…Но Буря Придёт

Nameless Ghost (2024)

Вымышленный мир или иная история нашего? Решать то читателю. Мрачная сага из мира суровой архаики, наследия века вождей и героев на фоне полуторатысячелетнего противостояния столкнувшихся на западе континента ушедших от Великой Зимы с их прародины к югу дейвонов и арвейрнов, прежде со времён эпохи бронзы занявших эти земли взамен исчезнувших народов каменного века. История долгой войны объединивших свои племена двух великих домов Бейлхэ и Скъервиров, растянувшейся на сто лет меж двумя её крайне горячими фазами. История мести, предательства, верности, гибели. Суровые верования, жестокие нравы времён праотцов, пережитки пятнадцативековой вражды и резни на кровавом фронтире народов — и цена за них всем и для каждого…

НАЧАЛО…В ПРЕДДВЕРИИ КРОВИ Нить 5

Первым с места сдвинулся ёрл, шагнув вперёд и бесстрастно озирая тела перебитых посланцев из Эйрэ.

— Вон отсюда убери эту падаль… — твёрдо и спокойно сказал Къёхвар вершнему стражей, презрительно пнув носком сапога тело мёртвого Уи́ннаха.

— И вели вымыть тут хорошенько, — добавил он, скрестив на груди руки и глядя на залитый кровью пол Красной Палаты.

Воины поспешно засуетились, торопясь исполнить повеление правителя. Даже они были потрясены произошедшим на их глазах — и под их же руками — когда всё посольство áрвеннида было перебито до единого человека. Без слов они исполнили повеление.

Обминув распростёртое на полу тело застреленного Турсой последнего из посланников Къёхвар подошёл к резному окну, внимательно глядя куда-то вниз. Став рядом глава стражи склонил голову, осторожно вопрошая взиравшего вниз повелителя.

— Ёрл, а с этими делать что?

Там на внутреннем малом дворе в ожидании возвращения послов толклись у распряжённых скакунов их люди, негромко переговариваясь и настороженно озираясь. Даже то, что они прибыли сюда с миром на переговоры, не давало им расслабиться, чувствуя себя в самом сердце дейвóнского ходагéйрда словно в волчьем логове, где ощущалась опасность не только от шумной озлобленной толпы на площадях и проездах.

Ёрл посмотрел на своего верного слугу как на наивного ребёнка.

— Разве мало у нас в Винге ям? — жёстко вопросил он у родича.

— Или оврагов в лесах, где лишь волки плодятся, — понимающе ответил ёрлу кивком глава стражи — и знаком руки кликнул людей следовать за собой, торопливо выходя прочь из Красной Палаты.

Проходя через полную людей оружейную на нижнем дворе Турса обратился к одному из там бывших, сидевшему на углу стола среди прибывших вместе с ним поутру конников. Среднерослый и жилистый, голубоглазый, отставив в сторону полупустую кружку пива он неторопливо водил по засаленным доскам перед собой жалом небольшого — но отнюдь не для резки колбас — острого боевого ножа, вырезая тонкую светлую стружку из глубоко оставляемых лезвием борозд. Его усмехавшееся лицо повернулось к вершнему стражей.

— Нож — есть одно дельце… с гостями, — подозвал его взмахом ладони Медвежья Лапа.

Без лишних слов поняв суть дела улыбчивый встал, оправив свой пояс с блодва́рпэ, допил горький хмель — и лезвие резко исчезло в устье спрятанных в левом рукаве грязной верховни́цы ножен. Как тени за ним следом поднялись и все его люди, на ходу подхватывая сложенные на полках клинки.

Ёрл вновь выглянул в изукрашенное многоцветием тонких слюдяных вставок окно Красной Палаты, взирая с высоты своих покоев вниз во внутренний двор Хатхáлле. Там в ожидании возвращения послов толпились у навязанных подле сеновален-кормушек коней а́рвейрны, исподлобья озираясь на служек и воинов стерквéгга, негромко переговариваясь друг с другом на наречиях тех земель Эйрэ, откуда они явились в посольство.

Выходившие во двор из чертога высокие ворота внезапно распахнулись, и целых четыре десятка дейвóнских воителей в полной броне выбежали из-за их растворившихся створок. Зазвенели спускаемые с пальцев тетивы, и свист стрел разнёсся по двору, вслед за которым раздались смертельные всхрипы падавших наземь сражённых людей, застигнутых врасплох безоружными.

Несколько арвейрнов ещё успели выхватить из ножен мечи и закрыться от стрел щитами, однако превосходившие тех числом дейвóны мгновенно зарубили этих оставшихся в живых, кровавым месивом рухнувших им под ноги. Говоривший с одним из товарищей Койнах был сразу пронзён тремя жалами копий, пригвождённый ими к каменной тверди стены. Крепкий здоровяк Гийлэ упал лицом на посольский перекат, не успев даже обернуться на сразивший его со спины чужой меч. Лишь молодой Кинах ещё успел взвить геáру и перерубить по запястью замахнувшуюся на него руку со сталью — но в следующий миг сразу четверо крепких противников с долгим клевцом у их вершнего насели на парня со всех сторон точно травящие медведя хищные псы, окружив и зажав в глухой угол меж каменных стен.

За мгновение до того, как в спину сквозь броню ему резко и сильно ударил тяжёлый двуручный клинок, Кинах с тоской обречённо прозрил, что не наденет он жёрнов на шею своему пронырливому соседу Гвáилдэ, не его с Линэд руки окрутят невестиным поясом на свадьбе по-осени — и не от него народи́т она всех тех детей, что будут бегать когда-то как сам он меж древних заросших курганов у стен их родного Иáррэ-а-ка́рраг — и не…

— А-а-а… Клятый сучонок… а-а-а-о-о… отсёк… — хрипя сквозь стиснутые от боли зубы ревел воин с перерубленной рукой, упав на колени и зажимая левой ладонью брызгавший алым обрубок десницы.

— К лекарю Винрида, — спокойно распорядился невозмутимый Турса, закинув на левое плечо долгий клевец и внимательно осматривая залитый кровью двор Высокого Чертога с лежащими ниц телами зарубленных а́рвейрнов. Подчинившись приказу двое его людей убрали клинки в ножны и поволокли под локти вывшего от боли однорукого, оставлявшего позади себя кропивший алый след из кровоточившей культи.

— Выщенок клятый… убью-у-у… — стонал тот сквозь зубы.

— Тише ты, Винрид, терпи!

— Я его… и одной… горло ему выдерну, гадёнышу рыжему… — хрипел однорукий, пытаясь встать на ноги и заливая кровью простёганную верховницу, — …пустите… дайте встать…

— Во́ронам он уже снедь стал, — успокаивал кто-то его, — тихо ты, Винрид, кровь не теряй попусту!

— Пустите… горло ему вырву… — затихая в воротах чертога доносился его озлобленный стонущий хрип.

— Всех рыжих на возы — и в ямы лесные, — спокойно повелел глава стражи, внимательно оглядывая трупы. Подойдя к одному из лежащих, он резко вонзил блодвáрпэ в бок всё ещё живого а́рвейрна, проколов в стык полосчатую броню с кожаной подбойкой под синей накольчужни́цей со знаком дома Конналов, заставив умолкнуть его хрип на залитых кровавою пеной губах. Упёршись ногой в грудь мертвеца он вытянул из тела глубоко засевший меж рёбер клинок, вытерев кровь на железе о бурую шерстяную ткань чужеземного плаща его хозяина, и резким движением вернул назад в ножны.

Пока во внутреннем дворе Хатхáлле происходило убийство его земляков, юный служка фе́йнага Донег прятался за скрывавшим паренька от глаз врагов возом сена, сообразив встать обеими ногами на верх колеса, чтобы никто не увидел его башмаков. Затаив дыхание Гилэд с ужасом слышал затихавшие вопли и хрипы добиваемых старших товарищей, затравленно оглядываясь по сторонам в поисках выхода из стиснувших это место высоких стен. На глаза попалась незапертая калитка в створе закатных ворот, через которую были видны спасительные чертоги Среднего Городища, среди которых можно укрыться от бывших совсем уже рядом убийц.

Как подстёгнутый кнутом он ринулся туда, натянув до сáмого лба долгую шапку, чтобы рыжие волосы не бросились в глаза дейвóнской страже. Те были заняты кровавым делом, к счастью не заметив метнувшегося мимо них к воротам парнишку. Шаг за шагом большими скачками он нёсся к воротам.

Гилэд уже достиг распахнутой двери калитки, хватаясь ладонью за дерево створы. Но тут чья-то рука ухватила парнишку за шиворот верховни́цы, и прямо перед глазами того точно вспышка блеснуло короткое лезвие. Медленно, неторопливо оно поползло по тонкошеему горлу подростка — тщетно пытавшемуся вырваться, немо кричавшему в исступлении — всё глубже и глубже, не спеша перерезая от уха до уха.

Лишь улыбнувшись сильнее обычного человек в верховни́це, испачканной грязью болота, вытер клинок об одежду хрипевшего из разрезанной глотки кровавыми брызгами юного служки, и снова вернул жало в ножны на левом запястье, на шаг отступив от разлившейся из-под затихшего тела алой лужи.

— Почти убежал тот щенок? — спросил его подошедший Бъярпотэ, взглянув на ещё дёргавшееся у ног родича тело хрипевшего кровью подростка, тщетно пытавшегося слабеющими руками зажать рану на горле.

— Почти… — усмехнулся улыбчивый собеседник. В глазах его ярко блестела искринка — от которой и здоровяк Турса на миг снова вздрогнул.

— Принёс?

— Принёс, почтенный!

Озираясь по сторонам юный Снорра торопливо брякнул на стол укрытый под шерстяной верховни́цей красноглиняный узкий кувшин с осмоленным горлышком. Почтенный домоправитель вцепился в него всеми пальцами, жадно слушая бульканье изнутри.

— Вот тебе целых три хри́нгура серебром — раз успел прежде этих убивцев, чтобы им сдохнуть в болоте гнилом… Мать твоя как — здорова?

— Здорова, почтенный — хвала Всеотцу и Дарующей!

— И от меня ей здоровья, а тебе резвых ног. Ну всё, беги дальше. Да не спеши как стрела! — завернул он мальчишку от двери, — заскочи-ка к почтенной Соль — передай ей вот этот подарок, что супругу мою от женской хвори она излечила.

— Передам, почтенный — как раз к ней бегу… Попросила достать разных ягод и колосьев с рожка́ми, — паренёк хлопнул левой ладонью по туго набитому рожью разрезу в своей верховни́це.

— Передай, не забудь — но сперва дуй в стряпны́е! Скажи Гейрхильд, что не будет стола до заката, могут не торопиться девчонки со снедью. Ёрл наш сам заварил крутой каши — долго будет рыгаться нам кровью она… — пробурчал он угрюмо, вспомнив увиденное во дворе. Но затем вновь пришёл в лучший дух и принялся распечатывать посольский кувшинчик.

Налив себе кубок пахучего тёмного хмеля домоправитель довольно прижмурился, вдыхая чужие, ещё неизведанные запахи из южных краёв Эйрэ, где так славятся вина не только из ягоды лоз. Отлив первые капли на пол в память о прежнем хозяине драгоценного сосуда, доброго разговора с кем он не дождался, Брейги сделал глоток, умиленно прижмурившись.

В вине и добрых собеседниках почтенный Костлявый всегда знал толк. Жаль только вот, что другие в Хатхáлле бывали нечасто…

Проходя по двору близ конюшен, человек в верховнице, пропавшей болотом и дымом, услышал из верхних покоев в стряпных голоса окликавших друг друга служанок, средь которых в их гомоне говора смог разобрать один — тихий, знакомый — и глаза его вспыхнули той же паля́щею искрой — почти как и там, на дворе. Или может немного иначе — жадней.

— Почтенный — я тут что подумал… — обратился к наблюдавшему из окна за резнёй ёрлу поднявшийся назад в Красную Палату вершний над стражей, — хорошо будет, если мои люди пустят по городищу слушок, что посольство возвращалось назад в Эйрэ, и ночью всех их разбойная нáволочь в лесах переняла и перерезала в тех чащобах за Вингой. А воз их для виду пустим ночью по городу, чтобы все увидали, как люди áрвеннида поехали домой.

— Турса, — Къёхвар внимательно посмотрел на того — одного из числа дома Скъервиров, уже три века правившего их народом — прямо в глаза.

— Разве похож я на труса, чтобы таиться как будто укравший в чужом саду яблок мальчишка, и выглядеть так, словно я в своих землях уже не хозяин? Мой ответ старый Дэйгрэ получит — не через этого пса, так через кого из а́рвейрнских гостей в ходагéйрде. Этот дурак при множестве свидетелей в моём собственном доме вознял на владетеля руку — чего одного уже было достаточно.

Ёрл внимательно посмотрел на умолкшего и внимавшего его словам Турсу.

— И за меньшую дерзость порою казнили без милосердия более знатных людей, чем та рыжая псина. Пусть их áрвеннид увидит — вот что бывает, когда кто-то вздумает грозить тем, кто держит в руках всю Дейвóналáрду. И если он ещё не выжил на старости лет из ума, то поймёт, что я не боюсь áрвейрнов… и что я — не мой смирный дед Хъярульв.

Турса неотрывно смотрел в упёршиеся ему взором в лицо волевые глаза ёрла, даже боясь дышать, пока владетельный родич говорил с ним.

— Если я стану юлить — тогда старик Дэйгрэ решит будто я трушу и пытаюсь выгородиться от содеянного. Пусть он знает, что я не стану колебаться и медлить — и мы подождём его решающего шага. А не сделать его он не сможет, ища примирения — ибо не простят ему то все семейства убитых, в запале требуя от áрвеннида скорейшего отмщения. И если он первым поднимет железо в раздоре — а так оно верно и будет — тем ещё лучше для нас.

— Ёрл, — наконец промолвил вершний стражей, — так ты, значит, сам нынче ждёшь начала войны с их áрвеннидом?

— А ты — нет? — ответил вопросом на вопрос Стейне, как-то хитро прищурившись.

— Я? Я твой верный слуга, ёрл. По мне — как повелишь.

— Турса… — Къёхвар похлопал вершнего стражей рукой по плечу, хитро улыбаясь, — порой я думаю, за что же я так близко держу тебя подле себя — коего все мои братья и родичи в детстве Пнём звали? Или решил ты, что всё прежде сделанное — лишь рыжим усы пощипать, чтобы Медвежьей Рубахе плохо спалось по ночам?

Турса на миг и сам вспомнил детские годы, когда лишь старший из внуков Хъярульва не навешивал на него в играх и забавах обидных прозвищ, вечно держа подле себя его — простоватого здоровяка — и сейчас властным взором давая понять, что он отнюдь не считает его дураком — а тем, кем он есть и поныне. Своей верною правой рукой — пусть и левой, как шутят в семействе.

— Должно быть за то, ёрл… — понимающе кивнул ему родич, говоря уже снова спокойно и твёрдо как и правитель дейвóнов, — …что я делаю для тебя то, о чём иные и думать даже не осмеливаются — не то что сверши́ть. За то, что я — твоя верная рука.

Ёрл усмехнулся.

— А ещё безголовым прикидываешься…

Голос Къёхвара вновь стал твёрдым и сосредоточенным.

— Сегодня же созови в Высокий Чертог всю нашу родню из числа вершних воителей в Винге и из ближайших стерквéггов. Я сейчас напишу послания для прочих, и пусть их немедля развезут твои надёжные люди. В дальние края выправим тайнописные известия голубями.

— Исполним, почтенный.

Турса окликнул толкущегося в углу Красной Палаты молодого слугу Ульфа, укладывавшего на носилки тело сражённого Кернаном старого Ульфгейра Ржавого.

— Живо беги к Сигвару, оповести всех писцов — пусть точат перья живее!

— Бегу, почтенный!

Ёрлбесстрастно кивнул головой на выраставшую ввысь зловещую гору окровавленных тел во внутреннем дворе Хатхáлле. Стражники стягивали туда не остывшие трупы послов и тех воителей Эйрэ, кого перебили безоружными в нижних чертогах, отдыхавших там с долгого пути в ходагейрд. Люди Турсы суетились вокруг подогнанных из конюшен возов, запрягая быков и закидывая туда мертвецов словно мешки с мукой, замывая из вёдер колодезной водой бурую кровь на камнях, прикрывая трупы поверх рогожными тряпками и сеном.

— А с этими рыжими сам знаешь сделать что, чтобы тут не смердели…

— Ясно, — кивнул Медвежья Лапа, — есть кому поручить… Нож сейчас тут, а он дело в том знает. А после снова отправится по твоему поручению на север Помежий.

— Пусть поторапливается нынче же — дел там сейчас будет много. Нечего ему в Хатхáлле задерживаться на ночь подле своей юбки.

— Отошлю его нынче, как требуешь. Никуда от него его баба не денется… — засмеялся вдруг Турса глумливо, и добавил с каким-то затаенным завистливо-желчным смешком в обычно бесстрастном голосе:

— Свезло же Ножу в своё время, выблю́дку…

— Торопливые твои люди, Лапа… Чуть что — сразу за стрелы хватаются без моего на то слова, — вдруг нахмурился ёрл.

— Прости, владетель — поторопился дурак этот Хаскиль. Тебя сберегать обучил их, но спешка порою дурна — как вот вышло теперь…

— Пусть гниют эти рыжие, Хвёгговы кольца на шею им… Но другие у меня прежде замыслы были, чем перебить всю их свору из Эйрэ. Впрочем, нечего сожалеть! — махнул ёрл рукой, — быть может такой поворот будет нам только на руку.

— Чем же, почтенный? — полюбопытствовал Турса.

— Тем, что старый Дэйгрэ от нахлынувшего гнева стерпеть не сумеет, и первым начнёт войну, ещё не готовым к ней будучи. И даже те среди дейвóнских орнов, кто вечно становится поперёк нашего дома, согласятся с тем, что это не мы первые стали решать раздор оружием — и что защищать Дейвóналáрду должно сообща, позабыв о прежних обидах меж нами.

— Верно, почтенный! — согласился Турса, — на Великом Совете даже самые непокорные северяне выскажутся за войну, не говоря уже об иных домах.

К ним снова торопливо подбежал служка Ульф, почтительно поклонившись владетелю, чью речь с вершним стражей он прервал только что.

— Сообщил ты почтенному Въёрну?

— Да, владетельный — его первый помощник собрал всех людей в книжном схо́роне. Писцы перья уже наточили и ждут твоих слов. Голубей старый Въёрн приготовил к отлёту.

— Так что ещё? — недовольно приподнялась бровь ёрла.

— Достойнейший — почтенный Сигвар спрашивает, кого из родичей ты желаешь поставить на место почтенного Ульфгейра? — служка бросил взволнованный взор на лежавшее тело, — место вершнего укрепью опустело…

— Может Свейна Быка из Ве́йнтрисве́дде? — предложил родичу Турса, — мужик он надёжный и верный.

— Ленив, и вино лакать любит как бочка дырявая… — недовольно нахмурился ёрл, раздумывая.

— Тогда Длинноногого из Дубового Корня?

— Ну его, дурня усердного… — поморщился Къёхвар.

— Ну значит Вепреубийцу. Толковее нет ратоводца!

— Конуту кроме охоты и случки нет дела до службы. А призови — всех своих баб он притащит сюда из Берёзовой Кручи.

— Ну не Айнира звать же из…

— Помолчи… — фыркнул ёрл, покривившись.

— Так кого же, почтенный?

— Есть дельный муж на примете. Не из тех наших родичей, кто меня сильно любит, и прибудет нескоро — но толк от него будет больший, чем от твоих приятелей или этих двоих.

Ёрл повернулся к ожидавшему воли владетеля служке.

— Ульф, вели гонцу собираться на юг в Аскхаддгéйрд. И живее!

— Слушаюсь, владетель… — склонившийся перед ёрлом помощник торопливо исчез из Ротхёльфе, вновь оставив Стейне и вершнего стражей наедине.

— Меченого нашего хочешь призвать, почтенный? Хороший выбор.

— Его. Хватит южанам спину́ отирать — пусть послужит семейству поблизости, когда время пришло.

— А всегда тебе внемлет он? Этот тоже себе на уме как известно — недаром в друзьях он и Айнир наш…

— Турса — в доме Скъервиров ёрл это я, а не правнук той потаскухи из Утир, что под Острозубым на ложе раздвинула ноги. Подчинится и он.

Медвежья Лапа неслышимо хмыкнул сквозь зубы. Он-то знает, как кое-кто стал в их семействе и ёрла порою первей, оттеснив даже властного Стангира с первого места при Красной Палате, пока тот был жив. Говорят, прорицающий Аскиль однажды решил потеснить слишком умного родича, в коем учуял соперника подле их ёрла, и натравил на того сына младшего брата — дабы тот как обученный разным наукам сам принял казну. Этот Рагни Пила всякий раз норовил подеть Сигвара словом, язвля родича кровью арднурцев и змеевым оком прилюдно — но хранитель казны и печатей как будто не слышал того как брехливую псину. А вот только лишь Саг сноровил взять ключи в погреба и считальные книги, как однажды уснул и не встал… говорят, на пиру съел не в меру грибов. Говорят так…

— Одно только меня беспокоит… — промолвил вдруг Къёхвар негромко.

— Что? Или кто? — вершний стражей вопрошающе поиграл пальцами по звероглавой рукояти кроволивца на поясе.

— Чтобы эти вести из Винги не слишком уж скоро дошли до ушей Дэйгрэ. Мне нужно ещё немного времени.

— Разве мы не готовы?

— Турса — не в один день верша́т те большие дела, какие грядут уже скоро.

И добавил спокойно и твёрдо:

— Давно пора было нам закончить ту Распрю, что мой дед по малолетству трусливо замял этим миром позорным, близкую победу упустив прямо из рук. Лишь отщипнул у них каменистый кусок Нодклохсле́йбха с клочками Помежий…

Турса молча внимал словам владетельного родича и ковырял носком сапога узорчатый пол под ногами, где ещё виднелись несмытые до́лжно багровые пятна. Наделы, чины, серебро, ратная слава, внимание дев к победителям днём и в ночи — то для свердсманов древних родов, кто алчет получить всё это себе и наследникам в грядущей вот-вот распре, первая кровь коей уже пролилась в этом самом покое. И так при Хатхалле в избытке подобного подле владетеля — и монет, и почёта, и девок глазастых. Его на верной службе у ёрла привлекало иное… Не как Ножа, которого боялись даже в родном им семействе — и даже он опасался порою — но всё же.

Власть — штука сильная, а власть же над жизнью — намного сильней…

— И слишком много беспокойной дурной крови накопилось теперь в разных орнах, что требуют себе давних вольностей. Вот её первой и бросить в огонь, чтобы повыкипала в нём у иных дерзких вообще без остатка… — жёстко и холодно проговорил владетель Хатхáлле.

— Война так война, — безразлично пожал могучими плечами Турса, — всех купцов и дорожных из Эйрэ задержим мы в Винге на несколько дней, если нужно. Что повелишь делать, тиу́рр?

— То же, что и прежде. Убивать.

Но как бы того не желал владетельный Къёхвар, не одни только верные люди молчаливого Турсы знали о произошедшем в стенах Красной Палаты. Как справедливо речёт поговорка, на все рты и в Хатхáлле платок не накинешь. А где тайну услышали трое — она уже, считай, что у всех иных вольно гуляет по языкам.

И седмину спустя, когда правитель дейвóнов передал свой ответ áрвенниду Эйрэ, вручив запечатанный свиток послания ожидавшим отправления из Винги их обоза с товарами а́рвейрнским купцам — в то самое время чей-то подгоняемый ударами сапог в бока взмыленный конь торопливо летел на восток к уже близким Помежьям. То был брат одного из зарубленных во дворе Высокого Чертога воинов их посольства, который так и не дождался приезда родича и сам вскоре разузнал о случившемся через знакомого дейвóнского дровосека, чьи сыновья и помощники возили смолу для светилень, уголь, дрова и строевое дерево во дворец ёрла.

Весть о гибели младшего брата так потрясла и взъярила его, что он бросил торговое дело — хотя какой там был торг в этот год, лишь беда и убыток — и понимая, что убийство послов дело нешуточное, во весь опор пустил скакуна на подвосходную сторону к далёкому родному краю.

А где-то под тучами, борясь с настигавшими встречно ветра́ми и ловя распростёртым крылом их потоки, обгоняя те тени скакавших к востоку людей во главе с их улыбчивым вершним, в тот же бок устремлялся пернатый комочек нездешнего голубя, некогда вылупившегося и выросшего в одном из а́рвейрнских уделов и памятавшего незримый людским глазам путь в небесах — направляясь туда, где гнездо его было им некогда свито — неся в навощёном мешочке на тонкой лапке тревожные вести их там ожидавшим…

И как бы ни уповал на обратное ёрл, но нежданная весть о случившейся кровавой расправе с посольством из Эйрэ очень скоро достигла стен тверди Аг-Слéйбхе в Воротной долине — а за ними и ушей áрвеннида всех домов áрвейрнов.

В просторных покоях, залитых сияющим светом смотрящего в стрельчатые оконца полуденного солнца, под тканым из льна огромным Полотни́щем Предков Кийн-ар-Сеáрах в возведённом недавно Славном Чертоге Дéог-ард-нéадд, прервав чтение разложенных поверх листов писем и указов свитка древних рукописей лютее зимней бури бушевал услышавший это известие áрвеннид Дэйгрэ.

— Зарубить моего родича — моего посланника, уста áрвеннида áрвейрнов! Неужели я не ослышался?! Ах он… он… проклятый псоглавец!!! — кулак некогда могучего в молодости старика едва не переломал толстые доски долгого пиршественного стола для гостей, стоявшего в отдалении от резного Высокого Кресла áрвеннидов.

— Семя свиньи! Сын скотоложца! Чтоб весь его мерзостный род Шщар терзал в своих норах до скончанья времён! Зарубил моего племянника, и старого моего друга Гайрэ со всеми людьми — всех!!!

Нога владетеля Эйрэ с силой пнула подвернувшегося на пути домашнего рыжего котика, лизавшего шёрстку на лапе. Отброшенное на пять шагов в бок животное пронзительно взвизгнуло от боли, ушмыгнув из покоя сквозь не притворённые наглухо двери.

— Что… — разъярённый старик обратился к замершему перед ним вестоносцу, — говоришь, Уиннах будто бы поднял на этого выползка руку?!

Не смея поднять взор на владетеля принесший недобрую весть служка в расшитом по цветам дома áрвеннидов ало-белом одеянии лишь робко кивнул головой в подтверждение сказанного, почтительно став в отдалении от разбушевавшегося хозяина Высокого Кресла.

— Да какой скудоумный поверит в эту брехню?! — вновь взвился áрвеннид, негодуя, — Шщар вырви его уста, лжецу! Гори он огнём! Бури Несущий, Держатель Бескрайнего Неба — обрушь на него свой громовой молот из огненной кузни, сравняй хлев Хатхалле с мочой и навозом их орна выблю́дков! Порази их короста и язва! Пусть станут все дети его мужеложцами! Да сгинет их род во тьме времени, пожрут всю их кровь с именами червь могильный и пепел!

Распалившийся точно печь арвеннид вдруг умолк, тяжело переводя дух, и посмотрел на троих сыновей, стоявших подле него и кутавшихся в украшенные шитьём плащи поверх богатых подпоясанных одеяний. Взрослые воители, они теперь так устрашились яростного гнева обычно мирного отца, что утеряли гордую стать и уверенность, и угрюмо робея под его пронзительным яростным взглядом переминались с ноги на ногу и выжидающе молчали.

— А вы что, сыновья — безмолвствуете, точно язык вам стесали, Шщар вас дави?! Вашего кровного родича как свинью закололи в Винге эти дейвóнские выродки… Я сам отправил своего друга Гайрэ и стольких достойных людей на верную смерть в их змеиную нору, поверив в честь этого смрадного выползка! И этот скотина ёрл, этот их Къёхвар… — старый áрвеннид при звуках ненавистного имени злобно плюнул на искусно украшенный многоцветием красок деревянный пол Дéог-ард-нéадд.

— Он ещё смеет требовать от меня, чтобы я отказался от всех справедливых негодований, закрыл глаза на всё то бесчинство, какое творят в их земле со всеми проезжими и гостями из наших уделов?! Он совсем уже презрел прежние обычаи и законы, этот малородный пожиратель умёта, этот гордец Стейне…

Старый áрвеннид вдруг снова стал спокоен, хотя в притихшем его голосе чувствовалась холодная и непоколебимая твёрдость, пока владетельный Дэйгрэ мерно вышагивал по Славному Покою из стороны в сторону.

— Считает себя величайшим из правивших прежде их ёрлов, достигшим полного единоначалия над уделами… ха! Выродок из орна вполовину торгашей — даром, что в них тоже течёт северная кровь. Верно он забыл, что есть среди их соплеменников те, кто не в пример славнее его — и в ёрлах были много дольше, чем все Скъервиры разом взятые вместе с предшествовавшими им — те, чьим предком был сам Дейн, а не захудалый торгаш-свиновод со своим братцем-убийцей!

Старик вдруг стишил торопливую поступь и замер у затворённого оконца в стене, пристально взирая сквозь окованную узором железных и свинцовых решётей прозрачную горную слюду и сверкавший многоцветием красок прозрачный вареный камень-свет. Встревоженные сыновья так и не произносили ни слова, лишь наблюдая за внезапно посуровевшим отцом и слушая его гневную речь.

— А сейчас он совсем уже меру утратил — это семя болотного гада, сын вепревой снеди и потаскухи из Эльдманов… Мы терпели от их дома весь этот век многое — отдали потерянные в Распре ещё одни древние наши владения, оставшиеся тогда по договору за Хъярульвом; молча сносили унижение и насмешки в посольствах, все те подати и поборы, что Скъервиры накладывали на плечи наших сородичей, живущих там и проезжающих через дейвóнские края — словно мы какие смрадные язвоноши… Будто и не принесли присягу на верность ему и его дому все те сыны нашего племени, кому судьба уже века даровала жить на завоёванных мохнорылыми былых наших землях…

Ветер бился в оконца чертога, громыхая тяжёлыми ставнями и сотрясая узоры цветных окониц из слюды, пока старый владетель взирал на просторы долины, расстилавшейся между хребтами двух кряжей, где много веков жили предки их дома, владея землёй всех уделов, где возлегла длань сынов Врагобо́йца.

— Будь трижды проклят гнилосердный пёс Мурхадд! Его подлая алчность власти обрекла нас на нескончаемую распрю с зарящимся на эти уделы Скъервировым семейством! Волками терзаемый слепо просил он подмоги у львов, не подумав — уйдут ли они после столь жирной добычи? Третью сотню лет те дерзко потрясают ветхим уже свитком того подлого дара, сдувая пыль с нечестивых письмён его рук, точно не желая признать всю никчёмность этого беззаконного в нашем роду куска кожи… Так и этого мало им нынче, чем непрерывно подбивать западных фе́йнагов на непокорность и смуту! Вправду, как изрёк мне почтеннейший Ллу́гнамар — века уже дейвóны завоёвывают Эйрэ руками самих а́рвейрнов…

Старый áрвеннид отринул взор от выходившей на подзакатный небокрай оконицы и вновь мерно и тяжело зашагал по просторному залу чертога.

— Всякий год вот уже сорок лет кряду мне идут жалобы от наших людей на притеснения в землях дейвóнов, что те чинят на каждом шагу. А ёрл как будто смеётся над нами — ни одного разбойника, обчистившего и избившего наши обозы торговцев или умельцев-ремесленников не нашли и не вздёрнули на дубовом суку — потому как искать эту дерзкую нáволочь чаще следует среди его же людей!

А теперь он совсем помрачился рассудком, злодей… Притеснять нас за наших богов! Нынче все фе́йнаги в его земле вынуждены отрекаться от веры дедов и гасить огни в древних святилищах, дабы сохранить прежние уделы — ибо не верит он клятвам не Всеотцу, не желая давать власти тем, кто не стремится обратиться в дейвóнов не только речами и одеяниями. А те и рады вырвать у брата кусок, присягая ему против нас и прося их защиты… Чёрные времена наступают, сыновья — точно в Дейвóналáрде правят уже не дети Горящего, а отступившиеся от веры предков южане, лишь собственного бога из Ардну́ра признающие единозаконным и убивающие непокорных их вере, а где им выгодно притесняющие податями и унижениями.

Старик вновь сурово воззрил на своих сыновей.

— Или наш Пламенеющий Ликом чем-то слабее и хуже их Всеотца? Скажите мне, дети, разве я разрушал святилища поселившихся у меня в стране дейвóнов и иных из народов, облагал их чрезмерными податями и гнал словно коростливых псин, запрещая славить их жизнедавцев, поминать их имена в святые для них дни празднеств и в клятвах?

Седой áрвеннид с ненавистью во взгляде стиснул кулак.

— Видно забыли они уже имя Уйра… — промолвил он, бросив взор на детей, — …и его грозных вождей-побратимов — Коннала Седоголового, безжалостного Кáдаугана Кроволи́вца и Бедага Стрелоубийцу, от прозвищ которых некогда трепетали и лучшие из ратоводцев дейвóнских домов…

Сыновья молча стояли в почтительном отдалении, внимая не умолкавшему в гневе отцу.

— А теперь он дерзнул уже в открытую убивать, подлец… Что же — я вижу, что ёрл сам желает начинания раздора меж нами, эта моровая падаль во плоти. Все его нынешние деяния о том и рекут — и не столь слеп я, как многим тут кажется. Половина семейств непокорных нам фейнагов в А́йтэ-крио́ханн имеет оружие со скакунами, клеймёнными знаками разных дейвонских домов, верных Скъервирам — а сам Къёхвар смеётся в ответных посланиях, что-де это враньё, и все эти припасы на всяком из торжищ их запросто можно купить… Нет — Стейне сам желает пролития крови. Не раз мне о том говорили достойные доверия мужи, чьим речам я не внял в должной мере — как вот тот-же достойнейший… Брысь!

Прервавший на полуслове речь Дэйгрэ замахнулся рукой на мирно возлёгшую поверх свёрнутых свитков домашнюю кошку, лениво взиравшую золотом глаз на владетеля. Та резко вскочила на лапы, бросаясь в прыжке со стола к дверям зала — лишь серою тенью мелькнув пред очами наследников старого арвеннида.

— Развелось тут отродий Праматери… Скоро станет их больше чем девок, что вы во дворец натаскали для случки! — брови Дэйгрэ сурово сползлись над глазами, укоризненно глядя на отпрысков. Недовольно принюхавшись он оглядел свитки с уви́тою вязью письмен и рисунков старинных сказаний и летописаний семейств земель Эйрэ — не добавил ли зверь там своих свежих гор и холмов поверх строк слов великих сказителей-шейнов.

— Отец — но мы ведь не смолчим на такое злодейство? Одно дело — дерзко плюнуть на все наши просьбы — даже не требования… Но пролить кровь — тем больше послов… — Уи́ллух Фад-Кроймилл, старший из сыновей áрвеннида, высказал мысль, теребя пальцами долгие рыжие усы.

— Точно! Или уже точно бабы мы стали, что спустим им это? — с вызовом добавил средний из братьев.

— Смолчим? Кто тут собрался молчать в такой час?! — áрвеннид обвёл сыновей горящим от гнева взором.

— Верно, отец — не будем молчать мы! — кивнул головой средний, — покажем выблюдку что тут и по чём!

— Тогда сегодня же вышлем гонца этому псу в Вингу, — заговорил старший из сыновей Медвежьей Рубахи, беря дело в свои руки, — напишем ему, что мы не будем терпеть это…

— Какого ещё гонца, сын? Кому напишем, ему — убийце моих людей, моих родичей, моих послов?! — оборвав на полуслове старшего отпрыска снова взъярился старый Дэйгрэ, и его долгие седые усы затряслись от гнева, а морщинистое лицо налилось кровью докрасна, — какие ещё к Шщару послания, когда миновал час речей! Мой ответ ему кровью дейвóнов напишут железные когти Тинтрéаха — а печать возложу я огнём!!!

— Но фе́йнаги западных кийнов пока не хотят начинать распрю, отец… — возразил младший из сыновей, — они боятся, что будет…

— Плевал я с горы на тех трусов, трясущихся за свои уделы! — рявкнул старый Дэйгрэ, — готовы склонить головы перед дейвóнами и присягнуть Стейне на верность — лишь бы не оскудели на серебро их лари!

— А решатся они взняться с нами? Конналы те вот и то…

— Конналы нам и попрежде верны — а другие подтянутся сами! — старый владетель опять прервал младшего сына, которому дай говорить — не умолкнет седмину, — война не взирает на тех, кто желает в углу отсидеться трусливо! Всех поднимут огонь и железо, взять сторону в распре придётся любому!

— За тебя всегда Конналы, знаем… — хмыкнул старший наследник, — и что ихний Глеанлох любыми войсками не взять, что озёрные тропы и мели как в бурю под вражьей ногою вода заливает и топит. А как свадьба моя с его старшей? Ты же с дядей давно обещал!

— Вот уж кто-кто — а ты всё о девках! Обождёт твоя свадьба — не тот теперь час… — хмуро фыркнул родитель, сурово взмахнув в несогласии дланью, — дал мне Кадауган слово, что всех прочих сватов от неё завернёт. Принимайтесь за дело — пора собирать наше воинство, а не делать мне нового внука от всяких служанок! Подождёшь пока с Этайн…

Средний с младшим тихонько заржали со смеху, толкнув брата в бок.

— Вот уж кто-то от радости треснет, об этом услышав!

— Ага — он и так до Глеанлох дорожку уже протоптал!

— Пусть своё место помнит, умёта кусок этот мелкий… — кривясь хмыкнул им старший, попомнив о ком-то незримом тут в древнем чертоге владетелей.

Взор владетеля Эйрэ впился в лицо вестоносца, взволнованно стоявшего в нескольких шагах от правителя а́рвейрнов.

— Нет, довольно увещеваний! Зови ко мне Старого — снова пришёл его час!

Заслышав прозвище вершнего ратоводца Эйрэ служка вздрогнул, устрашившись доселе невиданной ярости áрвеннида, и почтительно поклонившись правителю торопливо выбежал прочь из Дéог-ард-нéадд исполнять повелённое им.

В ту же ночь из Аг-Слейбхе взмыл серый пернатый комок голубка, устремляясь во тьме на закат — к перевалу, Помежьям и дальше, где лежал ходагейрд всех дейвонских уделов — неся тайную весть того ждавшим о том, что с востока задует тот гибельный ветер, что несёт с собой бурю…

Так, в пору осени, временем последних гроз, в желтени листвяной круговерти было положено начало протяжной, кровавой жатвы между детьми сурового Всеотца и чтущими Бури Несущего. Суровой гряла быть она, когда в зареве разгоравшегося пожара заговорила вечноголодная сталь — долгой, и обильно кровавой… Но то было пока лишь в грядущем, ведомое только бессмертным богам. Смертные дети их приняли выпавший жребий в неведении собственных судеб, слепо брошенных жизнедавцами на пламя костра разгоравшейся распри.

И так начался первый её год.