…Но Буря Придёт

Nameless Ghost (2024)

Вымышленный мир или иная история нашего? Решать то читателю. Мрачная сага из мира суровой архаики, наследия века вождей и героев на фоне полуторатысячелетнего противостояния столкнувшихся на западе континента ушедших от Великой Зимы с их прародины к югу дейвонов и арвейрнов, прежде со времён эпохи бронзы занявших эти земли взамен исчезнувших народов каменного века. История долгой войны объединивших свои племена двух великих домов Бейлхэ и Скъервиров, растянувшейся на сто лет меж двумя её крайне горячими фазами. История мести, предательства, верности, гибели. Суровые верования, жестокие нравы времён праотцов, пережитки пятнадцативековой вражды и резни на кровавом фронтире народов — и цена за них всем и для каждого…

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ВТОРАЯ"…ТЕ, КТО МНОГО СМЕРТЕЙ ПРИНЕСУТ БЛИЗ СЕБЯ…"Нить 9

Один из преследователей на всём скаку вылетел из седла, теряя клинок из ладони. Не успели его товарищи даже сообразить отчего так случилось, как стоявшая вдалеке среди низких кустов, и оттого неприметная им дочерь Конута выпустила вторую стрелу, сшибая следующего конника ударом в плохо защищённое шеломом без наличника усатое лицо.

— Стрелы! В россыпь! — издали донёсся приказ на закатном наречии Эйрэ — и увидевшие наконец-то стрелка противники метнулись на конях порознь, спасаясь от жал, стремясь как можно скорее миновать опасный, открытый для прострела спуск с косогора и достичь укрытия за стволами сосен внизу у подошвы гряды. Но прежде чем они сумели это сделать, Майри клала на тетиву пятое оперённое древко, оставив ещё двоих копейщиков лежать мёртвыми на усыпанном жёлтой иглицею склоне.

Вооружённые только лишь копьями да мечами добрых полтора десятка áрвейрнов стремительно приближались к ней, петляя и рассыпаясь по сторонам, укрываясь за стволами сосен. Майри пустила ещё одну стрелу, и пятый враг рухнул навзничь — летящее жало с алым хвостом достигло вражьей груди под кольчугой, раздвинув ей кольца как будто игла прошивает насквозь ткань холстины. Шестая стрела ушла мимо — ветви кустарников сбили полёт её древка, дав этому коннику уйти в бок живым.

— Лучники! Лучники сюда! — зычно крикнул высокий противник в полосчатке — видимо старший из áрвейрнов — уходя от прицела стрелка в сторону за деревья и пытаясь зайти в спину лучнице. Майри стремительно сделала шаг назад и выстрелила в просвет меж стволами, попав в шею коня скакавшего следом за старшим мечника с клайомхом. Раненый скакун вздыбился, и дико заржав сбросил седока наземь, придавив человека тяжёлою тушей.

Следующее, чернёное древко попало в плечо приближавшемуся к дейвонке с устремлённой на девушку пикой наезднику, расплющившись мягким восковым покрытием о броню и пробив её полосу гранями скрытого клина. Тот с криком боли осел как мешок, теряя из рук и оружие, и поводья. Старший из áрвейрнов попытался ещё раз зайти к Майри сбоку, но следующая выпущенная стрела заставила его отпрянуть назад.

С гулким ударом в ствол укрывавшей дейвóнку сосны вонзилась короткая пика, по середину жала войдя в древесину, когда не уцеливший всадник с досадой ругнулся, помянув зубы Шщара, и выхватил из ножен клинок, вновь правя коня в сторону дочери Конута — опасливо следя за её взведённым луком и закрываясь от возможного выстрела продолговатым щитом.

Краем глаза Майри увидела спускавшихся со склона лучников — на всём скаку те натягивали тетивы, уже целясь в противницу.

— Вотин… — шепнула она, прося Всеотца о защите — или хотя бы о быстрой смерти — и вновь ухватила стрелу за охвостье, кладя ту насечкою на тетиву.

Лишь густые ветви кустарника и росшие на пути сосны укрыли её от прицельного залпа троих стрелков воинства Эйрэ, которые уже брались за новые древки в их седельных сумках. Девушка лишь ощущала как бешено билось в груди её сердце, и от волнения пересохли закушенные до крови губы. На лбу выступил липкий пот, стекая слепящими струйками ей на глаза, и тяжёлая с непривычки кольчуга давила на плечи и голову.

Вот-вот был близок конец. Пока ещё вражьи стрелки были далеко и не могли прицельно метить по девушке — но всего через пару мгновений неистовой рыси они будут рядом — и тогда одинокая хромающая лучница долго не протянет в окружении стольких превосходящих её числом и тем более силой противников. Стрел в опустевшей за бой лучной сумке осталось лишь пять — намного меньше, чем окруживших дочь Конута недругов.

Острое жало копья пронеслось совсем рядом, когда один осмелевший конник ринул скакуна прямо на замешкавшуюся дейвóнку — едва не сшибив отскочившую в сторону Майри огромной тушей своего жеребца, и так же стремительно развернулся, чтобы уйти за ближайший ствол дерева подальше от её вскинутого лука. Однако уйти от сорвавшейся с тетивы стрелы он не успел, взвыв от прошившего левое плечо древка, целой рукою пытаясь схватиться за ранивший ниже плеча острый шип.

— А-а-а! Да чтоб тебя Эйле пожрало! — простонал он озлобленно с яростью.

Скинув со лба мешавшую ей тяжёлую сетку кольчуги с чепцом, Майри встряхнула мокрой от пота головой, отгоняя усталость — и с разворота встретила стрелой приблизившегося к ней сзади ещё одного копейщика, вогнав смертоносное жало в неприкрытый бронёю живот скакуна прямо перед ногой его всадника, где билось сердце животного. Повернувшись лицом к косогору она услышала звон спускаемой тетивы, и стремительным рывком всего тела прижалась к сосне, когда в этот миг подле сáмого уха прожужжало рассекавшее воздух оперённое древко.

Враги уже кружились вокруг неё прямо в десятке шагов, если даже не меньше — почти что на выпад копья, чьи жала рассекали воздух совсем рядом. Ещё миг, ещё шаг их — и…

Майри всадила алохвостое древко в лицо между глаз и шестому врагу — скакавшему прямо на неё лучнику. От смертоносного удара пробитая голова а́рвейрна запрокинулась назад, и он завалился на спину, теряя нацеленное на дейвонку оружие. Его ошалевший конь рысью пронёсся совсем рядом с девушкой, волоча зацепившегося голенью за стремя хозяина.

— Да это же девка обычная! — злобно выкрикнул вершний у áрвейрнов, заметив вылезшую из-под ворота кольчуги соломенную косу дейвóнки и тем признав в их противнике женщину — сам еле уходя от прицела её натянутого лука с лежащей на тетиве стрелой.

— Вот же Шщарово семя! Да собьёт кто из вас или нет эту бабу, неумехи? С одной девкой в десять голов сладить не можете?! — озлобленно выкрикнул он, обращаясь к кружившим вокруг конно людям, чей пыл снять эту последнюю из противников поостыл — глядя на то, сколько трупов товарищей уже лежало на залитой кровью иглице.

— Сам… сам взять попробуй! — задыхаясь от изнеможения яростно выкрикнула она в ответ по-а́рвейрнски — не останавливаясь ни на миг, вертясь вокруг себя точно волчок и ведя жало то за одним приближающимся к ней врагом, то за другим, чьи острия копий были всё ближе и ближе. Майри уже не чуяла ног от усталости — но сжав зубы продолжала обороняться, грозно взиравшим клыком стрелы не подпуская к себе противников ни на шаг. От постоянного напряжения левая рука онемела и с трудом удерживала тяжесть вскинутого на весу длинного тисового лука. Измочаленная до предела тетива вот-вот могла оборваться — а времени натянуть намотанную на верхнем плече запасную никто из врагов ей уже не даст.

— Ну берегись же ты, падаль дейвóнская! — яростно ответствовал вершний, крутясь на взмыленном коне между укрывавших его от стрелы медностволых деревьев, — за каждого из моих ты ответишь! Я тебя точно кобылу на случке взнуздаю, как свалишься с ног — слышишь, сучка?! Пощады устанешь просить!

Выпустив стрелу в лоснящийся от пота левый бок скакуна неприятеля Майри выхватила из сумки последнее древко — но положить на тетиву не успела. Один из круживших вокруг неё лучников выстрелил первым с десятка шагов. Узкое жало пробило дейвонке предплечье, раздвинув шипом тонкие звенья брони и выйдя через мякоть тела с другой стороны. Пронзённая острою болью левица отяжелела, обвиснув как плеть, и лук едва не вывалился из онемевших пальцев. На ладонь засочилась стекавшая по рукаву под одеждою кровь, густо закапав алеющим кропом на бурую иглицу под ступнями дейвóнки, у которой всё завращалось перед очами и земля стала уходить из-под обмякших как взгретый воск ног.

— Сцелили сучку! — радостно выкрикнул кто-то из всадников, и тут же нанёс удар пикой, намереваясь добить закачавшуюся раненую противницу. Но Майри ударом уже бесполезного лука отмахнула копьё от себя, упав на колени от усталости — всё ещё полная ярости и не желавшая сдаваться. Правой ладонью она нащупала сидящее в руке тонкое древко, и с усилием уцепившись пальцами у сáмого жала-шипа за железную втулку вырвала из тела оперённую ость, закричав от боли и теряя вместе с обильно хлынувшей из раны кровью последние силы.

Перед нею возник спешившийся всадник, растопырив руки в стороны чтобы схватить сопротивлявшуюся дейвóнку. Терявшая силы Майри не раздумывая ударила недруга в пах плечом перехваченного десницею лука, и а́рвейрн с воем упал на колени, мотая головой и схватившись руками за срамный ушиб между ног. Но на его месте тут же возник следующий — тот самый их спешенный вершний, чьего коня она только что сшибла стрелой.

— Ах ты дрянь! Не уйдёшь же теперь — моей будешь! — он с силой схватил её за целую руку, заламывая локтем за спину и валя девушку наземь. Ослабевшая Майри уже не могла оборониться от него — правую её ладонь крепко, до боли сжала мужская пятерня, пока враг грубо пытался стянуть с неё за подол кольчугу и верховни́цу с рубахой.

— Я тебя сейчас… Ты же какая вот вёрткая… Всё одно от меня не уйдешь! Как кобылу взнуздаю, суку!!! — рявкнул он злобно, ударив её по лицу тыльным боком ладони и до крови разбив нос с губами, и стал рвать ей завязки поножей.

Горячее дыхание грубо навалившегося на неё мужчины словно лезвием обожгло ей лицо — и это придало дочери Конута сил. Окровавленной левой рукой она тщетно пыталась схватить навалившегося на неё за небритое горло в щетине, и слабеющие пальцы невольно скользнули по упёршемуся в бок ей ременному поясу а́рвейрна, нащупав там костяную рукоять в ножнах. Через миг нож вошёл по пяту в шею воина — там, где заканчивалась стальная вязь воротника его кольчуги.

Хлынувшая из раны кровь залила ей глаза — и Майри ослепла, из последних сил тщетно пытаясь столкнуть с себя мёртвое тело. Следом за этим удар древком пики в бок девушки обездвижил её, и упёршийся сверху коленом в грудь воин крепко схватил ту за обе руки, с силой вывернув кисти.

— Аэ́дан, верёвку давай! — рявкнул товарищу тот — удивляясь той силе, с которой вырывалась из его рук эта загнанная в угол, окружённая врагами и уже раненная противница.

Второй спешенный конник торопливо огляделся и срезал ножом с мёртвого коня их десятника кожаный повод, подав в протянутую руку товарища. Сыромятная петля жёстко обхватила ей оба окровавленных запястья, и прижатая коленом к земле Майри в отчаянии стиснула зубы, уже не имея ни сил, ни возможности сопротивляться той грубой мужской силе, против которой она ничего не могла сделать — безоружная, раненая, потерявшая всякую надежду.

Воин ещё раз проверил на прочность затянутый узел и вскочил на ноги, со злости ударив дейвóнку под рёбра носком сапога — заставив её скорчиться от боли, потерявшую последние силы к бессмысленному сопротивлению.

Громко фыркнув и мотнув гривой возле них точно вкопанный встал принёсший сюда рослого всадника пепельно-серый жеребец.

— Ну как, парни — взяли последнего? — сняв с головы глухой шелом спросил спешившийся рядом их вершний, который спускаясь с вершины гряды видел самый конец произошедшей тут стычки меж сосен.

— Взяли, гаэ́йлин! Да только это баба оказалась, Шщар её жри! — приподняв в кулаке её косу озлословил связавший дейвóнку воитель, — ты посмотри только, что за отродье Шуршащего — одна положила стрелами шестерых!

— И первого десятника его же ножом как барана зарезала, сучка… — со злобой добавил второй.

— Одна?! — удивлённый услышанным, вершний внимательно посмотрел на лежавшую пленницу, ещё не до конца пришедшую в чувство после удара. Нагнувшись вожак с размаху ударил её по лицу тыльной стороной ладони в проклёпанной кожаной рукавице — не наотмашь, но крепко, отчего у ещё не пришедшей в себя дейвóнки опять зазвенело в ушах.

— Твоё счастье, дура, что ты баба — не то я тебя бы… — гневно процедил он сквозь зубы, — так что — всех шестерых насмерть?

— Всех! Да ещё троих успела подранить — правда некрепко, — махнул рукой говоривший, — так с лука их ровно ложила, что и Гва́илдэ наш позавидовать мог бы… Вон, посмотри — прямо меж глаз засадила ему! — воин указал на одно из тел с торчащим из лица мертвеца обломком стрелы.

— Так что делать с ней будем, почтенный? — спросил вершнего другой воин, — копьём её в бок, или на сук повыше вздёрнуть, чтобы станцевала перед кончиной?

Он обернулся на миг на дейвонку, хмыкнув сквозь зубы.

— Или на круг сперва пустим, пока жива? Девка сочная, ягодка просто…

В руках он держал снятый с мёртвого коня убитого ею десятника покачивающийся сыромятный повод — словно петлю.

Ещё не до конца пришедшая в себя Майри наконец раскрыла слипшиеся от крови глаза, и обведя окруживших её врагов из-под привязших к лицу волос взглядом полным ярости, которую лишь разжигало отчаяние, с трудом проговорила по-а́рвейрнски:

— Давайте уж… душегубы… Вот сколько вас на одну… смельчаков тут собралось добить…

Перед её глазами как в мареве, кружась и расплываясь неясными очертаниями возвышались семеро спешившихся с коней а́рвейрнов, которых дейвóнка наконец рассмотрела вблизи — никогда прежде близко не видевшая жителей Эйрэ.

То были мужи разного возраста — от совсем ещё молодых парней, её погодков, до уже зим за сорок мужчин. Блестело железо кольчуг из более широких, нежели у дейвóнской брони колец, порою сплющенных и часто сплетавшихся с многочисленными жёсткими полосами-вставками. Иные уже откинули наличнины шлемов или вовсе их сняли. В отличие от бородатых дейвóнов были они с одними лишь долгими усами, порой доходившими к шее. Крепкотелые и коренастые, некоторые в ряби опалин-веснушек на лицах. Рыжеволосые — от цвета красноватого светлого золота среди западных кийнов Помежий, иные яркие как у огня, и до оттенка окорённой ольхи из восточных семейств — и даже тёмные чуть не до черни, как изредка встречалось среди южных домов.

Оружие чужаков тоже не походило на дейвóнское — огромные двуручные клайомхи и более короткие геáры-клыки — широкие и долгие, с узкими узорчатыми рукоятями тяжёлых наверший. Сверкали на солнце долгие жала взнятых над головами обагрённых в бою копий. К земле опустились лезвия секир и клевцов. У двух воинов из-за спины виднелись стянутые тетивой плечи перекинутых через бок долгих луков — с такого вот и подстрелил её кто-то из них в уже завершившейся стычке средь сосен. Молча и пристально взиравшие на неё, ещё не до конца пришедшую в себя, лежавшую связанной у их обутых в высокие сапоги ног, они застыли кольцом вокруг девушки.

Самый старший из а́рвейрнов — одетый поверх кольчужной брони в тканый чересполосицей чёрно-зелёных прядей долгий плащ лысоватый воитель годами за сорок, не иначе глава этой сотни — услыхав её неторопливо сделал шаг вперёд, присев на корточки перед лежащей дейвóнкой и пристально разглядывая пленницу.

— Ты гляди-ка… По-нашему понимаешь, красавица? — с усмешкой спросил у неё на вполне сносном срединном дейвóнском наречии с еле заметным иным выговором вражий дéих-лáмнарв, наклоняясь поближе к их пленнице.

— Катись к змею… откуда явился… — сплёвывая кровь изо рта просипела ему дочерь Конута, намеренно жаждя дерзить тому — чтобы скорей распалить.

— Ну-ну — храбрись, если хочешь… — вершний загона оскалился в злобной ухмылке, склоняясь ещё ближе к связанной пленнице, решившей ему скалить зубы.

— Отдать бы тебя, дуру, моим парням как добычу на круг — живо бы ты поумнела под ними… — жёстко промолвил он, глядя ей прямо в глаза, — только времени нет — и так с вами мы сколько замешкались, пока всех перебили.

Майри лишь презрительно фыркнула сквозь зубы — и внезапно резко плюнула ему прямо в лицо — словно и не боясь его угрозы быть отданной им на поругание.

Кто-то из окруживших её арвейрнов хмыкнул от неожиданности, увидев такую дерзость пленницы — искоса поглядывая на своего вершнего. Однако сотник даже не шелохнулся от её плевка — не то, что бы убил её прямо на месте, как она в душе на то и рассчитывала, желая получить как можно более скорую смерть — чем то, что её ожидало. Был тот уже немолод, чтобы вспыхивать как подпаленное искрой сухое сено, и эта отчаянная девичья ярость только насмешила и раззадорила его.

— Гляди-ка… Какая ты, ягодка — как волчье лыко кусачая. Только ты не надейся, дура, что на лёгкую смерть меня разгневать стараешься — чтобы я тебя своей же рукой тут прибил… — он спокойно отёр лицо ладонью, продолжая пристально взирать на связанную пленницу.

— Думаете, втихую вышли из Эйрэ и в спину нас рубанули — и опять за Помежья укроетесь как лисица в нору? — Майри посмотрела прямо в глаза нависшему над ней врагу, — сам Эрха Древний снова ведёт дейвóнские воинства. Быть может они уже у вас прямо за спинами стоят, да вы пока того не заметили? — дерзко бросила она ему прямо в лицо.

— Ха! — дéих-лáмнарв, а следом за ним и остальные а́рвейрны рассмеялись, торопливо загомонив меж собой, и она успевала с трудом разбирать на не столь хорошо ещё ею усвоенном говоре запада Эйрэ, понимая урывками:

— И даже не знает, куда сама сунулась…

— Думала лиса, что в курятник залезла!

–…пока самой ей там хвост не содрали!

— Ллурин — расскажи-ка ей, дуре, свежие вести с горы! — по-дейвóнски обратился кто-то из них к вершнему, чтобы эти слова поняла и прислушивавшаяся к ним пленница.

— Ты не о тех ли толкуешь нам, ягодка — что хотели с наскока взять твердь у горы, и кровью своей захлебнулись? — улыбнулся какой-то недоброй усмешкою сотник, наклоняясь ещё ближе к дочери Конута — и в ладони его заиграл ярким отблеском стали короткий клинок, заставив ту вздрогнуть в волнении, пытавшуюся всеми силами отползти как можно дальше от приближавшегося острого жала.

— Выпустить бы прямо здесь тебе кишки, ягодка — чтобы вороньё твои черева заживо выклёвывало — как моему сыну той осенью на Помежьях погибшему…

Сотник пристально взирал со зловещей ухмылкой в её взволнованные глаза, заметив там зарождавшийся от его слов испуг, когда железное жало от дрожащего сбившимся дыханием девичьего горла лениво проползло до её живота, словно ища прореху в окровавленной, выгрязненной песком и иглицей кольчужной сетке, всё сильнее вжимаясь ей в тело.

— Или к конскому хвосту тебя привязать? — шепнул он негромко, наклоняясь к ней ближе, — знаешь, как на всём скаку череп о корни лесные ломается?

Мужчина на миг смолк, точно раздумывая над чем-то.

— Только даже такой скорой смерти ты не заслужила, сучка… А нам самим из тебя жилы тянуть времени нет, чтобы долго тебе за моих людей кончалось — выправа не ждёт, да и старшие не велели…

— Так что делать с ней будем-то, Ллурин? — спросил у их сотника воин помладше, — прибьём?

— Да отправим её куда ехала — к нам под гору. По пути пусть посмотрит, что осталось от их хвалёного воинства, — старший встал во весь рост и обратился к людям:

— А ну давайте живей! Всех тех раненных, кто в седле не продержится — на возы, и назад к перевалу отправим. А нам дальше пора!

Клинок в его ладони вернулся в ножны, и сотник опять обернулся к дейвóнке, застывшей у ног его в путах.

— И эту ягодку перевязать, да с ними туда же. Там тебе и припомнят моих семерых, милая — сам Ан-Шора о том попрошу…

— И мы тут не дейвóнов за бок пощипать и назад опять скрыться трусливо прокрались, как ты тут подумала. Сейчас у нас рядом со Старым иной ратоводец есть, который за ночь твоим родичам там у горы горло переломал… — Ллурин резко сжал перед носом Майри свой крепкий кулак, — …как лев псам. Мы идём с ним, а как далеко — это ты ещё в Эйрэ услышать успеешь — и его имя там услышишь.

— И вот тебе от меня той же мерою, ягодка… — сотник всхрапнул и плюнул в глаза ослабевшей, лежавшей ничком у его ног дейвонке. Затем отёр губы и вскочил верхом на коня, взяв в ладони поводья.

— Стройся! Хватит медлить! — рявкнул он людям.

— В седло! — пронёсся над лесом зычный приказ, подчиняя этим словам всех áрвейрнов, выстраивая их в единый порядок. А двое воинов пинками подняли с земли обессилившую дейвонку и повели её за руки через гряду в сторону разгромленного обоза.

Мысли ворохом змей непрерывно вращались в затуманенной от удара и раны голове дочери Конута. Что бы не рассказывали ей прежде о вражеском воинстве, но сама выучка и дерзость напавших на их четырёхкратно больший загон áрвейрнов казалась невероятной — как уж и само их тут появление средь союзных уделов. Неужели все тайно вышедшие на Аг-Слéйбхе загоны были целиком сражены и разбиты? Но ведь вели их не кто-нибудь, а сыны Дейна, Несущие Его Кровь — лучшие из воителей Дейвóналáрды! Сам Эрха Древний измыслил мощнейший и стремительный наступ на вражий ардкáтрах. Разве не все Ночные Птицы дейвóнов во главе с её двоюродным братом Ллотуром должны были обрушиться на врага, а десятки тяжёлых хендску́льдрэ Сверры Бернсона сравнять твердь Аг-Слéйбхе с землёй? Или не второй из сынов дяди Доннара Хугиль — лучший из кóгуриров Я́рнвегг — повёл в бой их ряды?

Все эти мысли неотступно вертелись в голове обессилевшей Майри, упорно не желая приниматься ни разумом, ни тем более сердцем. Но дух подсказывал, что дéих-лáмнарв ей не солгал, желая устрашить и сломить так и не сдавшуюся противницу.

Но как это было возможно? Кто же это такой за воитель, если не сам Борна Старый — который сумел в одночасье сплотить кийны áрвейрнов — и не просто сокрушить обринувшиеся на Эйрэ дейвóнские воинства, а и дерзнуть выйти на ответный бой в сами уделы Дейвóналáрды, полные собранных войск, идущих нескончаемым потоком живых стальных рек на восток?

Воины вели её мимо злосчастной поляны ночлега обоза, где истоптанная трава из зелёной теперь стала алой, скользкой от пролитой крови. А́рвейрны уже выпрягли скакунов и забрали с собой вместе с частью возов, прочие же повозки спешно крушили и жгли, дабы те вновь не достались врагу. Лучники торопливо собирали устилавшие землю годные к бою клинья, стрелы и метальные пики, выдёргивая целые древки из трупов убитых, добивая топорами отходивших уже среди груд мёртвых тел раненных недругов, чьи хрипы и стоны стихали один за другим. На поживу уже слетавшемуся из чащоб чернокрылому воронью лежали сотни изрубленных трупов её земляков, с которыми поутру она проснулась в преддверии нового дня. Теперь они все поголовно были мертвы.

Её грубо затолкнули на воз, куда положили на сено ещё пятерых тяжело раненных в стычкев, кто не выдержал бы скачки в седле или на впряженной позади коня волокуше, и без помощи лекарей вряд ли сумел бы встать на ноги. Немногих тут павших уже погребли на возвышенности под пологом берёзовой рощи.

К ним снова подъехал верхом дéих-лáмнарв, остановив коня рядом с возом.

— Стерегите эту ягодку зорко, мужики. Кусачая слишком уж…

Затем вновь обратил насмешливо-угрожающий взор к дейвóнке.

— И сама смотри по пути внимательней, милая — много чего ты в дороге увидишь, чему сказанному не веришь пока… — проговорил он на дейвóнском наречии, — своих вершних приветишь. Все они у Закатных ворот проводили нас в путь — и тебя ещё встретят…

Майри упорно молчала, отведя глаза в сторону.

— Привяжите-ка её покрепче, чтоб не удрала дорогой.

Возница кратко кивнул, и найдя под руками верёвку скрутил ноги пленницы, привязав ту свободным концом за подуги повозки.

Сотник умолк на мгновение, с холодной ненавистью глядя на залитую кровью дейвонку.

— Делайте с этой дурой что хотите — но до горы чтоб живою доехала, ясно? А в ардкáтрахе передайте кому из старших там в укрепи — пусть сами решают, что с ягодкой этой им делать. На такую прыткую и дыбы не жалко будет — даром, что баба…

— Ясно, гаэ́йлин — передадим! До крюка своего живой доберёшься, сучка дейвóнская! — со злобой зыркнув на пленницу ответил возница-мечник с перевязанной окровавленною тряпицею головой, берясь за поводья, — а ты за нас дави мохнорылых без жалости!

— Не беспокойся, — вершний похлопал ладонью по черену пристёгнутого к седлу клайомха, — копий и секир у нас хватит!

— Помогай вам все Трое, гаэйлин! — пожелал вершнему и его людям удачи возница, — эх, жаль возвращаться с начала дороги, их гадам всего не попомнив!

— Успеешь ещё, Кáдауган. Вези раненых поскорее, а то Ллугайд совсем уже плох, — он глянул на тихо лежавшего человека с копейною раной в боку, все повязки которого обильно набрякли сочившейся кровью, — по пути вряд ли будут толковые лекари в здешних селениях.

Сотник привстал в стременах, озирая простор к северу от поляны, где его острый взор уже заметил среди перелесков далёкий блеск стали.

То шли прочие тысячи их воинства, стремительно продвигавшиеся редколесьями дальше на запад. И его сотня двигаясь югом в прикрытии прочих лишь ненадолго задержалась в бою с встретившимися на его пути четырьмя дейвóнскими хéрвами. Разбив их наголову они добыли себе множество кольчуг и мечей чужой выделки, стяги, вóроты с запасами огнищ и сотни так нужных им свежих коней, потеряв в сшибке только пятнадцать воителей — в том числе семерых поражённых рукой этой не по-бабьи опасной девицы. Но война есть война — и шли они малыми силами в эту выправу, дерзостью и размахом безумию равную… всего пять мор-лóхрэ против огромного воинства Дейвóналáрды.

— Ну что, ягодка? — заговорив на дейвонском наречии насмешливо хмыкнул ей мечник, подстегнув скакунов, — поехали!

Воз стронулся с места, закачавшись колёсами по выступавшим из почвы кореньям и заскрипев по ступицам осями. Зафыркали кони, шагая вперёд по тропе.

— Так ты стремилась попасть к нам под гору — вот и подвезём тебя по пути. А уж что там с тобой будет, сучка дейвóнская… — оскалившийся в недоброй ухмылке возница не договорил, многозначительно хмыкнув понимавшей его слова девушке, и отвернувшись стал править шагавшими в упряжке конями.

Так Майри Конутсдóттейр, молчавшая всю дорогу словно немая, на медленно тянувшемся по большаку возу миновала Воротный перевал меж двумя взгорьями, и через два дня на рассвете её взору в широкой долине у подножия могучей двухголовой горы Крáиннэ явился ардкатрах Эйрэ.

Его древние стены и клыки источенных временем бурр были видны издали, вздымаясь к изрезанному хребтами небокраю, вытягиваясь вверх по склонам громады Лесистой. Вдоль утоптанной копытами коней и волов, наезженной колёсами тяжких возов прямоезжей дороги, возле проезжаемых ими бхаилэ с рядами невысоких каменных оград вокруг пастбищ и пахоты взору девушки попадались заросшие дикой травой и волчцом курганы. А́рвейрны именовали их «дóльме» — упокойницы предков, или же «клох-мáрвэ» — смертные камни — высокие, возносившиеся к небу каменные столпы-святилища древнейших времён праотцов.

И тут и там её глазу всё чаще в пути попадались обугленно-чёрные выпалины от недавних сражений. Над землёй в поисках падали кружилось голодное вороньё, ищущее на поживу по лежавшим вдоль дороги к ардкáтраху чащам зловонные вздутые трупы тут павших воителей и их скакунов. Закопченные дочерна жадным пламенем потухших уже пожарищ, в каменном крошеве лежали близкие к большаку кáдарнле и сторожевые бурры. Под колёсами воза то и дело хрустели покрытые пылью, уже вбитые сотнями ног и копыт с ободами в желтевшую грязь костяки, что обломками рук или ног в сапоге их хозяина мрачною тенью мелькали среди колеи. На одном точно искра сверкнула в пыли золотая извитая плеть оберега-нашейни — точно ко́льца Грызущего Мёртвых, великого змея — разбитого некогда надвое.

Это были следы впереди них прошедшего воинства Уннира Вёрткого, которое прежде могучим ударом их вóротов и стеной копий Ярнввегг должно было смять скорым нáступом не ожидавший их появления вражий ардкáтрах. И теперь всего только седмину спустя от загонов их нынче остались лишь выгоревшие остовы разбитых хендску́льдрэ и возов с перекатами, раздувшимися и полными кишащих червей в них останками воинов и животных валяясь на поживу хищным волкам лесов Эйрэ.

Неспешно топали копытами погоняемые возницей усталые кони, фыркая и стрижа ушами под укусами вездесущих, настырно жужжащих над ухом слепней. Мимо них с токотом стали подков о выбитую каменистую землю дороги проносились скакавшие к западу заго́ны воинства Эйрэ. Шли с закинутыми на плечо копьями и долгоручными шипцами-секирами пешцы. А в сердце у молчавшей весь этот путь Майри отзывался тоскливый скрип тяжких колёс их повозки, что с каждым мгновением лишь приближал её к вражьей твердыне.

Своего имени им она так и не назвала — да и с лёгкой руки сотника Ллурина все ехавшие раненые именовали её Ягодкой — что на дейвóнский лад звучало как Ти́веле и приклеилось к ней новым прозвищем вместо родного. Не произнеся за весь день ни единого слова из сжатых в две побелевшие от волнения нити высохших губ, она молча сносила все шуточки или проклятья попутчиков — и лишь с отчаянием понимала, что всё больше отдаляется от родной стороны в ей чужие края на восток.

Кольчугу с неё возница содрал силой, заставив дать перевязать себе рану в плече от стрелы — опасаясь, как бы их пленница не умерла за дорогу от бескровицы прежде, чем до неё доберутся петля или крюк смертоубийцы. Позавчерашнее увечье от вырванного наспех жала воспалилось, и теперь причиняло девушке неотрывную тупую боль, отдаваясь в распухшем плече с каждым новым ударом бегущего в жилах её кровотока. В голове стояла тяжёлая ломота и беспамятье — верно у дейвóнки уже начался сильный жар. Силы покинули Майри, и даже те глотки воды, что с неохотой вливали ей из кожаного меха в горло так же мучаемые болью раненые противники, не помогали дочери Конута придти в себя. Теперь ничто уже не говорило, что ещё недавно она была в числе тех, кто храбро шёл с воинством старого Освира на подмогу сражавшимся под осаждаемой твердью Аг-Слéйбхе загонам. Лишившаяся оружия и коня, простоволосая и нечёсаная, в истрёпанных поножах и задубелой от крови нательной рубахе без пояса, сейчас Майри опять была как та пастушка из Глухого селища — но уже со скрученными за спиной грубой верёвкой руками, вдали от родного дома, среди окружавших её непримиримых врагов.

— У горы! — правя конями возница указал на возвышавшиеся перед их взором клыки заслонивших пол-неба древних бурр и ряды могучих валуновых муров вкруг твердыни Аг-Слéйбхе. Его пробудившиеся от дрёмы раненые товарищи обрадованно загомонили между собой, передавая один одному последний, полупустой уже мех с подтухавшей на солнце нагретой водой.

— Встречай земляков, ягодка! — толкнул он под бок локтем притихшую и обессилевшую за долгий путь пленницу, — лучшие кóгуриры вашего ёрла к нам в гости явились — и так у огня тут угрелись, что ног унести не смогли!

Ослабевшая от терзавшего её всю ночь жара и ноющей боли в предплечье Майри бросила туда воспалённый взор глаз. Воз медленно приближался к полуразрушенным Закатным воротам Аг-Слéйбхе, где вдоль дороги были вбиты в землю острые обтёсанные колья тонких еловых стволов, устланные живым трепещущим пологом галдящего воронья. При приближении фыркающих коней стая взмыла ввысь к небу, недовольно галдя вселяющим тревогу граем, оголив укрытые чернью их крыльев острия. На их пиках — точно на частоколе в Глухом селище — виднелись наколотые человеческие головы, уже поклёванные и увитые чёрными мухами на посиневших вздувшихся лицах. Жёлуди битв, принесённые Трём, даровавшим победу их детям.

Самая первая с обкрученной вокруг черепа золотой нашейной цепью со знаком трёх стрел Горящего видно принадлежала ведшему эти войска на восход среднему брату их ёрла Унниру Вёрткому. А за ней дочерь Конута со страхом узрила там головы старших сынов дяди Доннара — уже тронутые гниением и ненасытными птицами, с выклеванными глазами и искажённые в чертах предсмертными болью или страхом, такие памятные ей прежде живыми на плечах этих славных воителей, единокровных братьев юного Айнира. Неужели и его голова немо скалясь ощеренными из-под выклеванных губ зубами точно так же повисла на пике там где-то на западе за Помежьями, когда их малому числом и не ожидавшему удара заго́ну суждено было встретиться с ринувшимся на Дейвóнала́рду воинством Эйрэ?

— Как там Ллугайд хоть, парни? — окликнул товарищей возница.

— Умер недавно… — негромко ответил кто-то из них, и ладонью прикрыл полуоткрытые закатившиеся глаза мертвеца.

— Чтоб меня! Припозднились едва лишь… — обернувшись к ушедшему в ярости треснул Кадауган кулаком по доскам воза, и с ненавистью взглянул на замершую в оцепенении от увиденного у ворот дейвонку.

— Если бы не ты, сучка — быстрее добрались бы! Надо было в лесу тебя там… Надо было… — скрежетнул он зубами.

Воз уже проезжал мимо следующих кольцев, с которых скалились зубами головы её родича Сверры Лаггэ и многих иных мужей Дейнова рода, которых она знала прежде — и прочих ратоводцев из орна Скъервиров и иных первейших семейств свердсманов — лучших воителей Дейвóналáрды, нежданно обретших тут смерть в этой проклятой выправе на так и оставшийся невзятым ардкáтрах. Чёрные птицы уняв испуг снова садились пернатым клубком на их лики, когтями и клювами жадно снуя в гнилой плоти, вереща и галдя в своём пиршестве.

— Звери… — мимолётом вырвалось у дочери Конута по-а́рвейрнски из задрожавших в волнении губ, не в силах принять всю жестокую правду войны. И хотя она выросла в мире суровом, где смерть им встречалась на каждом шагу — и её рука тоже уже убивала не раз, а глаза зрили многое — но смириться с гибелью ближайших из кровных родичей было невозможно, нестерпимо…

Мимо их медленно катившегося по камням большака воза проносился ещё один конный заго́н. Хрипели подгоняемые скакуны, хищным абрисом проезжали мимо взора дейвóнки тянимые в упряжи лёгкие вороты и возы со снастями, бренчали кольчужные кольца брони, скрипела кожа сбруи. Очередная собранная тысяча воителей Эйрэ под стягами дома Маэннан стремительно выправлялась на запад против шедших из Дейвóнала́рды загонов врага.

— Да?! А чем твои сами были-то лучше, а? — ответил ей злобным окриком возница, — что сделали тут ваши выползки — то и от нас получили в ответ! Хорошенько смотри туда, дура!

Грубо толкнув её в раненое плечо он указал острым жалом клинка на открывшийся за обломками Закатных ворот вид ардкатраха. Пожарища там до сих пор ещё тлели и уносили в небо горький дым. Закопченные осыпи рухнувших бурр и муров Нижнего городища скалились осколками валунов и обугленных брёвен, а в небе вилось вороньё, выискивая среди россыпей камня оставшиеся непогребёнными трупы погибших.

— Видишь? Вон туда погляди! Там, у той повалившейся бурры жили моя мать с тремя сёстрами! — меч метнулся в ту сторону, заставляя взор Майри устремиться по острому лезвию вдаль.

— Так мне и их тел из огня погрести не осталось! Мор возьми весь ваш род, мохнорылые! Чтобы гнилая болезнь вас пожрала! — разъярившись он с ненавистью плюнул на последнюю из мёртвых голов, мимо которых неспешно катился их воз.

— Ваш ёрл решил нас дотла выжечь, псина, истребить всех полюдно. А вот удачи не выпало в том ему, выползку… — сурово добавил к словам возницы один из раненных арвейрнов, приподнимаясь на локте и морщась от кольнувшей его прорубленное дейвóнской секирой плечо сильной боли.

— Теперь клятый Скъервир пусть в оба глядит, как бы наш лев за бубенцы его нынче не цапнул, змеи́ну… — произнёс он озлобленно, стиснув зубы и зажимая ладонью опять закровавивший под повязкой глубокий разруб. И обратился к вознице, морщась от боли:

— Щиплет-то как… Кáдауган, дай-ка водицы глотнуть!

— На, держи, — тот протянул ему левой рукой почти что пустой уже мех.

— Кто цапнет? — не поняла Майри, вполуха слушавшая их. Взор её всё ещё так и лежал позади, на уже скрывшихся в отдалении надетых на колья головах родных — и страшный вид склёванных мёртвых их ликов навсегда врезался в сердце девушки как кровавая руна на древе волшбы.

— Лев! — коротко ответил на её вопрос возница — и умолк, не говоря больше дейвóнке ни слова, лишь подогнав лениво шагавших скакунов.

Так впервые она услыхала то имя — тогда ещё ею непонятое — ибо никто из попутчиков больше не обмолвился с дейвóнкой ни словом, пока воз неспешно катился через порушенные в крошево Закатные ворота вглубь вражеского ардкатраха, где её — дочерь Дейна — ждала мучительная смерть. Но Майри, сжав зубы, сдержала в себе эти слёзы отчаяния, следуя навстречу своей неизвестной суровой судьбе.

Где-то в небе над взгорьями Глвидд-ог-слейббóтха раздался вдруг громкий, пронзительный крик чернокрылого ворона, эхом отдавшийся вторившим голосом птицы, летевшей за ним, чьи две тёмные тени вились над землёй — и дейвонка решила, что то верно знак самогó Всеотца, который и даже сейчас не оставит свою дочь в беде.

Загон конных воителей под лазурными стягами дома Маэннан медленной рысью стремился к стене возмывавшего к небу закатного кряжа, направляясь туда к перевалу — на запад, к объятым пожарищем распри Помежьям. Предводитель их — рослый, лысеющий спереди крепкий детина под тридцать годами — замедлил вдруг бег скакуна, и пригнувшись поддел из желтеющей грязи остриём своей пики какую-то вещь, что блеснула среди колеи ярким золотом свитых колец. На гниющем уже вражьем трупе, что понять было просто по светлому цвету волос — северянин-дейвон — на изъеденной уж до кости́ клювом птиц, ртом червя и тяжёлыми жвалами стад муравьёв впалой шее покоился в клочьях черневшего мяса чужой оберег — знак Великого Змея, Шуршащего.

Человек поднял скъюту с земли, отерев рукавицей налипшую кровь и песок с ремешка, и помянув в мыслях чтимого домом его повелителя тёмных нор мёртвых надел оберег на себя.

На удачу, как молвил обычай.