О книгоедстве

Цви Владимирович Найсберг

Цивилизация совершенно невообразимо хищна и утилитарна во всех своих простейших и плотских «воинственно благих» устремлениях. Культура подчас излишне возвышенна и парит в облаках абстрактной и вовсе совсем не в меру во всем обезличенной благости духа, довольно-то редко находя для себя нужным спускаться с тех самых седьмых небес на грешную землю.

Поскольку эти, во всей той на редкость приличествующей им тривиальной обыденности бесподобно прекрасные люди, будучи некоей суровой силой, сколь внезапно же выдернуты из тех еще изначально привычных для них рамок, несомненно, вскоре буквально всех предадут, будут с неистовым энтузиазмом спасать одну свою нежно любимую ими шкуру и этак-то собственно далее…

А то между тем и есть те самые отчаянно верные реалии всей этой нашей жизни, а не какие-либо восторженно книжные о ней самые благие же домыслы.

Ласковое добро, вполне способно быть дико аморфным, то есть попросту может оно всеми теми стальными канатами прочно и намертво оказаться сколь этак прочно, увязанным именно что с чисто внешними довольно-то хорошими условиями жизни, а не с чем-либо хоть сколько-то на деле поболее существенным и важным.

8

Причем в литературе обо всем этом, как правило, ничего и близко ведь явно не сказано, раз даже и далеко не худший ее мир довольно-таки четко разграничивает злодеев и святых мучеников, безвинно страдающих из-за чьих-либо, ясное дело, вовсе-то совсем чужих хитроумных козней.

Ну, а еще порою в мире большой литературы одним тем до чего ярким цветом живописно прославляются мужественные поступки всевозможнейших истинных героев…

Связующая нить повествования к тому, безусловно, как есть, вполне ведь обязывает…

…а между тем буквально всякий человек — существо во всем изначально цельное, а потому и растаскивать его душу на какие-либо отдельные фрагменты, и близко уж явно совсем так оно ни к чему.

Однако сколь частенько та на редкость разбитная в смысле всех своих подчас нисколько недалеких нравственных поучений художественная литература попросту бездумно рвет всю правду о человеке на самые мелкие ее лоскуты, явственно выпячивая в нем именно то, что наиболее подходяще для его более-менее полнокровного отображения.

Ну, а все в нем как есть вполне «естественно лишнее» она весьма же тщательно упрячет по всяческим довольно-то дальним углам.

Раз делать — это как-либо иначе — то уж будет в самой наивысшей степени до чего еще попросту совсем неприлично!

И вообще как-никак, а будет оно никак явно неподобающе для всякого его отображения во всей той крайне невзыскательно непритязательной своей житейской плоти и крови!

А уж тем более для подобного рода вещей совсем не найдется места во всяком том или ином художественном произведении, коли чего-либо в этой жизни, было ведь автору сколь так мучительно неудобным весьма уж ревностно переносить на белую бумагу.

Причем поболее всего как раз из-за самого как есть искреннего им восприятия тех самых до чего определенных и откровенно непритязательных человеческих черт.

Да так еще и на редкость мелочного, как и весьма вот слащаво благодушного неприятия автором какого-либо художественного произведения весьма этак отъявленно совсем же неправо существующих явлений и реалий всего того необычайно яркого и разнообразно широкого общественного бытия.

9

Да к тому же какой-либо автор вполне искренне способен безо всяческих затей разом еще посчитать, что рядовой обыватель его никак иначе попросту и не поймет, а именно потому во имя наилучшего блага (обывателя) ему непременно так разом окажется надобно хоть сколько-то, всласть подсластить всю эту порядком пресную жизнь…