…Но Буря Придёт

Nameless Ghost (2024)

Вымышленный мир или иная история нашего? Решать то читателю. Мрачная сага из мира суровой архаики, наследия века вождей и героев на фоне полуторатысячелетнего противостояния столкнувшихся на западе континента ушедших от Великой Зимы с их прародины к югу дейвонов и арвейрнов, прежде со времён эпохи бронзы занявших эти земли взамен исчезнувших народов каменного века. История долгой войны объединивших свои племена двух великих домов Бейлхэ и Скъервиров, растянувшейся на сто лет меж двумя её крайне горячими фазами. История мести, предательства, верности, гибели. Суровые верования, жестокие нравы времён праотцов, пережитки пятнадцативековой вражды и резни на кровавом фронтире народов — и цена за них всем и для каждого…

НАЧАЛО…В ПРЕДДВЕРИИ КРОВИ Нить 2

Прошедшая трескучими морозами с малоснежьем зима и последовавшая за ней сырая весна принесли в том году запустение на незазеленевшие пастбища и поля во многих краях по восточным уделам дейвóнских владений, неминуемо предвещая грядущие голод и бедствия. Все знаки богов предрекали о том, что не быть изобилию в закромах — лишь усилив людские тревоги и страх. Скотина и женщины в доме и землепашцев, и свердсманов, и купцов, и владетелей даже во всех здешних орнах приносили уродцев и мертворождённых детей. Множились корчи, кровавые язвы и бредни с видениями. Появились провидцы и странники, бродившие между селениями и предвещавшие беды и мор, страх и гибель.

Горячее лето тем более выдалось сильно засушливым, не даруя ни капли дождя мёртвым пашням и за сырую весну почерневшим в колосьях злотворными ро́жками хлебным полям. Солнце зияло кровавым багрянцем от раздуваемой жарким поветрием с юга до самых небес горькой пыли, обрушив многочисленные пожары на селища и гарь на леса в этот бедственный край. Вслед за этим закипали и так не склонные к трезвомыслию людские сердца. Сосед лишь соседа всегда обвинял в своих бедах и напастях — и по оба бока от иссушенных жаром Помежий с союзными землями немало уже находилось роптавших и недовольных, искавших вины уж скорее в чужой злой руке, а вовсе не в суровой же воле богов и дарованной ими непогоде, или же не взирая на бедствия не умалившихся податях их же владетелей, в чьи зерновницы и схо́роны шли выращенные с тяжким трудом хлеб со скотом.

Среди дейвóнских селений день за днём лишь усиливались разносимые кем попало зловещие слухи, что это-де а́рвейрны — жившие по Помежьям что в самих землях ёрла, что за перевалами кряжей в союзных владетелю Эйрэ уделах — будто это бы их рук всё творящееся. Мол, у самих тех и во владениях áрвеннида к востоку огня полыхает немного, а здесь же они жгут те мирные селища со всем нажитым и истребляют леса с отсеянными полями.

Впрочем, и обратное утверждалось в тех слухах — что то сами дейвóны творят беззакония эти, желая напрасно возвесть всю вину на соседей. Но кто же желает искать ту колючую горькую правду, когда оправдывавшая каждого спорящего ложь много приятней и слаще?

Так это было или нет — а только где полыхает огонь распалившихся гневом и злобой сердец, там подле всегда проливается кровь…

По и так неспокойным Помежьям в тот год как грибы после ливня стали множиться и так многочисленные ватаги разбойников из числа разорившихся поселян — порой столь отчаянных и свирепых в их дезрости, что жители селищ в трепете боялись да что там ночами — и среди белого дня уж порой! — выходить за пределы домов. Там эти душегубы воровали и угоняли весь скот, там поджигали дома, сеновалы и схо́роны, там обирали до нитки и резали всех подорожных людей, не щадя даже жён и детей. Хлебопашец, купец или храбрый воитель с владетелем — все в страшных муках встречали ужасный конец от голодных и хищных убойцев. Претерпевали от них множество зла и дейвóны, и а́рвейрны, что издавна жили на тамошних землях уже под владычеством ёрлов, и на доставшихся тем после Великой Распри и присягнувших владетелям Винги уделах в обширном и богатом солеварнями и рудниками владении Нодклохслéйбха — Каменный Узел — что на дейвóнский лад звался Сте́йндо́ттурфъя́ллерне. Вклиниваясь глубоко в самое подбрюшье полуденной части Эйрэ, этот гористый край тревожил владетелей Бейлхэ тем угрожающе близким соседством ныне верных извечному недругу соплеменников и многих числом возведённых по перевалам стерквéггах их недругов.

Снаряжённые для отпора насилию люди помежных владетелей ватагу за ватагой искореняли скрывавшихся в чащах и скалах воров с душегубами, но так и не могли извести всех тревоживших эти пылавшие земли злодеев, множившихся точно болотная мошкара в сырой год и растворявшихся словно роса поутру после наглых и страшных своих беззаконий с убийствами. Даже присланные ёрлом в подмогу владетелям края загоны воителей были бессильны вернуть прежний твёрдый порядок.

Кое-кто из старейшин и свердсманов многих помежных селений порой уже смело кидал свои дерзкие речи, что-де лапа владетеля Бейлхэ во всём неспокое здесь чуется. Не иначе это соседи из-за межи вновь тревожат дейвóнские земли ночными набегами, так же умело скрываясь за взгорьями в Эйрэ в недосягаемости от преследователей — как прежде бывало в разгар полыхавших Помежных Раздоров. Не иначе сам áрвеннид поощряет такие злодейства, не в силах в открытую взнять свои слабые ратные силы против воинства Дейвóналáрды. И следом за словом в своих частых писаных грамотах жалоб уже требовали от ёрла не мешкать за нынче пустыми речами, дав право голоса их мечам и секирам.

Однако арвеннид Эйрэ ответствовал на лившиеся ему обильные упрёки соседей, что тем больше и сами его присягавшие люди и данники больше страдают от чинимых бед и злодейств. Прежде спокойно дорожничавшие обозами по большакам и купцы, и умельцы-ремесленники сейчас не могут проехать без опасения за свою уже жизнь, а не за скарб и кошель, кой нажить можно снова — а вот новую голову к шее не сможешь приставить никак, не вернёшь из мглы мёртвых. И так столь немало неправедных притеснений от ёрла претерпевают его подданные в землях властителя Винги — и обильные подати за дороги с ночлегом в постоялых дворах, и поборы любого немирного к ним землевладетеля, чьи края, большаки и мосты они минают по пути в ходагейрд и иные их тверди. Мало того ли, что сами встревоженные жители здешних дейвóнских и ве́ршимых ёрловыми хондмáктэ а́рвейрнских селищ и городищ не дают им ночлега и гонят тех прочь как чураемых язвоношей, порой избивая и отнимая все деньги с товаром, калеча и убивая без всякой вины? Так нынче и видно того уже мало узрить благородному Къёхвару! Разве прежде кто видывал, чтобы всех, кто не Всеотца почитает, обложили податями и унижениями, побивая порой за один лишь их вид. В чём винах его подданных — разве что есть они тех потомки, с кем их гонителей предки век назад вновь сошлись в кровавейшем из раздоров? И что творится сейчас по восточным уделам дейвóнов, когда разбойничавшие там неведомые злодеи не пропускают без крови ни одного переката и конника, а порою и сами заходят с ночными набегами прямо в союзные земли и даже до самых лежащих за ними к восходу владений áрвеннида — вырезая там спящие мирные селища вплоть до старух и детей?

Но дейвóнский владетель, к кому старый хозяин Высокого Кресла отослал не одно уж послание с жалобами, прося прочной защиты его людей и единоверцев в Дейвóнала́рде от притеснений и расправы не по суду — сам он словно был глух, в ответах твердя лишь, что не может унять столько дерзких умов, кои в нынешний час всполошились в Помежьях среди здешних жителей, и досель до́бро помнивших кровь и все прежние зло и обиды Великой Распри и долгих Помежных Раздоров. И мол, пусть сам арвеннид хорошенько поищет злодеев меж собственных данников, фе́йнагов и их слуг. Не оттого ли он — ёрл всей Дейвоналарды — и не способен вдруг отыскать ту злодейскую нáволочь — когда те без боязни надёжно скрываются в Эйрэ?

Тогда как владетельные мужи дейвóнов и а́рвейрнов через конных гонцов и скорокрылых вестовых голубей менялись увешанными воском печатей обидливыми грамотами многочисленных посланий друг другу, в тот час долго терпящий бедство с насилием люд — землепашцы, ремесленники, купцы и небогатые свердсманы — со страхом опять вспоминал времена тех последних лет жизни владетеля Хъярульва больше двадцати зим назад. Тогда в час межвластия подобное уже творилось в этих неспокойных краях, как и в загоревшихся восстаниями закатных и южных уделах и охваченном смутою севере — когда прежде жёсткая длань Тяжёлой Пяты ослабла перед его затяжною кончиной от почечной хвори, и тамошние владетели почуяли вольность, насмерть сцепившись друг с другом в ещё жарче вспыхнувших Помежных Раздорах.

Но сейчас-то воссевший за Стол Ёрлов Къёхвар казалось бы прочно удерживал власть, и мир с могущественным соседом как прежде был в силе. Вот только в последние годы тревога и страх вновь объяли все земли восхода Дейвóнала́рды, и без того расшатывая нарушенный хрупкий покой в землях орнов могучих хранителей здешних земель домов Ёрвар, Фрекир и иных их союзников. И жар лившейся в то лето крови был горячее обильно пылавших в помежных краях тех пожаров в лесах и селениях.

А где падает прóлитой кровь — там неслышно для смертных звучит тихо грозная поступь Матери Костей, чьи пустые глазницы зрят слепо во мрак бездонных ям Ормхал, где в предвкушении обильной добычи великий змей Хвёгг вековечно свивается в страшные кольца, содрогая весь мир шевелением исполинского тела, точащего ледяными чешуями гниющие трупы бессчётно ушедших холодной тропой в свет далёкий от жизни…

И вот в самом конце того в край неспокойного лета старый áрвеннид Дэйгрэ Медвежья Рубаха был вынужден отправить ко двору владетельного Къёхвара посланников из ближайшей родни, чтобы на месте решить все те накопившиеся и требовавшие решения миром непростые дела меж двумя владетельными домами и их подданными, что давно омрачали правление кийна потомков великого Бейлхэ и властвовавших вот уже три века над домами дейвóнов могущественных Скъервиров.

Прежде во все посольства ко Столу Ёрлов вот уже не один десяток лет ездил старый и проницательный Сегда Лисий Хвост из западного дома Конналов — хранителей союзных земель и Помежий. Троюродный брат владетеля Дэйгрэ, сын его тётки Ольвейн Кривой — опытный и умелый в речах, когда нужно бывший и мягко-угодливым, и столь же непреклонным и твёрдым — не раз сохранил он тот мир меж далёким дейвонским ходагéйрдом и ардкатрахом у горы. Но годы не были милостивы к старику, да и здоровье у родича Дэйгрэ надломилось. Минувшей зимой он попал на охоте в ненастную снежную бурю, и едва живой был отыскан замёрзшим средь горных чащоб в своих землях, когда отчаявшиеся сыновья и их слуги прочесали леса в его поисках. С той поры старый Сегда — прежде крепкий и статный — с трудом держась на ногах еле вставал с печной лежанки, иссохший и исхудавший как будто костяк, потерявший все зубы во рту с заплетавшимся на словах непослушным уже языком.

И посему старый владетель не желая измучить их родича тяжкой дорогой в далёкую Вингу, а тем больше трудом вести утомительные посольские дела при Высоком Чертоге — отнюдь не простые и мирные, как гряло им на этот раз — вместо него решил отправить собственного племянника Уи́ннаха Тарб-ар-Áисэ — Бычью Ногу. Пусть духом тот вышел скорее воитель, нежели посланец, но умел излагать складно и уверенно. И как считал старый áрвеннид, был способен уговорить обычно твёрдого и непроницаемо скрытного Къёхвара уладить все давние споры и разногласия, так остро вознявшиеся между державами а́рвейрнов и дейвóнов в последние столь неспокойные годы.

Сам старый Сегда не раз отговаривал Дэйгрэ от этой затеи, упрашивая погодить ещё, пока он не обретёт вновь здоровье и прежние силы — если даруют то боги ему, на жертвы которым хворающий Сьóннах-á-балл не поскупился — чтобы вернуться к делам посла арвеннида перед дейвонским владетелем. Лисий Хвост полагал, что не по плечам Тарб-ар-Áисэ такая задача, какая стояла теперь — непростая трёхкратно. Слишком уж был тот неопытен, что для посла перед лицом такого непростого и своенравного правителя как Къёхвар было совсем неразумно. Слишком был молод, не ведая при Хатхáлле никого из близких к Столу Ёрлов влиятельных мужей, чьё рассудительное мудрое слово могло бы способствовать им в деле мира с дейвонским владетелем и его домом. Слишком горяч, чтобы быть хладнокровным и дважды прозрящим вперёд.

Но жаркие летние дни и скоротечные роковые события на искровавленных землях Помежий и союзных владетелю Эйрэ земель неумолимо бежали одно за другим, всё копясь и копясь точно мутные воды в закрытом запрудой ручье в час обильного ливня. А сам áрвеннид ждать не мог долго — да и не желал лишь затягивать время, решив уладить разгоравшееся пламя раздора немедля. Успокоив старого друга тем, что Уи́ннаха он отправит в Дейвóналáрду не одного, а с целым посольством из лучших людей среди близких к роду Бейлхэ фе́йнагов и прочих знатных людей — мудрых и осмотрительных, мужей учёных и толковых в речах и законах, чтобы сообща вести столь непростые переговоры с ёрлом, как повелел им исполнить владетель — и так он и сделал.

Перед самым отъездом посольства в далёкую Вингу старый Сегда долго толковал один-на-один с прибывшим к нему в чертог Уи́ннахом, рассказывая тому о всяческих чтимых у дейвóнов обычаях и писаных законах, о творившихся при Столе Ёрлов и среди родни нынешнего правителя Дейвóналáрды делах — и тем больше о нём самом. А закончив советы и наущения со вздохом добавил, невнятно бормоча непослушными впалыми губами над беззубым ртом, что и сам он, бывалый и острый умом Лисий Хвост, в последние годы перестал понимать правившего западными соседями внука упокойного Хъярульва, не в силах подчас предугадать, что же на уме у Къёхвара из Скъервиров, хозяина Высокого Чертога.

— Словно не дела Дейвóналáрды и её слава милее ему, а лишь благо единокровных ему Скъервиров — будто они единственные и есть весь огромный народ дейвóнов. Запомни это, Уи́ннах… С виду ёрл милостив и в обхождении прям, но на уме сам себе есть — лишь с орном своим он толкует, и ничьих больше советов не принимает. Къёхвар — Скъервир из Скъервиров… — сказал он на прощание племяннику áрвеннида, желая удачи тому в непростом деле переговоров с чужим правителем.

На другой день посольство áрвеннида отправилось в путь, покинув пределы Аг-Слéйбхе и направившись к Воротному перевалу. А немощный Сегда стиснув впалые губы от терзавшей его иссохшую грудь острой боли с трудом подобрался к проёму растворённой настежь резной оконицы, выходившей на подзакатную сторону чертога-тéаха. Сьóннах-á-балл пристально, неотрывно высматривал что-то в темневшей предутренним мраком черте небокрая, уходившего вдаль за проезжую седловину Глвидд-ог-слейббóтха в сторону Дейвóналáрды, хрупкий мир с которой он так упорно и долго хранил в эти непростые кровавые годы для потомков великого Бейлхэ и их народа.

Там его и отыскал к полудню явившийся с обеденной трапезой для хозяина служка — осевшего на оконный косяк и всё так же упорно взиравшего в подёрнутую маревом зноя закатную даль — уже мёртвым…

Большое посольство от áрвеннида тем же днём выправилось из ардкáтраха в долгий путь к западу.

По выбитым сотнями копыт коней и волов, прорезанным следами колёс по утоптанной почве и умощенным брёвнами гатей дорогам дейвóнского края неспешно тянулась как звенья цепи или кольца ползущей змеи вереница запыленных конников. Мотая головами и отгоняя от себя надоедливых мух и слепней всхрапывали усталые скакуны, цокотом сотен копыт оглашая неторопливую поступь двигавшегося загона. Несколько десятков всадников не торопясь держали путь в сторону ходагéйрда, двигаясь по редколесой равнине, окружённой распаханными полями и зеленеющими пастбищами вокруг часто встречавшихся селищ, мельниц и виноградников, прочных стерквéггов и древних сторожевых клычниц на кручах холмов, потемневшею кладкой камнем возносившихся ввысь к синеве небосвода.

Те, кто клином ехал впереди, и точно так же позади прочих путников, словно охраняя шествовавших и сопровождая их в дальней дороге от самых Помежий, были крепкие статные бородачи в ладно сплетеных кольчугах, полосчатках или клёпаных чешуйницах и дорогих плитчатках поверх кожаных одеяний с накинутыми на плечи меховыми или ткаными белыми, алыми и зелёными плащами. Колыхались в ножнах на поясах прямые, с долгим лезвием и широкой в крестовине рукоятью дейвóнские мечи-кроволи́вцы — блодвáрпэ. Взмывшие к небу копейные древки мерно покачивались за прикрытыми окованными щитами спинами, по чьим доскам вились в танце круговоротом вырисованные вóроны, хитросплетённые змеи, и прямые, с хищным изломом иззубрин тройные огненные стрелы Горящего — излюбленные среди дейвóнских воителей украшения оружия. По краям одеяний, вдоль воротов и рукавов мелькали вышитые алым и чёрным обереги-руны, хранящие смертных детей жизнедавцев от всяких напасти и лиха. И у кого прячась шнурком за воротником рубахи, а у иных поверх одеяний с бронёю свисал с шеи знак Всеотца, как у всех чтущих имя Его средь бесстрашных мужей — три огненные стрелы, чьим яростным гневом они срываются с разбушевавшихся небес в час сурового взора Горящего на тех, кто онемилостивил его грозное сердце.

Все воители ёрла на стяжках древок копий, на ткани плащей с верховницами несли вышитый золотом на зелени полотна одинаковый знак — извитого хищного змея — говоривший об их кровном родстве в могучем правящем орне Скъервиров. Неторопливо и спокойно, с суровым безразличием сопровождали они в бок ходагейрда всех тех, кто ехал посреди их загона.

Вторая часть конников, двигавшихся той же дорогою поручь с дейвóнами, выглядела иначе. Крепкие, коренастые, в отличие от белоголовых и соломеннокудрых детей Всеотца волосы многих из них походили на битое ржою железо или огонь, прядями выбиваясь из-под кольчужных наголовников и шеломов. Иные заплели их в две косы от висков, прочие же были острижены под горшок — те, кто ехал без брони на головах в этот жаркий день. Защитой служили им иного вида тяжёлые плитчатки, полосчатки и клёпаные кожаные чешуйницы, а кому просто лёгкие доспехи из вареной кожи, простёганных льном с конским волосом толстых подбоек — тем, кто был небогат для хорошей брони. Плащи и накидки на плечах чужеземцев были бурых, алых и синих цветов, сотканные переплетенной чересполосицей прядей и вышитые знаками тех семейств, к которым они принадлежали. На воздетых к небу пиках трепетали по ветру стяжки их домов, чьи люди направились в Вингу с посольством от áрвеннида Эйрэ.

Мечи в поясных ножнах также были отличны от дейвóнских. Прямые, широкие, с более узкой крестовиной и тяжким широким навершием, продолго сужавшиеся к жалящему концу-острию. Зовётся то оружие геáра — «клык». Рукояти у одних были украшены в виде человеческой стати с раскинутыми руками, у иных в виде размашистого корневистого древа или двух скрещенных рукоятками громовых молотов. Самые рослые из воинов везли перекинутые через плечо долгие двуручные секачи-клáйомхи, чей гибельный удар сметает преграду любой вражьей брони.

И со стягов, с продолговатых или округлых окованных щитов, с нашейных шнурков и цепочек ехавших на озиравших чужеземный конный строй дейвóнов взирали заключённые в колесо Небесного Кузнеца такие же громовые молоты Каитéамн-а-гвáйэлла — бога их отцов, чей грозный взор ослепляет яростным жаром низринываемых наземь искр его негасимого пламенеющего горнила.

В одиноко катившемся посреди конного строя крытом возке-перекате, тянимом двумя лениво шагавшими крупными жеребцами, весь путь от ардкáтраха у горы ехали трое путников. С Бычьей Ногой соседствовал глава кийна Донег в срединных уделах Гайрэ Эáдайн-á-мáол — Плешивый Лоб — чей род издревле был союзен владетелям Бейлхэ и равно служил им мечом и надёжным советом. Третий — молодой паренёк-служка — в пути кормил десяток ворковавших в плетёной ивовой клетке вестовых голубей. Между спутниками на полу переката громоздился окованный искусно резьблёными медью и серебром резной ясеневый ларь с дарами áрвеннида для дейвонского ёрла — богато украшенные травлением, насечкой и зернью оружие, кубки и утварь, украшения и многоцветные тонкие ткани, точёный и оправленный в серебро горящий камень с далёкого северного моря, самоцветы востока — всё то, чем гордились ремесленные умельцы земель Эйрэ.

Старому Гайрэ трудно было сидеть в седле рядом с молодыми попутчиками. Хозяин твердыни в Горячем Ключе был однолетком самогó Сегды, и с годами хромая нога его здоровее не стала, некогда переломленная в охоте на тура этим могучим израненным зверем — да и старые раны времён смуты в Эйрэ всё чаще давали уж знать о себе. Поэтому Уи́ннах, хоть и сам был не прочь весь путь ехать верхом, но дабы не бросать столь уважаемого его владетельным дядей фе́йнага дома Донег в одиночестве коротать путь из Аг-Слéйбхе в далёкую Вингу, трясся в душной повозке как яблоко в корзине, упираясь ногами в этот клятый ларь с дарами для ёрла и нюхая птичий помёт. Правда тянувшийся словно бесконечная нить пряжи из клубка кудели час их странствия Бычьей Ноге скрашивали долгие беседы с мудрым и видавшим всякого в жизни почтенным Гайрэ. И чем ближе их воз подкатывал окованными в обручи тяжёлыми колёсами к ходагéйрду Дейвóналарды, тем всё больше речи двух спутников переходили на грядущие посольские дела с владетельным ёрлом — и на весь тот непокой, что многие годы творился меж их народами на окровавленных и выжженных пожарищами этого тревожного лета Помежьях, до сих пор не отошедших от разрухи Великой Распри — в последнее время вновь разгораясь всё жарче.

— Жаль, гаэ́йлин, что и ты не встречался прежде лицом к лицу с их владетелем, — Уиннах опять безуспешно ударил ладонью по стенке возка, норовя пришибить надоевшую муху, — много лучше, когда о человеке говорят те, кто некогда уже вёл речи с ним — а Сегда всегда один ездил в послы с той поры как его помощник Хидд почил в тот моровый год. А я и сам не могу вразуметь, что же за человек этот Къёхвар, и как с ним вести себя в деле столь непростом…

Уиннах умолк на мгновение, теребя свой подстриженный ус.

— Владетель просил привезти твёрдый мир. А я не знаю, чего же желает сам ёрл.

— Их владетель непрост, — негромко проговорил старый Гайрэ, осматривая сквозь узкую щёлку оконца в двери переката пролегавшую вокруг местность, — это не воительный и суровый Въёрн Брадтóннэ, и не рассудительный своей долголетней мудростью Хъярульв.

— Так каков он, почтенный? — Уиннах ударом ладони по стенке наконец-то прибил надоевшую муху, кружившую над головой уже всю треть восьмины.

— Говорили мне знавшие сына Нъяля достойные веры мужи, что сердце у него чёрствое, пусть он и щедро покровительствует учёным и умельцам-искусникам, и сам храбрый воитель — горделивый, как и все его сородичи-северяне. Он Скъервир — а этим, пожалуй, всё сказано. Тем больше, что этот род стал богат и могуч в первую очередь торгом и ремеслом, а не воительной славой, как порою ворчат там иные из старейших дейвóнских домов.

— Наслышан про всё их богатство, почтенный… — Бычья Нога стёр размазанный след со стены переката, отерев о рукав свои пальцы, — нет семейства им равного в этом.

— Верно. А при Къёхваре первыми в доме их числятся не ратоводцы уже, каким был Рауд Огненный Взор, что изведал военное дело юнцом ещё в годы Мор-Когадд, и усмирил все восстания юга и запада, и не столь же искусный в сражениях сын его Конут Вепреубийца, а всё больше купцы и менялы.

— Может и горд он, и с виду упрям — но врагов своих стравливать и разъединять этот Къёхвар искусен, как Сегда рассказывал… — задумчиво произнёс Уиннах, наблюдая за следующей мухой.

— Всё верно, Нога… — Гайрэ по привычке более старшего возрастом шутя называл молодого товарища по данному в юности прозвищу. Тогда на какой-то попойке Уи́ннах повздорил с подвыпившим гостем из-за улыбавшейся им обоим красивой грудастой девки, и тот с мечом бросился на соперника — но получил от безоружного племянника áрвеннида жареной бычьей ногой промеж глаз — и тут же отправился к Шщару в бездонные норы костей.

— Тем больше, что первый советчик у Къёхвара — если только хоть с кем он способен по чести советоваться — уже не упрямый и склочный их Аскиль, кто был твердолоб и негибок как столп тот взаправду.

— Вот недаром так прозван был видно! — поддакнул Уиннах, удачно пришлёпнув вторую жужжалку в возке.

— Точно. Теперь это место взял родич владетеля Сигвар по прозвищу Коготь. Этот Клонсэ ведёт все торговые и меняльные дела Скъервиров, казну их с печатями единолично хранит. Его младший сын Ульф — молочный брат единственного наследника ёрла, малого Вигара. Так вот слышал, что своим единокровным братьям доверяет внук Хъярульва меньше, чем этому змееокому.

— Змееокому? — поднял брови Уиннах, вполуха внимавший Плешивому Лбу.

— Тремя присягну — правый глаз его точно змеиный. Вот кого я воочию прежде видал — умён, проницателен и хитёр словно те южане Ардну́ра… Да и в самóм нём, как молвят, их кровь течёт в жилах.

— От кого же? Он вроде бы тоже из младшей их ветви?

— Слышал я как-то, что в годы Мор-Когадд брат владетеля Въёрна Эмунд Твёрдый Язык привёз с собой с юга невольницу, коя стала ему за супругу потом — позабыв про былую жену по закону. Та девица была из каких-то далёких уделов Ардну́ра, а быть может и прочих земель — кто же то знает — и за годы как тень стала подле владетелей Севера. Говорят, что сам Хъярульв за честь почитал её мудрых советов прислушаться. И от старшего сына её и родился тот меченый Шщаром.

— Припоминаю, гаэ́йлин, как Сегда мне перед отъездом поведывал много событий — и о нём тоже речи завёл. Что же он там мне рассказывал… — Уи́ннах почесал себе лоб пятернёй, пытаясь припомнить упущенное.

— И что?

— Да не упомню я всё уже в точности, почтенный! Сегда — он же умён искусно речи плести и вникать во всякие подспудные дела. Значит, говорил он, что припомнил теперь, как лет шесть назад этот Сигвар заезжал в Эйрэ с торговыми делами своего дома. Проехался сперва по всем нашим северным уделам и явился затем к старому Дэйгрэ с какими-то речами — как голос самогó ёрла Къёхвара и всего орна Скъервиров.

— И что? — Гайрэ с вниманием слушал товарища.

— Речь он о том вёл с ним с глазу на глаз, чтобы отныне лишь с его домом земли Эйрэ единолично вели торговые дела с дальними краями у северного прибрежья и с восточными странами за Травяным Морем — не промеж кого-бы то ни было из торговых людей прочих орнов, тем больше непокорных ему северян, держащих в руках часть путей вдоль отрогов Каменных Ворот. А те семейства, кого Коготь назвал поимённо, все были не из числа союзников Скъервиров.

— Вот как…

— Сулил он почтенному Дэйгрэ, что за такую большую услугу, а тем больше за вольный проезд их торговых людей через наши уделы по пути к горящему камню и за пряностями на восток сам ёрл поспособствует а́рвейрнам в своих землях вести выгодный торг напрямую без пошлин и подорожных податей — хоть до последнего закатного моря, где только рука Къёхвара властью лежит на земле и воде. Что все наши странствующие люди будут защищены от разных невзгод и притеснений, и неподвластны станут суду за любую случайную вину против дейвóнов.

— И что о том думаешь, Нога?

— Это тебе виднее, гаэ́йлин, к чему было то странное дело, с каким Коготь явился. Но только как ни уговаривал Сигвар, наш áрвеннид не согласился — стало быть, иначе все прочие орны дейвóнов остались бы побоку от немалой торговли с Эйрэ и прочими дальними землями.

— А Скъервиры тем и сильны… — старый Гайрэ задумался, пытаясь домыслить услышанное урывками от Уи́ннаха.

— Дэйгрэ так и ответил: оно может и жирное, это дело, что Скъервиры втайне ему предлагают — но только того сала у него на губах не почуется. Если, сказал он, я по-вашему сделаю, и весь торг с дейвóнами только в одни ваши руки отдам, так проку мне в том будет мало. В уделах Эйрэ нет такого прочного единоначалия как в Дейвóналáрде, и каждый кийн торговыми делами с дейвонами издавна ведает сам — с кем из каких ваших орнов товары менять, чьих купцов привечать. И если я кому из наших неуступчивых фе́йнагов укорочу его кошель в том прибыльном деле, то что мне от этого будет?

Сигвар всё уговаривал — что мол сам ёрл áрвенниду окажет свою в том поддержку. А Дэйгрэ ему отвечал, что в его земле ёрл никак не хозяин. А уж цена помощи их давно в Эйрэ известна — по цене гнилой шкуры в дарении Мурхадда. Сказал: «если я в чужие дела против закона с их древним обычаем сунусь, как ты мне речёшь, почтенный, так в Эйрэ лет десять вперёд будет только кровавая смута — тем более среди непокорных мне северных кийнов и союзных племён из народов у моря. Твоя обещанная выгода — что одною рукой серебро щедро мне отсыпаешь, а второй в мой кошель сам залазишь, так что дно всё трещит и вот-вот разорвётся по швам».

— Вот оно как… А Сигвар тот что?

— Да ничего. Посокрушался на неуступчивость áрвеннида, как рассказал Сегда, и уехал ни с чем прочь в дейвóнские земли. По гостю и стол будет, как говорят о таких…

Старый Гайрэ задумался, вспоминая не так уж давно миновавшие годы произошедших событий, и поймал сам себя на той мысли, что помежные беды лишь больше усилились в эти последние годы — и что многие великие семейства Дейвóналáрды в это же время громче зароптали на крепкую власть дома Скъервиров, что стальной хваткой сжимала все орны в своей цепкой длани, искусно стравливая издавна враждующие и доселе дома многих удельных домов.

Власть эта доселе удерживала и немало уделов помежных земель Врагобойцева дома, вот уж два века как зарясь на них по проклятию рода владетелей Эйрэ — нечестивому дару старшего из сыновей áрвеннида Мáэла Молчаливого, доселе ненавистного и проклятого собственным домом Мурхадда Гнилого, ещё при жизни пожранного заживо той жуткой хворью. Его жажда власти в стремлении занять место младшего брата До́мнала Долгого на Высоком Кресле вопреки изъявлению всех верховных вождей а́рвейрнов на созванном ими круи́нну, и желание удержаться там в завязавшейся после свержения родича распре отдала во власть дома Скъервиров великое множество союзных владетелям Бейлхэ закатных земель вплоть до Воротного перевала у самых пределов Аг-Слéйбхе. Взамен самозваный áрвеннид просил у дейвонского ёрла Виганда Железнорукого скорейшей поддержки в борьбе с восточными и южными кийнами сторонников казнённого брата.

И хотя голова родичеубийцы и клятвопреступника легла в набрякшую кровью раскисшую землю на поле сражения при Буром Камне ещё до того, как к ардкáтраху прибыли в помощь принявшиеся захватывать на пути обещанную добычу загоны дейвóнов, но пожалованный им дар едва ли не третьей части владений Эйрэ, скреплённый множеством восковых печатей по подписанному его нечестивой рукой огромному скрутку кожи договора владетели Скъервиров и поныне считали не утратившим слова. По праву закона же зарясь на проклятое пожалование Мурхадда, вот уже третью сотню лет держали они в Красной Палате тот потемневший, изветшавший лист с алыми и зелёными восковинами оттисков родовых знаков поверх поблекших чернил тех письмен — дающий им право на эти уделы. Всячески подначивая тамошних издавна непокорных дому Бейлхэ фе́йнагов просить защиты у считавшегося с той поры и досель их владетелем могучего западного соседа, Скъервиры медленно брали кусок за куском от лежавших меж ними и Эйрэ полоской союзных земель, что дарованы были им некогда, зорко храня этот кус писчей кожи — тот роковой свиток, чья зловещая тень до сих пор нависала незримой угрозой войны…

— Где это мы уже? Близко ли Винга?

— Сейчас гляну, почтенный, — покончив с настырными мухами Уи́ннах высунулся из оконца в двери переката, оглядывая те места вдоль дороги, где тянулся их долгий путь странствия.

Проезжали они через какое-то крупное, окружённое пастбищами, полями и виноградниками селище, раскинувшееся по обе стороны от уже тут мощёного камнем большака — совсем рядом с видневшимися вдали по небокраю зубцами высоких веж-клычниц и черепичными крышами стройно вздымавшихся ввысь чертогов ходагéйрда Дейвóнала́рды.

Кучка игравших меж дворищ детишек насторожилась, уняв гомон и смех, и с опаской взирала на ехавших подле своих земляков чужеземных воителей, рассматривая их незнакомые прежде одежды, оружие, стяги.

— Смотри-ка, Астли — рыжие! Да сколько их сразу! — молвил один из мальчуганов, пристально взирая на чужаков.

— Куда их так столько собралось? — добавил второй, ковыряя мизинцем в носу.

— Знаки посольские на перекате, видал? К ёрлу нашему не иначе как едут, — ответствовал им вихрастый паренёк чуть старше летами — стараясь казаться умнее товарищей.

Из ворот показалась взволнованная женщина с корзиной стиранного белья в руках, озирая ряды проезжавших в десятке шагов от ворот чужеземцев.

— Мама — погляди сколько ржавых бошек в ходагéйрд едут! — крикнул ей юный Астли, ковыряя в носу.

— А ну живо домой, гусиные вы охвостки! — рассерженно накинулась на них женщина, подгоняя отпрысков по спинам мокрой мужневой рубахой, — будете пялиться на рыжих, так сам Каменная Рука вас уволочёт в свои дикие края в горы Эйрэ!

Испуганно визжа и толкаясь мальчишки кинулись в распахнутые ворота ограды — то ли спасаясь от проходившей по их озадкам рубахи, то ли от сурового материнского предостережения, заслышав зловещее вековое поверье о страшном губителе Клохламе.

Собиравшиеся меж тем среди дворищ тамошние поселяне, завидев чужеземный стяг дома Бейлхэ на вскинутой в руках одного из конников-а́рвейрнов пике и посольские знаки мира на самом перекате, неодобрительно засвистали, бранясь в их бок. Сопровождавшие посольство в пути охранники-дейвóны меж тем и в бороду не дули, чтобы приструнить крикунов, спокойно правя коней к ходагейрду — и кто-то из выкрикивавших хулу на головы вражьих гостей поселян подхватил пару сухих глыжей глины с земли из-под ног, со злобой швыряя их прямо в возок. Первый брякнулся о дерево двери, а второй угодил прямо в голову как раз любопытствующе высунувшемуся из оконицы Уи́ннаху, заставив того с бранью скрыться внутри.

— Вот клятые выползки! — он зажал голову пятернёй, почуяв в волосах выступившую под пальцами липкую кровь, — шестопёр им всем в зубы, как брат говорит твой…

— И уметил же пёс, — вздохнул фейнаг Донег, затворив оконицу на крюк, — хорошо хоть не в глаз угодил… Гилэд, дай тряпку живее и воду!

— У-у-у-у… Не держи он умёт три седмины, скотина! Чтоб ему самому камни с неба на темя упали! — сжав зубы от боли Уиннах схватился за голову, негодуя, — и чего им неймётся?! Все Помежья проехать не могли мирно — так там ясно с чего неспокой, уже война прямо в двери стучится — а и тут уже у самых ворот Винги нас на клочья порвать все готовы!

— Немирные времена, — покачал головой Гайрэ, протягивая сородичу чистую тряпку и бутыль с водой — смыть кровь из разверзшейся раны, — да и здешних земель тут хозяева Гунноры — первые союзники Скъервиров в этих уделах.

— Пожри его Эйле, урода… Не суй ты мне эту воду, гаэ́йлин — и так затянется, не с валун шишка выросла! — отмахнулся Уи́ннах от помощи, — вот голова как котёл гудит… Эй, Гилэд, дай-ка хлебнуть! — попросил он у паренька-служки бутыль с вином.

— До дна не досмотрись так, Нога — к ёрлу ведь явимся скоро.

— Если ещё примет нас прежде заката тот ёрл… — недовольно хмыкнул Уи́ннах, раскупорив туго заткнутую горловину. Племянник арвеннида сделал щедрый глоток и вернул бутыль служке.

— Немирные времена… Словно ветер какой-то незримый тот жар средь сердец раздувает… — вздохнул старый Гайрэ, почёсывая седую голову с лысиной во весь лоб.

Дурные предчувствия вновь охватили почтенного фейнага Донег, бередя его разум и снова помимо желания возвращая из памяти прошлое — коего лучше бы не вспоминать. Вновь заныла ладонь — всё та левая, с памятной вот уж полвека отметиной — что осталась от стали меча при воротах в святилище Бурого Камня, где… Уйди в темень Эйле, проклятая память — как те…

Он сам осторожно выглянул из дверного оконца.

Селище, где их неучтиво встретили камнем, осталось уже позади неторопливо шагавших коней их загона и сопровождавшей посольство охраны. Впереди на черте небокрая виднелись самые высокие из хугтандов Винги. Однако здешние места с этой стороны ходагéйрда были дикие, необжитые — лишь одни редколесые пустоши незасеянного раздола в поросли мрачных ольшанников омрачали тут взор проезжавших. Росшие прежде чащобы повырубали, чтобы обезопасить дороги вокруг тверди ёрлов от бродяжной разбойничьей нáволочи и водившегося в избытке лесного зверья — но никто из владетелей здешних семейств не позарился на эти тощие земли в низинах, чтобы засеять и оживить их нарядною зеленью хлебных полей. И лишь дикие травы с лозой забирали своё, разрастаясь всё гуще.

Тишина разлеглась над безлюдным простором — лишь высоко в синеве небосвода расправив огромные крылья безмолвно кружила там чёрная тень хищной птицы, завидев на земле беспомощную добычу и уже прицеливаясь перед стремительным падением вниз в преддверии свежей крови.

Старый Гайрэ вдруг вздрогнул в волнении. С жалобными криками из низких зарослей камыша вокруг далёкой от дороги болотины в небо взмыли серые журавли — вестники печали и горести в древних верованиях арвейев — размахивая крыльями и долгим клином направившись в сторону подвосходного небокрая.

— Летите вы прочь, дети Марв-Буáйртэ… — взволнованно прошептал фе́йнаг Донег, провожая их взором, и затем скрылся в оконце возка, сетуя на дурной знак Смерть-Скорби, так некстати узретый в далёкой дороге к чужому порогу.

Украшенный посольскими знаками мира перекат продолжил неспешно катиться по мощёному большаку дальше на запад к выраставшим на небокрае зубчатым рядам могучих древних стен и высоких ху́гтандов дейвóнского ходагейрда. И только лишь тень хищной птицы кружилась как чёрная метка над пустошью — и внезапно сложив свои крылья как молния рухнула камнем на землю, вонзая острейшие когти в добычу — оставив лишь нáбрызги крови средь зелени смятых приломленных трав.