддержать разговор и о росте цен на древесину, и о разбойничьих шайках на подходах к столице.

— Мраки страх потеряли! У брата — ювелира — лавку вынесли подчистую! Он утром пришел — дверь закрытая, а золота нет. Они, паразиты, через окна залезли. А в окнах, этих, представляете — стекол нету. Нет, брат, их не разбили. Они их расплавили — стекло как вода по стенке стекло, потом лужа на полу была. Только стеклянная и твердая. Тьфу, — один из приезжих ударил кулаком о стол. Его чай выплеснулся из кружки. — И Директория хочет, чтобы они с нашими детьми в школах вместе учились! Да их вязать их всех надо!

Я хмыкнула, да уж, новый закон о совместных школах много шуму наделал. На деле вряд ли люди это допустят. Но все равно приятно, что Директория считает, что мы можем учиться. Я вот могу.

— Конечно-конечно! Так и надо! Разве их не держат на контроле? — трактирщик бросил на меня быстрый взгляд.

— А толку-то? В книжечки записали, — ненавистник Мраков сделал вид, что водит карандашом по руке, — а они пошли людей грабить и творить все свое безобразие. Я вот, что скажу. Только вычислили, что парень с гнильцой, сразу за решетку его. Таких не исправить…

— Или девчонка, — влез в разговор официант Тибальд и поставил перед гостем тарелку с яичницей и беконом. — Ваш завтрак.

— Чего?

— Завтрак, говорю, месье. А еще — с гнильцой может быть не только парень, но и девчонка, — Тибальд скосился на меня и подмигнул.

Он меня на дух не переносит. Особенно после того, как Гийом попросил меня обучить остальных официантов столовому этикету. Тогда меня тоже побили. Тибальд в первую очередь. Конечно, можно было обратиться в Надзор с жалобой, и ему бы выписали штраф, но тогда мне бы досталось в двойном объеме. Ещё я могла в отметку расцарапать Тибальду лицо, но побоялась, что трактирщик выгонит меня за драку. От идеи поделиться знаниями пришлось отказаться.

Несколько часов я бездумно разносила тарелки, собирала тарелки, мыла тарелки и снова наполняла их. Работы я не боялась, да и не такой уж и сложной она была. С какой стороны класть вилку, а с какой нож, какое вино посоветовать к рыбе, а какое — к мясу, перед кем присесть в реверансе, а перед кем молча поставить обед и удалиться — все это я знала слишком хорошо. Когда этикет все детство вдалбливают в тебя палкой, вытравить его потом невозможно. Обычно я работала как шарманка у уличного музыканта — одного завода хватало до вечера. Только и нужно было, что уворачиваться от гостей, которые норовили ущипнуть ниже спины, и Тибальда, который пытался невзначай опрокинуть на меня тарелку с остатками супа. Но это не первый задира в моей жизни — уворачиваться я умею.

В обед, который у официантов наступает гораздо позже обычного обеда, я взяла на кухне положенный мне сэндвич, вышла на улицу и сбежала к набережной. Там я спряталась в любимый закуток между овощной лавкой и пекарней. Весной и летом я всегда ела снаружи — презрительные взгляды за общим столом портят аппетит. А на улице тепло свежий воздух. Насколько он может быть свежим в подворотне, куда повар выбрасывал протухшие потроха и где кошки метили каждый угол. Да и тепло сегодня уже не было — небо заволокли тучи. Обещанный Куртом из будущего дождь должен был вот-вот начаться.

Я села на перевернутый плетеный ящик, закинула ноги на второй, поменьше, после чего достала сэндвич, откусила и закрыла глаза от удовольствия.

–Хэй, красавица, чего скучаешь в одиночестве? — протянул кто-то.

Я открыла глаза исключительно, чтобы закатить их. О, Покровитель, что за избитые фразы. Да и неужели кто-то реально заводит знакомства в подворотне среди одичавших от голода кошек и разжиревших крыс? Нет, определенный тип людей, наверняка. Я повернула голову. Да, вроде такого типа.

В дальнем конце прохода между зданиями, облокотившись плечом на покрытую мхом и плесенью стену, стоял молодой парень. Он вряд ли был старше меня. Но вот его сюртук и цилиндр — видели еще моих предков. Даже издали я видела обтрепанные рукава и лоснящиеся пятна на темной одежде. Зато лицо у парня было светлое — над глазами поднимались дуги белесых бровей, а ресницы или отсутствовали напрочь, или были абсолютно прозрачными. И только на удивление красные губы выделялись на белом лице.

Я проигнорировала вопрос и снова впилась зубами в бутерброд. Парень подошел ближе, потом еще ближе и до неприличного близко. Сел на ящик, куда я положила ноги и заглянул мне в лицо.

— Хэй, красавица, а еще одного не найдется? — он ткнул пальцем в мой сэндвич.

— Заработай, — я опустила ноги и отвернулась.

Парень был настырный. Он поднялся и обошел меня, чтобы снова заглянуть в глаза.

— Не всем с работой везет, — он вздохнул, как будто и вправду сожалел. — Другие вертятся, как могут.

Я промолчала, только глянула на сэндвич — много ли еще осталось, — а потом на небо — скоро ли польет.

— Слушай, — не унимался белобровый. — А давай я тебе что-нибудь продам. У меня разного добра навалом. Вот и заработаю.

— Я меня все есть, — хмыкнула я, — только денег нет.

— Да ты не переживай, я сестре скидку сделаю.

Он коснулся тыльной стороны правой ладони. На руке красовалась перчатка без пальцев. Я поняла, что он намекает на клеймо под ней. Такое же как у меня — я-то сэндвич держала голыми руками и метку выставила на обозрение всей подворотне. Я снова хмыкнула. Мрак, торгующий ширпотребом, наверняка, еще и ворованным, — ходячий стереотип.

— Спорим, у меня найдется что-нибудь для тебя. У меня талант — понимать, что человек хочет.

Он уставился на меня, прищурился и, не отрывая глаз, стал лазить по карманам.

— Не то, не то, — приговаривал он, не вынимая содержимое. — Такой красавице нужна красивая вещь. Вот!

Он выставил сжатый кулак, пошевелил пальцами. Из его ладони выпал желтый жук и запрыгал на веревочке. Через несколько секунд, я поняла, что это золотой кулон на тончайшей цепочке. Нежные золотые лепестки, которые я сначала приняла за лапы жука, обрамляли камень размером с ноготь. Кулон чуть повернулся, и на камень упал заблудившийся луч солнца.

— Под цвет твоих глаз, — расплылся в наглой улыбке парень.

Сегодня я не смотрелась в зеркало, но и без этого прекрасно знала, как выгляжу. Русые волосы — того скучного цвета, что в хмурый день становятся особенно блеклыми. Тугая коса — чтобы спрятать оттопыренные уши. Бледная кожа. Но стоит меня разозлить — и она станет пунцово красной. Большой рот. Не чувственный, как любят писать в книгах, а гигантский. Прозвище «жаба» кому ни попало не дают. А я носила его все годы, что жила в приюте. И только глаза…

Глаза были моей гордостью, это было единственное, что мне в себе нравилось. И они были какие угодно, но только не грязно-зеленые. То есть, в первую очередь, они были зеленые. Светло-зеленые, ярко-зеленые, нежно-зеленые с каплей желтого. Как зеленая дымка, что появляется на деревьях ранней весной, когда листья едва-едва показываются из почек.

И именно такого цвета камень сверкнул в руках незнакомого Мрака в темной, грязной и вонючей подворотне.

Я застонала. Парень был прав — у него талант. Может, в этом его способность, а может, просто чутье торгаша. Я хотела этот кулон. Хотела больше всего в мире. У меня никогда не было такой красивой вещи. Я тихо застонала.

— У меня нет денег.

— Совсем нет?

Я опустила глаза к недоеденному бутерброду.

— Слушай, мы, конечно, оба понимаем, что вещь дорогая, — белобровый зажал украшение в кулаке. — Но мы также понимаем, что в лавку я его не понесу. Тебе готов отдать за пол цены.

— Сколько? — я так и не подняла глаз.

— Пусть будет… так и быть… пятьсот мин.

Я горько рассмеялась. В кармане у меня были две последние мины. Хотя сегодня месье Гийом должен был выплатить недельное жалованье — тридцать мин. Даже начни я торговаться с парнем, кулон никогда не будет мне по карману.

Я вздохнула и посмотрела на улицу, которая виднелась в проеме между двумя домами. Там шли покупатели с пакетами плюшек и рогаликов из пекарни, до меня долетал приторный запах выпечки. Там останавливались кареты и почтовые дилижансы, из которых выходили солидные путешественники и их жены в вышитых бисером и покрытых кружевами платьях. А мне хотелось всего лишь один маленький кулон.

Рука сама собой поползла в карман. Там лежал свернутый вчетверо лист бумаги. Лежал на самый крайний случай, как я не раз повторяла Курту.

— Так, как? Будешь брать? — белобрысый протянул руку и раскрыл ладонь. На ней снова зашевелились золотые лепестки, а в зелени драгоценного камня заиграли блики.

Я долго смотрела на кулон очень и надеялась, что на лице отражаются муки выбора, а не подозрительное напряжение. Мои пальцы тем временем разворачивали лист. Они двинулись от угла к центру, оставляя на бумаге цветные пятна. Красные завитки, герб Ниневии, цифра пятьсот в самом центре и портрет Хьюго Деманца, члена Директории. Я чувствовала, что на лбу выступила испарина, но отступать было поздно.

— На! — я вскинула руку и протянула сложенную банкноту.

Пожалуйста, не разворачивай. Пожалуйста, спрячь ее поскорей, пока цвет не сошел.

Но парень не услышал моих молитв. Он ошарашенно уставился на деньги, взял их и развернул. Посмотрел на банкноту с одной стороны. Перевернул. Хмыкнул.

— А говорила, что денег нет.

— Я… мне… заплатили, — промямлила я.

— Меньше знаю, — торгаш вскинул руку, — меньше осуждаю.

Он протянул кулон на раскрытой ладони. Я схватила украшение, выронив остатки сэндвича, и поднесла к глазам.

— Ну-с, с вами приятно иметь дело, — белобровый приподнял цилиндр и не прощаясь зашагал вглубь подворотни — подальше от многолюдной улицы.

Я же прижала свое сокровище к груди, вскочила и побежала к трактиру. И там, внутри, в темноте коридора, меня внезапно захлестнул страх. Я только что нарушила закон. Я заставила себя дышать медленно и глубоко, чтобы успокоиться. Да, нарушила. Но разве обмануть обманщика — так уж плохо?