О книгоедстве

Цви Владимирович Найсберг

Цивилизация совершенно невообразимо хищна и утилитарна во всех своих простейших и плотских «воинственно благих» устремлениях. Культура подчас излишне возвышенна и парит в облаках абстрактной и вовсе совсем не в меру во всем обезличенной благости духа, довольно-то редко находя для себя нужным спускаться с тех самых седьмых небес на грешную землю.

Но дело тут было отнюдь не в неких разве что уж самых отдельных личностях, а, собственно, говоря, во всех тех «либералах дегустаторах» грядущей всеобщей славной свободы…

Они и впрямь неудержимо возжелали незамедлительного освобождения буквально ото всех невероятно жестоких рамок обыденности, некогда имевших свое место и время в тех еще безгранично примитивных условиях того самого предыдущего 18-го века.

А то столетие неизменно было все той же неразрывной нитью крепко-накрепко фактически разом увязано именно что со всеми теми временами того весьма стародавнего и, как есть почти всецело доиндустриального, исключительно «гужевого» и парусного бытия.

И именно на нечто как есть, во всем тому подобное сколь зорко же указывает Марк Алданов в его великом литературном труде «Истоки».

«Исторический процесс есть процесс случайный.

В сущности, понятие прогресса мы все-таки выдумали в результате только небольшого запаса небеспристрастных, часто самодовольных, наблюдений над жизнью одной второстепенной планеты в течение двух-трех последних столетий: в шестнадцатом веке люди жили приблизительно так, как две тысячи лет тому назад, так что тогда говорить о прогрессе было бы уж совсем глупо…»

49

И вся та ныне до чего только весьма этак прославленная культура не более чем чисто внешняя оболочка всякого нынешнего современного человека, а внутри он в целом и состоит из точно тех же прежних древних инстинктов.

Причем они подчас могут оказаться гораздо вот сильнее всякой той хорошо обдуманной и тщательно взвешенной логики.

Но при всем том большинство порывов человеческой души вполне благородны и светлы, ну а потому и достойны они всяческого, между тем, к себе истинно большого уважения.

Однако иногда — это бывает полностью совсем же явно наоборот.

И сколь неизменно, то еще сходу чисто ведь разом на деле понятно, что как-никак, а будучи весьма на редкость до чего только надежно более чем тщательно завуалирована внешней культурой, примитивная эгоистическая сущность и близко никак от всего этого не становится несколько менее хищной.

Нет вот, скорее наоборот — именно технический прогресс, а также и чрезвычайно ударившаяся в сущую элитарность современная философия неизменно во всем лишь, куда только поболее поспособствовали именно тому, дабы цивилизованный человек практически напрочь утратил всякую жалость к ближнему своему.

А из всего того само собою разом и следует, что непременно будет он к какому-либо полностью постороннему ему человеку всецело относиться, только лишь как к некоему несносно зловредному насекомому.

И чем ведь всех тех на редкость аккуратненько обводимых им кружочком исключительно ничтожных представителей человечества и вправду затем разом окажется несколько поменее, тем лишь только-то оно и будет затем весьма значительно лучше, разумнее и праведнее.

И самой, между тем, наиболее наилучшей вуалью на хищной морде дикости всегда вот является некое, то этак совсем уж нескромное общественное благо со всею строгостью разом и вытекающих из него оргвыводов, что кому-то и вправду должно быть именно худо, поскольку он на редкость безнравственно угнетает всякий простой народ.

Но, конечно, все — это одни лишь те донельзя неотесанно грубые слова, и они само собой никак не более, нежели чем некое вовсе-то совсем пустое мудрствование.