…Но Буря Придёт

Nameless Ghost (2024)

Вымышленный мир или иная история нашего? Решать то читателю. Мрачная сага из мира суровой архаики, наследия века вождей и героев на фоне полуторатысячелетнего противостояния столкнувшихся на западе континента ушедших от Великой Зимы с их прародины к югу дейвонов и арвейрнов, прежде со времён эпохи бронзы занявших эти земли взамен исчезнувших народов каменного века. История долгой войны объединивших свои племена двух великих домов Бейлхэ и Скъервиров, растянувшейся на сто лет меж двумя её крайне горячими фазами. История мести, предательства, верности, гибели. Суровые верования, жестокие нравы времён праотцов, пережитки пятнадцативековой вражды и резни на кровавом фронтире народов — и цена за них всем и для каждого…

ГОД ТРЕТИЙ"…ПРОКЛЯТИЕ ТРИЖДЫ ТОБОЮ ЗАСЛУЖЕННОЕ…"Нить 1

Ветер с пределов Закатного моря рвал белою пеной чернь волн, что неистовой мощью таранили берег, могучими кручами камня вздымавшийся ввысь к небесам над бескрайнею пустошью вод. Вихри выли средь серых иззубренных скал, пригибая вершины ещё не укрытых листвою деревьев и жухлые травы покатых вершин близлежащих холмов. Бушевал в час прилива обычно спокойный залив, где подобно китам на волнах в сонной качке застыли десятки судов, опустив паруса своих мачт. Настоящие звери глубин плавниками их серых изгорбленных спин разреза́ли залив, исполинскими тенями вновь исчезая в глубинах.

— Добрый знак, ард-а-те́йглах. Дети бога явились приветствовать поступь твою в возвращении в дом праотцов.

— Тогда тоже был знак, когда Кербалл воззвал нас… Нет, Аран — знак Их то, что я здесь, как владетель. Пришло наше время.

Тяжесть звуков шагов точно грохот тревожного била взрезала покой тишины древних сводов. Городище Глубокая Гавань Заката лежало вокруг на холмах вдоль залива, и вежи чертогов и укрепи тёмными тенями мокрых муров были видны из окон твердыни владетелей Утир. Двое мужчин бросив стражу внизу у ворот шли по камню ступеней наверх, говоря с глазу на глаз.

— Значит — час созывать как тогда всех кто верен нам прежде? Многие жаждут отрыть топоры, что без дела лежат с тех времён.

— Не сейчас… — человек вдруг застыл у проёма окна, глядя вдаль. Там, за стенами города возле высокой покатой горы возвышался закопченный круг древних стен истреблённого войском Эльдлейте святилища. Точно иглы клыков к небу рвались обломки могучих столпов, что когда-то обрушились в пламени наземь, погребённые тяжестью рухнувших сводов. Некогда сам он стоял там средь сотен мужей их народа из многих домов, и внимал прорицаниям Кербалла — кто воззвал тогда взняться с железом в защиту их древних законов, что топтал под пятою владетеля Хъярульва вечно упорный и резко враждебный обычаям прочих племён Аскиль Столп, насаждая всем веру в Горящего.

Туда, лишь вернувшись из уз многолетней неволи в Хатхалле в родное ему Дол-греáта-кум-до́майн, явился он сам — как воспрявший из Тёмного Дома Тиг-До́рха мертвец — встать на прежнее место средь чёрных углей, где хрустели под поступью младшего сына Бреату забытые кости погибших в пожарище — дабы вновь убедиться в своей правоте их тогдашнего дела. Туда он десять вёсен назад на руках своих внёс лишь недавно рождённую дочь, и той чёрною гарью из копоти стен, ликов древних богов Аргвидд-мар и истлевших костей их людей, тою солью их моря и рёвом могучего ветра овеял ей лик — дабы Мадг от рождения знала кто есть, что она кровь и семя их древней земли, лишь звено в той незримой цепи уже мёртвых, живущих и ныне ещё не рождённых.

— Тогда что же, почтенный? Вновь ждать? Помнишь — тогда, как мы вышли им сдаться — я спросил у тебя, что нам делать теперь, когда всё наше дело погибло — и ты молвил в ответ: «подождать». Я спросил «как же долго?» — а ты произнёс: «до грядущего раза». Вот же он… или нет?

Вопрошавший, кто шёл подле правой руки собеседника — лишь почтительно чуть боченясь на полшага — был высок, крепкоплеч и коряжист. На левице отсутствовал длинный из пальцев кисти́, а лицо пересёк грубый шрам по щеке от виска, и под прядью волос укрывался обрубок от уха. Вид его говорил, что единственным делом мужчины всю жизнь была только война.

— Нет, Аран. Мы своё возьмём скоро. Но не так, как пытались тогда…

— Тогда как? — его спутник задумчиво шкробал ладонью за ухом — тем, что было ещё.

— Присягнув дому Скъервиров…

Аран громко присвистнул, поражённый ответом товарища.

— Ну знаешь… Иные твердят, что твой родич излишне склонялся пред ними — за то и Груала забрал его семя к себе в Тёмный Дом. А ты жаждешь теперь отступить от всего что содеял, и стать данником ёрла дейвонов?

Скрипнули двери, впуская идущих вовнутрь. Второй из вошедших под своды чертога в покои владетеля молча прошёл до окна, широко распахнув его створы из дуба, и воззрил на простор океана.

— К чему нам опять затаившись как мыши в норе копить силы к восстанию — опасаясь, что враг видя нашу готовность ударит нано́во? Дому Скъервиров нужно железо, копейные люди, возы, скакуны, все осадные снасти и вороты. Мы и дадим им всё то — по закону окрепнув и создав войска́ ещё больше чем есть у нас нынче. К чему восставать, ожидая возмездия многих дейвонских семейств — когда будучи подле иных мы способны стать дважды сильнее, и своё взять не грубою силой закону вовне — а они сами всё то отдадут нам, желая поддержки в войне против арвеннида.

— Иные твердят, что в час распри нам было бы впору союза искать с домом Бейлхэ… Ведь ты знаешь, посланцы его были тут с предложением этим.

— У владетеля Эйрэ свои устремления. Даже сломи мы дейвонские орны с ним в пару — вряд ли будет он нам покровителем, став сильнейшим и только единственным после правителем Запада… Нет — иной раз и главный противник отдаст нам всё то, что с трудом мы сумеем добиться огнём и железом.

— Тебе то виднее, почтенный… Ты кровь дома Утир, наш новый вождь, ард-а-те́йглах — а я лишь сын плетильщика и медоварки.

— И мой брат по крови́ на железе. Помни это, как помню и я.

Человек замолчал на мгновение, глядя товарищу прямо в глаза.

— И поверь — мои оба колена тверды…

Тот вдруг одобрительно хмыкнул.

— Я знаю, почтенный.

Аран молча взирал на высокие стены покоя, где недавно ещё восседал в полновластии прошлый владетель их дома. Обшитые деревом с вышитой тканью их скаты везде укрывали широкие доски из ясеня, на грунтованном сером холсте коих руки искусников вывели лики и стати людей в одеяниях знати. В тусклом свете чертога как яркие пятна сверкали мазки из небесной лазури, сверкавшего зеленью листьев толчёного «мягкого камня», пылающей охры и алого в кровь червеца.

— Я гляжу — родич твой этих вот… краскомазов труд жаловал сильно. Во навешано сколько личин!

Его собеседник внимательно, с некой усмешкой рассматривал лики на стенах. Половина взирала на сына Бреату глазами отцов и дедов их древнейшего дома Владетелей Моря. Вторая же часть тех, занявшая лучшую стену, воззрила на них орном ёрлов Дейвоналарды.

— Брат мой любил не искусников труд — а склонять свою шею пред Скъервиров домом…

Человек с неприметной усмешкой взирал на труды неизвестных Арану искусников, проходя мимо каждого лика. Иных он и не зрил на глаза, как те жившие век назад Въёрн Острозубый и Агиль Копьё — даром прозванный Острым — что висели в покоях ещё при отце и их деде. Вот владетельный, гордый и хворый уже, как он помнил его, старый Хъярульв. Глаза человека с презрением встретили взгляд твердогубого, жёсткого и самовластного Аскиля Стангира — разодетого в шёлк и меха, больше знавшего в жизни мирского, чем воли Горящего. Без испуга, с волнением, вызовом, неприкрытою ненавистью глянул он прямо в лицо старика с бородою до пояса, в чьих глазах как живой полыхал тот же жгущий холодный огонь победителя многих.

«Ты тогда оказался сильнее нас, Рауд. Тогда…»

С безразличием глядя в мазки тонкой кисти глаза человека прошли мимо Къёхвара с братьями, с сожалением мельком воззрив на тщедушного хилого Вигара, кто теперь восседал за Столом их владетелей в Красной Палате. Взгляд его замер, увидев ещё один лик на стене — кого не было прежде тут в прошлом году.

Искусник, чертавший обличье того человека, избрал не толчёные в масле богатые краски и кисть, а тончайшую нить серебра, коей точно следо́м паутины соплёл все черты́ по убеленной костною пылью и мелом натянутой коже. Рисунок был свежий — не более года — серебро не успело ещё потемнеть до приятного бурого цвета, оставаясь пронзительно-ярким, блестящим, с тревожным оттенком металла.

— Говорят, он не любит на то тратить время с монетой… Родич твой еле смог упросить его сделать обличье хоть так.

Глаза человека в чертоге сомкнулись с глазами того человека на беленой коже. Пристальный взгляд двух прищуренных глаз встретил взор главы дома Владетелей Моря. Правый, точно кошачий, как тонкая риска зрачка зрил своим острым, хитрым, холодным и колющим выпадом.

— Вели слугам убрать это всё из чертога. А его тут оставь. Он умнее их всех пятикрат — и тем больше опасней… Пусть мне будет на память — чтобы помнить — и не забывать.

— Этих куда — на дрова? — почесал Аран шею, задумчиво хмурясь и трогая пальцами прочное дерево рамы владетеля Къёхвара.

— Ну зачем? В книжный схорон. И пора приниматься за дело. Созови ко мне всех наших данников — от Каменной и до Заливов.

— А соседей?

— Тех первыми.

Помощник шагнул было к двери, как вдруг обернулся к хозяину.

— А дом Дейна, почтенный? Как с ними вот быть? Ведь они…

— Иногда времена таковы, что и прежний опаснейший недруг нам может быть в чём-то союзником. Увидим, как сложится вскоре всё тут под луною, Аран. Иди.

Побратим удалился, закрыв за собою тяжёлые двери покоя. А человек снова вскинул глаза на простор штормового залива, где средь туш кораблей рассекали волну исполинские дети Владыки, взбивая хвостами их тел черноту океанской воды. Холод ранней весны цепенил Вестрэсъёлхёфне, и промозглый дождь снова забил по земле.

Глаза человека в чертоге не менее были тверды, чем глаза на убеленной коже личины. И один был по радужке серым как тучи, а другой отливал синевой океанского неба.

Весна быстро шла своей тихой незримою поступью с дальнего юга в их северный край, и конь мерился скоростью с ней, резво несясь тихой рысью по взнявшейся первой траве на безлесых приречных просторах меж низкими кряжами. Тёплый ветер весь час подгонял жеребца с его всадником, дуя в спину обоим, и скакун стриг ушами, порою пытаясь пуститься во весь свой опор, фыркая и норовя задиковать — но твёрдые руки хозяина правили им, не дав прыти животного снова взять верх.

Вокруг, как ни глянь, протянулись луга и леса, зеленевшие первым листом и травой, наливавшиеся соками оттаявшей земли и согретые солнцем. Тёплые лучи приятно ласкали огрубевшую за зиму кожу, и Áррэйнэ радостно жмурился, подставляя обветрившееся лицо его проблескам, хоть путь и лежал прямо к северу, и копыта коня наступали на тень перед ними.

По правую, рассветную сторону вдоль разлившейся в половодье Ам-э́байн вдали виднелись вершины истёртых временем, источенных ветрами и непогодою бурр, служивших их предкам в полночных уделах защитою с запада прежде века назад, теперь все заброшенные и полуобрушившиеся со времён Великой Распри. Миновав последнюю из них, щерившуюся обломками багрового камня зубцов и мёртвыми глазницами провалившихся внутрь укреплений бойниц, Áррэйнэ переехал вброд бурную, бьющую пенной водой по выступавшим со дна тут камням полноводную реку — уже впрочем упавшую после недавнего паводка — хотя фыркавшему Ветру пришлось брести в её мутном холодном потоке почти по лопатки. Дальше путь их свернул через пустошь на запад.

Четверть восьмины спустя на закатной черте небокрая показалась помежная укрепь, чей потемневший за долгие зимы забор частокола как зубцы исполинской гребёнки вздымался над срубною насыпью, а возведённая в середине их кáдарнле древняя бурра возносилась ввысь каменным древом как столп, что держал небосвод. Сюда он и стремился, последнюю седмину не слазя с седла в долгой, трудной дороге из захваченных за зиму южных дейвóнских земель. Чуть ранее в твердь уже прибыли две из пяти его тысяч, став на отдых в ожидании своего ратоводца, заезжавшего в ардкáтрах на Ратный Совет с туда прибывшими áрвеннидом и Отцом Воинства. Уставший за путь из Аг-Слéйбхе скакун уже издали чуял сородичей в кадарнле, и крупные серые ноздри его раздувались от радости, ловя тот далёкий пах дыма костров, человеческого жилья, прелого сена, овса и навоза, и манящий душок от гулявших в загонах кобыл.

Пустив коня рысью по появившейся тут прямоезжей дороге, выбитой колёсами перекатов, Áррэйнэ вскоре добрался до наглухо затворённых тяжёлых ворот сквозь высокую срубную насыпь, над которыми возвышалась четырёхугольная, выложенная из брёвен дозорная вежа, по крыше которой вышагивали с копьями на плечах часовые. Издали заприметив одинокого конника они уже настороженно ожидали его прибытия со взведёнными крестовиками в руках.

Остановив скакуна и задрав голову ввысь он крикнул узнавшим его стражникам:

— Заждались наверное? А ну отпирайте!

Сверху с вежи донёсся полный смеха окрик одного из стрелков.

— Ты хоть отпорное слово скажи нам, почтенный! А то если тебя мы без слова внутрь кáдарнле впустим, ты же сам с нас за то снимешь головы!

— Точно, Гверн! Но сегодня помилую всех — взором Гванвейл клянусь! Отпирай поскорее, уж зад от седла заболел!

Со скрипом тяжёлые створы ворот распахнулись, и уже ожидавшие его по ту сторону узкого проезда воители с радостным гомоном обступили своего прославленного ратоводца, окружив его целой гурьбой. Аррэйнэ еле успел прикоснуться к столбу с резным ликом Каэ́йдринн, благодаря ту за безопасное прибытие к северу.

— Ветер Воинств здесь!

— Лев с нами!

— Привет, удальцы! Так дайте же вы мне проехать, не то прирасту я к воротам… — Áррэйнэ раз за разом крепко пожимал протянутые для приветствия руки сородичей, с трудом правя коня через собравшуюся тут густую толпу к ближайшей коновязи.

— Как — не ждали меня в живых больше увидеть? Если бы люди мои сюда раньше не прибыли, и языки у них были бы чуть покороче — вот бы тогда поразились вы… От радости, что я жив, не иначе орали тогда так, что птицы вспять к югу опять повернули?

— Не то слово, Лев! Все тебя мёртвым считали давно — а тут вдруг такое известие!

— Отрадно видеть, что пыл вы не растеряли за долгую зиму! — он спешился, разминая затёкшие ноги, — а где мне тут старого Коммоха отыскать, парни?

— У коновязей жилище его! — указал один сотник.

— Спасибо! — поблагодарив Áррэйнэ потянул жеребца за узду, и встречая и дальше приветственные окрики собравшихся тут во множестве воинов прошагал от ворот через укрепь мимо разбитых рядами намётов и крытых еловым лапником с тростником срубов жилищ, коновязей, схо́ронов с оружейнями. Те воители, кто сейчас не были заняты в дозорах или уходом за скакунами, сидели вокруг костров и острили клинки и секиры на точильных камнях. Звенели тетивы на стрельбище, когда лучники метили в плетёные из соломы тюки. Откуда-то издали доносилась негромкая ратная песнь и подбадривающие голоса состязавшихся в силе бойцов. Гремели в горшке игральные кости. Из-за стен частокола поверх второй внутренней насыпи доносился лязг стали — там не переставая шли рукопашные схватки на мечах и копьях в ратном кругу катрóтэ.

В ближайшей к дому Коммоха коновязи паслись три жеребца, лениво поедая наваленное охапкой старое сено. Приткнутые к стене дышлами у сруба стояли три двукольных воза и волокуша для перевозки раненых. Тихо постукивал о дерево кола повисший вверх дном чёрный в копоти жбан из печи, и трепыхались по ветру верёвки и тяги развешанной тут конской сбруи. Самогó лекаря не было видно поблизости, и Áррэйнэ привязал коня к изгороди. Стянув со спины усталого Ветра поклажу и расседлав, он подхватил мешки и сумы левой рукой за ремни и понёс в сруб отца.

Низкая дверь тихо отворилась за тяжёлое кованое кольцо, и в нос Льву ударил крепчайший дух из всевозможных кореньев и трав, что целыми связками и пуками свисали под невысокими сводами с протянутых от края до края верёвок. Долгие полки вдоль стен были переполнены рядами горшков и жбанов с мазями и отварами, обвязанных сверху тряпицами или залитых в горле для сохранности воском. В жилище было чисто и прибрано, и даже пыли не лежало за глиняными пузычами. На небольшом столе дружно теснились накрытые чистою скатертью миски и ложки, чашки и прочая утварь.

Сумрак на миг затемнил его взор, и Áррэйнэ сначала не разглядел, что и в срубе никого нет, напрасно окликая отца по имени. Лишь пара сверкнувших вдруг золотом глаз из угла впились взглядом в лицо сына Коммоха, гибкой серою тенью скакнув на лежанку у печи и резко задрав ввысь свой долгий распушенный хвост. Фыркнув на немо взиравшую прямо в глаза ему спутницу грозной Трёхликой, он оставив поклажу на застеленном свежим камышом полу и вышел назад на двор — и тут-то столкнулся с отцом.

Навстречу ему торопливо шёл невысокий старик с короткими усами, одетый в простёганную суконную верховни́цу и истрёпанные поножи с постолами. Коммох с ворчанием нёс тяжёлый, дымящийся паром закопченный жбан, обёрнутый тряпкой.

— Горяч как горнило Тинтрéаха… Погоди руки жечь до порога, проклятая плошка! Вот же ты змеева… — чести́вший посудину лекарь на миг замолчал, поднял взор ввысь и весь вздрогнул в волнении.

— Змей меня укуси… — остолбеневший было Коммох выронил наземь перевернувшийся жбан и крепко обнял сына — и едва перевёл дух от ответных объятий своего уже давно не маленького приёмыша.

— Отец, рад тебя видеть в добром здоровье! — Áррэйнэ обрадованно прижал старика к своей груди, хлопая того по плечу, — я вижу, хозяйства и хлопот у тебя с годами всё прибавляется. Здравствуй.

— Ах сынок, как же я рад! — Коммох вытер набежавшие на глаза скупые стариковские слёзы, пробороздившие его морщинистое лицо, — как давно тебя не было, Áррэйнэ! Сколько уж зим минуло, сынок, как не виделись мы? Пять? Или больше?

— Да, отец — много… Прости, что так долго к тебе не являлся.

— Когда до меня дошла весть, что тебя закололи тогда во дворце — так я думал, что Шщар прежде смерти мне сердце пожрёт. Так прихватило — сам думал, помру до рассвета… — старик прикоснулся к груди, осторожно огладив ладонью по рёбрам.

— Но Буи́ра сотворил чудо — недаром учил я его столько лет, все умения передав. Ну дай мне ещё посмотреть на тебя, сын, — он словно придирчивый швец, высматривающий изъяны в наряде, окинул Áррэйнэ острым взором с макушки до пят.

— Искусно зашил он тебя, хоть и шрамищи какие остались на память…

— Да ладно отец! — несогласно махнул сын рукой, — вот Ан-Шора племяннику так там в Помежьях всю морду едва не надвóе копьём разнесли — страх взглянуть! Даже ты сам не знаю — зашил бы как было? Мейлге злой как собака с тех пор, мохнорылых без жалости рубит… лишь одною войною живёт.

— Вот тебя-то похуже железом куснули. Немногие остались бы жить после таких тяжких ран через горло, — вздохнул лекарь в волнении, — но не твоя это была судьба — умереть там. Вот только голос слегка изменился…

— Да, отец, изменился… — Áррэйнэ больше ничего не стал говорить, когда слова Коммоха точно молнией осветили вдруг в памяти ту роковую осеннюю ночь во дворце — те удары ножа в грудь и шею, едва не сразившие его насмерть и погрузившее в долгую тьму средь беспамятства Шщаровых ям.

— Ну да ничего, сынок — и слепым я из тысяч узнаю тебя. Ты наш малый Львёнок, как же ты вырос из прежнего мальчика! Жаль, брат не дожил до этого дня, чтобы увидеть, кем стал наш найдёныш. Я тогда, дурень, отдал тебя на воспитание Ллуру — думал, что не для ребёнка будет бродячая жизнь в воинских заго́нах, возьми я с собою тебя — а вот как ведь ошибся! Твоя слава дошла, говорят, аж до самых закатных пределов!

— И слава не самая добрая… — криво усмехнулся Áррэйнэ, — толкуют, в Дейвóналáрде матери уже перестали пугать непослушных детей именем Клохлама — а мужи поминают меня в проклятьях как самогó Шщара.

— Да, сынок — Винга долго будет помнить твоё копьё в её ворота. Áррэйнэ Убийца Ёрлов — подумать только, какого многославного ратоводца я когда-то крапивой стегал за его шалости! — старый Коммох потрясённо закачал головой, — пойдём же, мой мальчик, отдохнёшь у меня с дальней дороги!

— Я не устал, отец. И потом, много дел ещё будет сегодня. Боюсь, с моим приездом спокойная жизнь в кáдарнле скоро закончится.

— Знаю, сынок. Твоё появление за тебя говорит, что пока Борна будет удерживать юг, молодой áрвеннид поведёт войска в бой на север. И моё ремесло будет нужно не раз…

Коммох нагнулся и подобрал с земли перевёрнутый жбан с остатками варева из первых крапивы со щавелем, раздосадовано бормоча себе под нос:

— Была бы тебе добрая похлёбка с дороги, сынок — да я, старый дурень, от радости не сумел удержать.

— Ничего, отец, поправим! А хочешь дичи к обеду? Зайца подстрелить не обещаю — наши не иначе за зиму всех их в округе переловили силками на жарево — но каких пару птиц ощипать принесу. Дай только в лес выбраться на восьмину.

— Ничего не нужно, Áррэйнэ. У меня и так в кладовой есть свежатина. Я и сам тебя славно угощу. Пойдём!

Он повёл сына в дом, растворив низкую дверь и оставив пустой жбан на полу у порога. Из огромной плетёной корзины с крышкой Коммох достал свежие, чуть усохшие связки молодых крапивы и щавеля, а из земляной ямы в углу пола, накрытой плетёным ивовым кругом с толстым куском дёрна поверх, вытащил обложенную для сохранности той же крапивой и солью тушку подстреленного дикого гуся — уже ощипанную и освежёванную.

— Знатная добыча! — Лев взял из рук отца тяжёлую птицу, — ты сам охотишься?

— Нет, сынок — не в мои уже годы… В седле я держусь пока крепко, и рука ещё твёрдая, чтобы лук натянуть — да вот глаз уж не тот. Левый совсем бельмом вышел, зрю как в тумане ночном… — он показал пальцем на помутневший, ставший почти что белёсым зрачок.

— Да и правый всё хуже становится… Никакой ведь отвар не поможет от старости. Врачеватель из меня скоро будет дрянной так сослепу, сынок. Жаль, что кроме Буи́ры не осталось толковых преемников. Сколько их было… — старик прижмурился, припоминая былое, — …да прежде меня полегли они все в тех выправах и битвах, никто наше умение передать не успел дальше. Но помощь мне всё-таки есть и теперь, и немалая…

— Так значит, сынок, этой зимой ты с áрвеннидом водил наши силы на юг за Гвин-э́байн?

— Верно, отец — все южные города до Медвежьей Горы теперь наши. Эх и хватило же нам там работы железом — один только их Я́рнфъялл-гéйрд чего стоил! — Áррэйнэ в запале ударил себя кулаком по груди, припоминая то кровопролитное ночное сражение на стенах и узких кручёных переходах веж-клычниц, — Трое даровали удачу в выправе — что удалось в снегопад окружить и занять главные вражьи стерквéгги, и все припасы нам в руки попали нетронутыми, прежде запасенные против нас на их весенние нáступы. Серебра и брони с оружейным товаром, и прочих запасов купеческих собрали возов больше сотни за откуп. А городище у Буковой горы и вовсе без боя на хитрость мы взяли, ни одного человека не потеряв.

— И какую же?

— Ну… — хмыкнул Аррэйнэ, — просто — как сливы из сада украсть… Сам не поверил, что вышло всё так без сучка и колючки! Прежде нашего войска выправили туда под видом торговцев своих людей, в дейвóнов их обрядив — и те передали главе укрепи вести, что с севера для защиты от нас же подходят им в помощь большие загоны под предводительством Фреки Скороногого из Дейнова рода. И с их развёрнутыми стягами идобытым оружием так вскорев растворённый навстречу нам Бейкифъя́ллернгéйрд и вошли среди ясного дня. Ёрлов хондмактэ так рот и раскрыл в изумлении — только поздно уж было копейных сзывать.

— Хитрец ты какой — так провёл всех искусно! И как же такой прославленный ратоводец как Скороногий вам стяги свои добровольно отдал? — усмехнулся старик, похлопав сына по плечу.

— Ни к чему ему в Халльсверд те стяги уже… — нахмурясь ответил отцу Лев, не желая рассказывать старику о совсем не бескровной той битве Стремительных Ратей с лучшими из заго́нов Железной Стены под предводительством первого среди военачальников Я́рнвегг, где кровь алым горячим дождём проливалась на белый покров поля их сшибки и искусной ловушки для всадников Скороногого.

— А теперь мы подступим к дейвóнам и с севера, где нас меньше всего поджидают. И к горящему камню пути перережем, коль сможем — а хоть бы и просто осадим Высокую Дубраву.

— Верно мыслишь, сынок — нет иных там затворов на вашем пути к ходагейрду. Сломишь этот препон — и до Винги всего лишь три дня конской рыси.

— Так отец — хоть и ближе идти на ходагейрд старым путём через средние земли, только это значит столкнуться в лоб с войсками самих Несущих Кровь Дейна на их же земле. А пока жив сам Эрха…

Лев какое-то мгновение помолчал, помянув скриггу Дейнова рода.

— Слухи твердят, он совсем плох здоровьем, и со времён Огненной Ночи уже не встаёт больше с ложа. Но он по-прежнему первый защитник Дейвóналáрды, глава всего воинства ёрла… и он сама кровь Дейна, потомка Горящего… А воевать с ним лоб в лоб не решусь даже я, отец — и Тийре то знает. Так что кратчайший путь может вдруг стать самым долгим — и потому мы внезапно ударим по ним не с востока, где ждут нас — а севернее.

— Так вот для чего твоё войско сюда заявилось… — прищурился Коммох догадливо.

— Верно, отец. Край этот малообжитый, хоть и сотни лет как Дейн привёл туда свой народ — сильных стерквéггов там мало, и в тех вряд ли ждут нас так зорко, как в сердце страны. Правда, и торных путей там намного ведь меньше, сплошь дикое бездорожье…

— Это верно — в тех диких местах и медведи под окнами гадят… — усмехнулся старик.

— Но ничего, — Лев снял с себя кожаную чешуйницу с проклёпанными внутри рядами стальных плиток брони и стянул простёганную подбойку, устало разминая затёкшие за долгую дорогу плечи под мокрой от пота холщовой рубахой.

— Бездорожья мои люди не страшатся, а собранных сил у нас хватит — будь спокоен, отец. Вóроты уже готовы, а воины в подкрепление нам будут тут совсем скоро, если со сборами не задержатся. Молот, он же таков — то ветра скорее погонит, то раздувает седмину.

— Помню этого увальня, что товарищ твой с юности, — усмехнулся старик, — или стал он уже выше бурры? Как сам хоть сын Хидда теперь?

— Будь таким — не водил бы я войско на запад, а пустил одного его только, расшвырять всех дейвонов как жаб под ногами, — хмыкнул Аррэйнэ, — что с ним станет, если только супруга все соки не выпьет из Каллиаха?

— Даже этот ваш столб, из духов бездн уродившийся — и тот свою тень отыскал. Только ты вот, сынок, всё один… — вздохнул старый целитель, пристально глянув на сына. Но Аррэйнэ будто и не услышав слов родича заговорил о другом, с чего начал.

— Áрвеннид ждёт лишь когда завершатся разливы весенние, и через месяц самое позднее мы выступаем. Дейвóны уже заслышали вести о том, что я жив, но не особо пока тому верят. Вот самый час и напомнить им…

— Верят, сынок. Не хотят — новерят. Потерять за одну эту ратную зиму половину юга Дейвóнала́рды с их торговыми городами, оружейнями, пашнями и скотом, и подобраться едва не вплотную к самому ходагейрду — чьих это дерзких рук может быть дело? Борна брал эти земли весь год, как ты мёртвым считался, но с боем взял их уделов едва на четыре дневных перехода, далеко не дойдя до Медвежьей горы, перемолов всё то воинство мохнорылых как жёрнов зерно, но завязнув в их стенах копейных. И никто кроме твоих удалых конников не зовётся доселе стремительными.

Они стояли вдвоём у большой коновязи с резвящимися скакунами, куда Лев отвёл Ветра. Под их храп и топот копыт по влажной земле отец и сын вели неспешный разговор о предстоящей войне — о том, что происходило последние месяцы у горы и во всех землях Эйрэ, о молодом áрвенниде и успевшей настичь его славе в сражениях против дейвонов, о готовности войска для летней выправы — и много ещё о чём ином.

Коммох никак не мог нарадоваться, что его сын спустя столь долгий срок, но всё же приехал к нему — живой и здоровый. Отрадно было услышать для старика и то, что за великие ратные успехи и верную службу для дома Бейлхэ его давнишний друг и владетель Высокого Кресла в конце зимы пожаловал Льву уделы из добрых земель к югу от его родного Килэйд-а-мóр и наделил чином конюшего при воинстве у горы.

— Говоришь, ты отныне десница у Старого? Ого! — обрадованно усмехнулся марв-сьарад, — так, глядишь, и свой кийн оснуёшь! Ты теперь прямо знатный стал, фе́йнагу сродни…

— Я из Килэйд, отец — и иного мне дома не нужно, — несогласно махнул рукой Аррэйнэ, — да и когда сам осяду в тех землях — лишь Троим это ведомо. Всё на войско идёт с тех наделов. Как уже там завести себе дом и семью…

— Да, сынок — такие сейчас времена… Но и они всё же не вечны.

Вдруг Коммох пристально глянул в глаза сына.

— Áррэйнэ, скажи мне… Ты верно когтёвника наклевался, или лишился рассудка — как под зиму прислал сюда эту дейвóнку?

— Всё же догадался, отец… — Áррэйнэ умолк, виновато опустив глаза к земле. Надо же — он уж за зиму забыл о ней напрочь, едва тень беглянки исчезла во мраке ночи́, устремляясь на север — и вот тебе снова… Но было бы странно, если бы Коммох о ней не спросил.

— Сынок — я же прожил почти вчетверо больше тебя, и глаза у меня поострее иных молодых, хоть и подслеповаты уже. Пусть и говорила она на всех наших наречиях так, словно прожила с рождения тут у горы, и знала все наши нравы и обычаи наперечёт — да как когда-то мой брат про тебя там сказал: «зайца видно по ушам, а дейвóна по глазам».

Лекарь кивнул головой на суетившихся в кáдарнле многочисленных воинов.

— Это они ещё молоды — и всякое женское лицо, как на кого ни смотри, в первую очередь видится женским, с других мыслей сбивая… — хитро ухмыльнулся старик, — а я уж не в тех годах, и смотрю сам иначе за вас, молодых и горячих — и дейвóнку от а́рвейрнки и в нашей одежде с одного взора ещё отличу…

Лев молчал, хмуро глядя под ноги.

— Она прибыла сюда раненной и совсем хворой — я едва выходил её за пол-зимы. Уже думал, что и похороню тут в чужой ей земле безымянной. Кто она была? С чего ты её на Помежья прислал вдруг ко мне?

Áррэйнэ замялся — не зная, как же сказать отцу непростую правду.

— Та это… В общем — та самая девка, кто тогда меня с Тийре едва не отправила к Шщару в нору.

Коммох на мгновение смолк, точно размысливая что-то и хмурясь.

— Ум тебе волки пожрали, сынок? Отколол ты, иначе не скажешь…

— Прости, отец — виноват. Наглупил я.

— Я тебя не корю, сын. Самому интересно… И ты прислал её сюда: дейвóнку, свою убийцу — и прямо в наш кáдарнле? Зачем? — он внимательно посмотрел в глаза сыну.

— Да так… — отмахнулся Лев, — я её пощадил и домой отпустил, чтобы та кое-что передала дейвóнам. А это, верно, из уст в уста скоро дойдёт и до ушей самогó Эрхи и всех мужей дома Дейна. Пусть знают…

— Что ты жив, сынок? Они и так уже знают — после того, как ты откромсал у них юг до Медвежьей горы — и её вести вряд ли опередили твоих скакунов. Глупо это было, Áррэйнэ, глупо… — покрутил головою старик.

— Что же… Что сделано, то сделано, — махнул Лев рукой, — пусть мохнорылые ждут меня снова в их собственном доме. А с этой девкой пусть и хотел я сперва поквитаться за раны, ноне по мне это — баб убивать или мучить. И так этой дуре досталось, как Тийре держал её под замком в бурре год, чтобы как встану я на ноги мне на расправу отдать.

— Отчего же не решился? — старик пристально глянул на сына, — пожалел?

— Может и так… Что я — зверь? Знаешь, отец — напомнила мне она что-то. Я вдруг вспомнил о том, кем я некогда был… о тех местах, где родился когда-то. И в какой-то миг в ней не врага увидал, а просто оторванную от родных, настрадавшуюся в плену девчонку.

Лев вдруг насмешливо хмыкнул, проведя ладонью по горлу с видневшимися там красноватыми шрамами.

— Хоть ножом поработала хватко та баба — Буире трудов там хватило с избытком, из Эйле меня неживого вернуть.

— Ясно, сынок. Что же, это по-своему мудро, что ты — став для дейвóнов врагом пострашнее за Клохлама — не ожесточился сам сердцем и не разишь безоружных отмщения даже заради. Так кто она была, эта Майри?

— Вот ведь… Даже настоящим именем тебе назвалась! — нахмурился Лев, — совсем потеряла рассудок, болтунья безмозглая… Сирота она с севера.

— Сирота, говоришь? — усмехнулся чему-то марв-сьáрад.

— Видимо так, если при расставании мне не солгала. А что, отец?

— Да ничего, сын. Сам о ней тебя больше не знаю, не выведал. Так что знаешь ещё?

— Ну, вырастили её ближние родичи в каком-то лесном селище, вот в охоте с оружием знает толк, — Áррэйнэ шутя провёл ладонью по своей шее, — знаю, что дядя её помахать топором в лесу очень горазд — древорубом наверное будет. Вот отчего-то ей вздумалось летом минувшим подле мужей их семейства отправиться на войну. Может мстить за кого из своих же из кровных решила вдруг, глупая… Ехала вместе с роднёй в войско Уннира, а попала в неволю, как весь их обоз мои люди разбили. Вот и всё, что я знаю.

— Ах, вот оно как… Ну ладно, хоть эту вот тайну постиг я — а то хотел было подумать, что ты… — старик хитро прижмурился, глядя на своего умолкшего сына, — но ты значит, просто её пощадил и отправил через меня прочь домой, от себя чтобы подальше?

Но Áррэйнэ словно и не уловил стариковской шутки с недоговорками, снова сделав вид, что не расслышал родителя.

— Ты говоришь, она была ранена, как прибыла к тебе осенью? — сын пристально глянул в глаза старику, — что за рана? Откуда?

— Кто знает? Она в одиночку верхом проскакала со стрельною раной в плече аж от самой горы. Может разбойников встретила, а может быть выдала чем себя и отбивалась от наших людей? Как сама с такой раной добралась сюда — одни боги то знают. Она не призналась, а я не расспрашивал больше…

— Вот как… Она всё передала тебе?

— Всё, не сомневайся — не из воровок она.

— Ага… Эта не лапой утащит — так острым железом возьмёт… — хмыкнул Аррэйнэ, — ну и ладно, что выжила и убралась к мохнорылым. Ты дал ей припасов в дорогу, как я просил?

— Всё что ты и просил. Ну и дева — как будто железная! — изумлённо качнул головою старик, — доскакала сюда через вражий ей край в холода, где каждый встречный её распознать мог и вмиг зарубить. Сил в ней было полно, и недуг она свой одолела, хотя и была поначалу совсем тяжела — мне казалось, горячечный жар её съест точно Шщар кости мёртвых.

Коммох недовольно поморщился, потирая ладонью седые усы.

— Знал бы ты только, сын, раз уж просил моей помощи — как я старался укрыть ту подальше от всех чужих глаз, чтобы никто тут из наших не услыхал ненароком дейвонскую речь… Две седмины та бредила, непрестанно разговаривала про себя, окликала в бреду и попутчика некоего….

— Какого попутчика? — резко нахмурился Аррэйнэ, не понимая о том ничего.

— Мне ли знать то, сынок? Звала по именам всех родных… — старик снова внимательно посмотрел в глаза Áррэйнэ, точно пытаясь уловить что-то в его бесстрастном лице, — но потом моими стараниями отошла от врат в Эйле и быстро поднялась на ноги. Клянусь, я к ней даже привык после всего как к родной дочери, пусть она и дейвóнка.

И помолчав миг, добавил:

— Такой славной помощницы мне не даровал бы и Бури Несущий. Не знаю даже, готов ли её отпустить прочь в родные края — как без рук ведь останусь!

— Погоди, отец… Погоди, — Áррэйнэ запнулся, обернувшись лицом к старику, — она что ли всё ещё здесь?

— А это ты сам у неё спрашивай, — лекарь усмехнулся, глядя на застывшего в изумлении сына, — отчего она до сих пор не отправилась за реку на дейвóнскую сторону?

— Но… — он так и не смог ничего сказать, скрипнув зубами — потрясённый нежданною вестью.

— Ты ведь сам отослал эту деву ко мне, чтобы переправить домой за Помежья — а уж я её вылечил, и помог чем сумел, — виновато развёл Коммох руки, — однако Майри отчего-то пока никуда не спешит. И думается мне, сынок, она дожидается тут тебя…