О книгоедстве

Цви Владимирович Найсберг

Цивилизация совершенно невообразимо хищна и утилитарна во всех своих простейших и плотских «воинственно благих» устремлениях. Культура подчас излишне возвышенна и парит в облаках абстрактной и вовсе совсем не в меру во всем обезличенной благости духа, довольно-то редко находя для себя нужным спускаться с тех самых седьмых небес на грешную землю.

Достоевский «Бесы».

« — Я говорил шепотом и в углу, ему на ухо, как могли вы узнать? — сообразил вдруг Толкаченко. — Я там сидел под столом. Не беспокойтесь, господа, я все ваши шаги знаю.

Вы ехидно улыбаетесь, господин Липутин? А я знаю, например, что вы четвертого дня исщипали вашу супругу, в полночь, в вашей спальне, ложась спать. Липутин разинул рот и побледнел. (Потом стало известно, что он о подвиге Липутина узнал от Агафьи, Липутинской служанки, которой с самого начала платил деньги за шпионство, о чем только после разъяснилось)».

И главное чего-то автору все — это уж очень даже (своими методами) крайне так совсем неприхотливо вполне ведь явственно напоминает, ах да — всезнающие око, ухо, да и собачий нюх всесильного КГБ.

Тоже, небось, большевики у гениального писателя о великом негласном надзоре (до того, как более-менее полноценно его создать) все — это считай, уж загодя весьма вот внимательно вычитали?!

Да и вообще почему — это коммунистам было никак не оказаться более чем искренне благодарными великому Федору Достоевскому, когда тот на редкость доходчиво и внятно вполне ведь наглядно конкретизировал все главные тезисы их бесовского правления, сколь железобетонно и верно их заранее обосновав?

87

Им всего-то, что оставалось, так это весьма неспешно отбросить все, то до конца абсурдное и нежизнеспособное, и вот оно перед ними как есть уж само полностью выложено, словно на блюдечке!

А впрочем, кто-нибудь непременно выскажется именно в том, собственно, смысле, что, мол, кабы не те безумно страшные катаклизмы, временно изменившие лицо всего этого мира, и до чего многострадальная российская история вполне бы могла пойти по тому исключительно другому заранее накатанному руслу.

И это, мол, всего-то, что разве что те весьма весомые и злосчастные обстоятельства до того неудачно и нелепо чисто так в единую цепочку сами собой сходу уж разом сложились…

Ну а коли бы приобрело тогдашнее развитие событий несколько иной, куда разве что поболее позитивный характер, и все ведь, конечно, пошло бы совсем как по маслу…

И это все будто бы вполне верно, но только на самый тот еще первый взгляд.

А все, потому что не просто же тот гениальный стратег Наполеон, приводит в своих мемуарах до чего уж донельзя емкую и примечательную восточную поговорку.

«Как и положено во времена великих событий, сильного зарежут, слабого удавят, а ничтожество сделают своим предводителем», — эту пословицу я услышал в Египте».

А как то еще вообще могло быть иначе?

Ведь весь этот бренный мир именно что как есть, сколь этак злосчастно повсюду руководим одними лишь бесами титанических и на редкость отчаянно хищнических амбиций.

Ну а для всех тех хоть чего-либо стоящих и вполне естественных логических построений места при этом попросту уж, никак вовсе не остается.

А потому, как тут ни трудись, до чего пространно указывая перстом в некое светлое грядущее, а все равно его там и близко совершенно же нет, и никогда вот не будет.

Раз сколь успешно добраться до него будет возможно одним лишь тем весьма невозмутимо медленным и крайне осторожным шагом, неизменно при этом, смотря, куда это именно ты ступаешь ногами.