О книгоедстве

Цви Владимирович Найсберг

Цивилизация совершенно невообразимо хищна и утилитарна во всех своих простейших и плотских «воинственно благих» устремлениях. Культура подчас излишне возвышенна и парит в облаках абстрактной и вовсе совсем не в меру во всем обезличенной благости духа, довольно-то редко находя для себя нужным спускаться с тех самых седьмых небес на грешную землю.

89

Однако строить и строить те самые благие и при всем том до чего еще очаровательные планы абсолютно никому и близко-то вовсе никак оно совсем не помешает.

Зато от всего того, что и впрямь крайне на редкость нисколько же нелицеприятно, тот человек, что сколь явно пресыщен внешней культурой, буквально сразу так и открещивается, причем с самой той до чего превеликой щенячьей радостью.

И происходит — это, как говориться, считай ведь только благодаря разве что той же литературе, как и вполне наглядно создаваемых ею ярких и выпуклых образов.

И главное, взялось нечто подобное никак не из чистого воздуха, а появилось оно на свет Божий именно с тем-то более чем необъятно благостным дуновением чересчур уж подчас излишне порою слащавых, а также и слишком-то наставительно благожелательных книг всех тех или иных ныне их имеющихся жанров.

Причем именно сила таланта автора и определяет суровую увесистость того удара, что будет им нанесен в стену дома крыша, которого хороша ли она или очень плоха, но она при любом раскладе хоть как-то же укрывала граждан страны от того дикого ненастья, которое приносит с собой всякая лютая анархия.

И вот скажем, достопочтенный Лев Толстой уж вместо того, чтобы истово боготворить армию как единственно верный оплот державности своей страны, во сколь многих мыслях своих безнадежно оптимистически попытался переиначить существующее мироздание именно эдаким образом, дабы так и воссияла над нами звезда всеобщего счастья и ласковой любви ко всякому ближнему своему.

Он это, конечно, делал далеко не везде, но даже и там, где он этого совсем так не делал, в его душевном настрое буквально всегда присутствовали элементы, разоружающие добро и делающие, по всей своей сути, неизбежное зло крайне вот непримиримо противным всякому внимающему его великому творчеству чьему-либо светлому уму.

90

Лев Николаевич Толстой, подчас совсем уж безапелляционно и беззастенчиво дискредитировал армию, а от всего этого добра вовсе-то явно нисколько не жди.

И само собой попросту сходу ведь ясно, что еще разом так вышло из всего того одно лишь разве что великое (всеми планами своими) демоническое зло.

И вот он тот вполне конкретный пример мышления Льва Толстого, никак не наспех автором со всем тем солдатским мясом вырванный из его «Севастопольских рассказов»:

«Лица и звук голосов их имели серьезное, почти печальное выражение, как будто потери вчерашнего дня сильно трогали и огорчали каждого, но, сказать по правде, так как никто из них не потерял очень близкого человека (да и бывают ли в военном быту очень близкие люди?), это выражение печали было выражение официальное, которое они только считали обязанностью выказывать. Напротив, Калугин и полковник были бы готовы каждый день видеть такое дело, с тем, чтобы только каждый раз получать золотую саблю и генерал-майора, несмотря на то, что они были прекрасные люди. Я люблю, когда называют извергом какого-нибудь завоевателя, для своего честолюбия губящего миллионы. Да спросите по совести прапорщика Петрушова и подпоручика Антонова и т. д., всякий из них маленький Наполеон, маленький изверг и сейчас готов затеять сражение, убить человек сотню для того только, чтоб получить лишнюю звездочку или треть жалованья».

А между тем для своего собственного времени все это было, конечно же, пусть и правда, но, правда, дьявольски однобокая.