…Но Буря Придёт

Nameless Ghost (2024)

Вымышленный мир или иная история нашего? Решать то читателю. Мрачная сага из мира суровой архаики, наследия века вождей и героев на фоне полуторатысячелетнего противостояния столкнувшихся на западе континента ушедших от Великой Зимы с их прародины к югу дейвонов и арвейрнов, прежде со времён эпохи бронзы занявших эти земли взамен исчезнувших народов каменного века. История долгой войны объединивших свои племена двух великих домов Бейлхэ и Скъервиров, растянувшейся на сто лет меж двумя её крайне горячими фазами. История мести, предательства, верности, гибели. Суровые верования, жестокие нравы времён праотцов, пережитки пятнадцативековой вражды и резни на кровавом фронтире народов — и цена за них всем и для каждого…

ГОД ЧЕТВЁРТЫЙ…СЛОВНО НАДВОЕ РАЗОРВАВШИСЬ… Нить 11

На другом конце пустоши, где с закатного краяза ночь средьвознёсшихся к небу бесчисленных тысяч отточенныхкопий словно грибы в сырой чаще вдруг выросли сотнинамётов и крытых возов войска разных дейвонских домов, также было тревожно. Собравшиеся здесь воедино под вершенством Доннара Бурого кóгуры ещё отдыхали после долгого перехода, но выставленные часовые бдили покой неусыпно, обходя окружавшие их стан пределы и высматривая всякий возможный внезапный удар вражьих сил. Уже были собраны и подготовлены к бою хендску́льдрэ, снаряжалось и починялось оружие — луки, стрелы, щиты. Звенели десятки точильных камней, правя кусачие грани клинков и секир.

Чтобы избежать нападения сзади, вывéдники засели в лесах вокруг пустоши, следя за тем, дабы стремительная конница Льва А́рвейрнов или их пешие силы не смогли подойти незамеченными и ударить дейвóнам в спину прямо в час разгоревшейсябитвы. Доннар Бурый разумно предчувствовал этувозможность, дóбро памятуя допущенную его родичем Брейги Жнецом роковую оплошность в недавнем сражениис Р’уáйг Ламн-á-слеáна у переправы через реку Э́икэ́льве и стоившую тому и его когуру жизней — и ещё с вечера распорядился усилить дозоры, едва только войско разбило тут стан. Сотни вбитых в корнистую землю заостренных кольев ощетинились в самых незащищённых открытых местах между выставленными в круг возами и перекатами.

Сам скригга Дейнова дома не спал в эту ночь — а если и сомкнул вдруг глаза, то на краткое время — давно привыкший к суровому быту и жизни в извечных выправах. Мысли, что охватывали его сердце накануне решающего сражения — первого за всю четырёхлетнюю распрю, и хотелось бы наверняка, чтобы оно стало также последним — мысли эти были тяжелы и суровы, вырезав на лбу Бурого глубокие складки морщин. Давно были убраны в ларь скрутки, перья, чернила, и вся прочая ненужная писанина. Скрылся средь связки посланий и писем и столь растревоживший разум его тот последний полученный свиток. В сердце в груди сына Трира опятьпробудился тот истовый, прирождённый воитель, возглавлявший теперь все те тысячи ратных людей их народа.

Полог намёта встрепенулся, и под своды матерчатойкрыши вошёл Айнир, преклонив голову перед отцом. Сердце Доннара радостно застучало, завидев младшего отпрыска — единственного из оставшихся у него средь живых из детей его семени. И в сегодняшней битве он прежде страшился лишитьсяего — идущую от самогó прародителяДейна последнюю кровь свою и преемника, как он надеялся — и молил жизнедавцев, чтобы те не выбросили сыну в грядущем сражении тот смертный жребий, так часто идущий безжалостной тенью подле бессмертной сияющей славы воителя.

— Ты хоть поспал, Айнир? — участливо спросил Доннар, крепко обняв сына, — зная, как много тому нынче выпало хлопот и приготовлений.

— Вот свернём им башку, отец — и тогда мне хоть вечный сон, — как-то беспечно ответил тот — усталый, но твёрдый.

— Не гневи жизнедавцев такими словами, сын… — укорил его скригга за подобные речи, взяв за загривок и потрясая ладонью; ощутив, как совсемне качнулся под твёрдой рукою отца его отпрыск — четыре года назад ещё юный, а сейчас возмужавший и показавший столь многоотваги и храбрости на этих кровавых полях жатвы жизней.

— Ты у меня один остался, Айнир. Помни это. Не хочу и тебя я оплакивать как Ллотура с Хугилем, и всех моих павших родных.

— Помню, отец. Но и в кустах сидеть зайцем не буду, ты знаешь, — твёрдо ответил сын.

— Пусть я воин с рождения, Айнир — но и у меня не головня вместо сердца…

Скригга Дейнова дома внезапно умолк и направился к выходу из намёта под открытое небо, лишь кивком головы призвав сына последовать за собой. Там, став у ближайшей из коновязейв отдалении ото всех сновавших мимо них воинов и охраны с гонцами — точно не желая вокруг себя лишних ушей — отец заговорил снова.

— Много вестей — ожидаемых и нежданных — догнали меня по пути с последними гонцами, чего ещё даже и ты не услышал тут, сын.

— Что стряслось, отец? Что за известия, и от кого?

Бурый мгновение помолчал, а затем стал пересказывать последние новости из далёкого ходагéйрда — всё, что произошло недавно в Винге — о случившемся там кровопролитии между многими съехавшимися семействами, о ночном боеи хитроумном захвате Высокого Чертога и Верхнего городища людьми их родича Хугиля, прежде вершившего малой Северной укрепью и в решающий момент ставшего с оружием на сторону теснимых противников Скъервиров, освободив пленённых там скригг и жестоко расправившись со всеми людьми и семьёй Когтя — не пощадив никого из их дома.

— Что скажешь ты, Айнир? — обратился он к парню, спрашивая его суждения услышанному.

Младший сын, хмурясь, долго молчал — и родитель терпеливо дожидался ответа.

— Знаешь, отец… Не один я в нашем доме столько лет жаждал низвержения Скъервиров — чтобы была отомщена кровь наших родичей и изгнано из Красной Палаты предков это семейство. А теперь слышу эти вот вести, и нет у меня большой радости…

— Почему же?

— Сам знаешь. И не в Гудрун тут дело — пусть была она вправду умна и достойна, не буду лжесловить — и полюбил я её, как никого среди дев ещё… Хугиль всё-таки взял месть за брата, как у тебя прежде спрашивал. Долго он того жаждал, и в тайне от всех выжидал, не считаясь с ценой воздаяния.

Айнир умолк на мгновение, яростно скрипнув зубами. По лицу его пашней взбугрились как пни желваки враз напрягшихся мышц.

— Вот только отнюдь не ему, а с тобой нам придётся теперь отмывать от всей этой кровищи Хатхáлле. Всему Дейнову дому придётся, отец…

— Верно, сын.

Скригга Дейнблодбéреар был угрюм, и вряд ли его тоже обрадовала эта суровая новость — скорее отяготила и принудила взвешивать много непростых раздумий.

— И хоть смерти предать я его не могу за такое бесчинство — всё же он наша кровь, Дейнблодбереар, прежде верно служивший семейству… и был моим братом…

Доннар умолк на мгновение, тяжко сглотнув комок в горле.

— Но и награды за это Копыто иной не получит, чем моё безразличие — нежелание зрить его подле себя, кровопийцу бездумного. Даже Борна в захваченных твердях так не лютовал, как он тамперебил всех подряд поголовно. Женщинс детьми — всех под корень их там.

— Я бы выблю́дка казнил — со всей сворой его, кто содеял резню… — скрипнул Айнир зубами, — кровь за кровь пусть ответят — как молвит закон.

— Кровь лишь кровь порождает и дальше… Пусть бежит прочь из нашего орна как бешеный волк, пока жив ещё сам — тут не будет отныне ему ни воды, ни огня… в пепел имя его обратится… — сжав зубы промолвил с суровостью Доннар, стиснув пальцами левой ладони навершие спящего в ножнах клинка, — от его воздаяния кровью мне с ним наши братья никак не вернутся. Лишь бед ещё больше накликал на дом наш он этим, глупец…

— А дочерь его — как с ней быть? — Айнир глянул родителю прямо в глаза, — сирота ведь теперь…

— Что мы — звери? За злодеянья отцов дети кару нести не должны… — Бурый смолк на мгновение, — она наша кровь, та же часть рода Дейна, и отторгать Дис никто не посмеет, покуда я жив. Мне рассудок теперь тяготят тут иные дела — много горше, чем скорая битва с противником.

— Какие, отец? Что другие семейства нам скажут?

— Так, Айнир. Казалось бы, что теперь проще — когда пали Скъервиры и разбежались по норам своим и уделам их прежние союзники и наймиты — а ещё предстоит нам немало речей при Высоком Чертоге со скриггами всяких семейств, чтобы договориться миром по чести о том, кому теперь быть новым ёрлом. И пусть молвят, что нету суда победителям — многие будут мне ставить в укор произошедшее, словно это был наш хитрый умысел, а не дерзкое самовольство Хугиля, жаждавшего мести за братьев. Ведь это я поставил его на место вершнего Северной укрепи, желая иметь в Винге надёжного человека…

Доннар умолк, тяжело ворочая челюстями, не находя годных слов на прибывшие мрачные вести.

— Надеялся я, что семейства дейвонов договорятся без пролития крови — был возможен тот мир, лишь сумей говорить все и слышать, и пожертвовать каждый чем может согласия ради… И среди Скъервиров были достойные люди, с кем можно было вести речь по чести, как тот же храбрейший сын Торда. Но всё тщетно… и его теперь нет средь живых. А вся кровь эта будет на нас. На годы позор такой ляжет на Дейновом доме — на десятки лет может быть…

— Что не исправить — того не исправить уже… — ответил отцу Айнир тихо, но твёрдо, — ты сам так сказал как-то прежде, отец.

— Так, сын. Но не одно только это смущает мне сердце. Все ли большие дома согласятся остаться под давнеювластью владетелей Винги, а не поспешат отделиться от Дейвóнала́рды, как было в прадавние времена? Ройг хоть и благодарен нам за спасение из цепей Когтя от неминуемой петли на зубце, но и он много больше радеет о народах Прибрежий и Островов. А за ним станут многие, кто пожелает так вершить в своём лишь уделе, не склоняясь пред общим владетелем. С низвержением Скъервиров точно порвались последние цепи, которые силой держали всё множество прежде лишённых свободы и старых их вольностей прочих земель. И как их собрать воедино — непосильная задача даже для меня.

И потом, сейчас перед нами стоит враг, который уже занял множество южных и тем больше восточных уделов — и без победы мы не увидим их снова — а можем лишиться и большего. Нéамхéйглах не отступится от своего, что уже сумел взять, и чем его предки владели за тысячу лет до прихода дейвóнов.

Доннар умолк и внимательно взглянул в глаза сына.

— И вот ещё почему я хочу, чтобы ты уцелел нынче, Айнир. Как знать — вдруг после победы мы сможем вернуться в Хатхаллене просто прославленными героями, а на этот раз сновахозяевами отчей земли? Скригги множествадружных нам орнов могут меня поддержать сесть на место грядущегоёрла, способного примирить дома разных уделов. Сейчасвсё полно неожиданностей…

Айнир молчал, глядя прямо в глаза говорившего с ним отца.

— А я уже стар…

— Ты не стар, отец.

— Но и немолод. Иединокровных братьев у меня не осталось в живых. Даже если дождётся меня наконец после распри вдова Лейфа, достойная Сигла, о ком мои думы давно, и кого я супругой желаю узрить по закону однажды…

— Узришь. Давно мог ведь, как должен.

— Ипусть я не слаб — но не в тех мы годах, чтоб детей зачинать с ней. Дадут ли ей боги ту радость дитя понести? Ты сейчас — мой единственный наследник, моя последняя кровь среди сущих. Тот, кто быть может даст жизнь роду новых правителей, кто поднимет за мнойту тяжёлую ношу владетеля, примиряя дома и семейства в союзе… кто отдаст может быть много больше в том деле, позабыв о желаниях прежних согласия ради.

— Теперь с Ройгом о том будет речь? — вдруг спросил отца Айнир.

— Да, сын — с Ройгом… — Доннар пристально глянул в глаза своего отпрыска, — ибо так нужно… Понимаешь меня?

— Что бы она тут сказала, отец — видя цену её пожелания стать нам как прежде владетелей домом… — вдруг негромко и хмуро промолвил сын Доннара, глядя куда-то вперёд — над простором стоявшего вкруг них дейвонского войска.

Бурый понял, о ком говорил тот.

— Где же теперь наша Майри? — негромко спросил скригга, глядя на сына.

— Она здесь, отец, — глухо ответил Айнир, — где-то средьнашего воинства. Я знаю. Чувствую.

— Ты видел её? — и пусть голос Доннара был как и прежде спокоен, но взор скригги сталвопрошающим, словно он с некой надеждой хотел услыхать утвердительный сынов ответ.

— Нет. Но она здесь… — Айнир обвёл взором готовившиеся к битве тысячи их земляков, чьи стати вырисовывались из тумана во мгле занимавшегося алым рассвета.

— Не ищи её, отец. Рангъя́рна сама явит в битве себя — и там подле неё ты увидишь и Майри. Она пусть и покинула нас с тобой, но по-прежнему сражается в войскедейвóнов — сама Богиня ведёт её собственной тенью — вот только не знаю, к победе или погибели.

— Упрямая девчонка… — скорее тоскливо, чем сердито пробормотал Доннар, и вновь обратился к Айниру:

— Сынок — ты может знаешь, отчего она кинулась в бегство? Я хоть и пробовал её уговорить на замужество, но всё же своего прочного слова Сигвару прежде не дал, что отдам Майри в жёны за Горма. Какая змея её в темя ужалила, что она из-за того сватовства с перепугу сбежала от кровных родныхкак от моровой язвы — словно я и впрямь силой её вознамерился замуж отдать?

И умолкнув на миг, хмурясь, тяжко вздохнул:

— Столько от бегства её роковых тех событий случилось — представить бы ей хоть на миг, безрассудной девчонке…

Айнир запнулся, взволнованно теребя воротник верховни́цы. Будь проклят тот час, когда он там узнал, неким неведомым прежде наитием вдруг сам прозрел всю сокрытую правду о том, что их Майри и Арвейрнский Лев… Нет, лучше бы такого вовеки не знать, чем как теперь — когда он нёс то знание в сердце пронзительно-чёрным пятном. Но как рассказать отцу с прочими в доме о стольнепомыслимом прежде деянии в их достославном роду? Неужели весь орн крови Дейна узнает об этом позоре его сестры, который смываем лишь алым?

Нет, он не сможет поведать другим эту тайну, какую прозрил ему верно сам зрящий во всём Всеотец — но для чего, Высочайший?! Нести это вечно как шип в своём сердце, мучаясь от того, что он — Несущий Кровь Дейна, должный их дом защищать — не сможет предать сестру, роднее и ближе когоу него прежде не было в жизни ещё человека; не сможет раскрыть отцу с прочимиродичами, что дочь Конута полюбила их заклятого врага и убийцу её старших братьев?

Горящий свидетель — в прошедшийкровавый год жатвы она не единожды тем заслужила прощения за свой безрассудный проступок, когда тысячи соплеменников обнадёжась пошли за ней, встали так рядом, признав в ней идущую в смертном обличье грозную и неистовую Матерь-Убийцу Рангъя́рну. Но как же черно было это пятно, которое он теперь должен нести в своей памяти втайне от всех — моляВсеотца, чтобы горькая правда не всплыла как труп из болота средьбезжалостной к прочим молвы с пересудами, умерев вместе с ним, единственным из познавших её…

Гнев его был так страшен в тот миг озарения. Он сам не постиг и не помнил, как сдержался тогда, чтобы не зарубить её насмерть на месте за то, что она спуталась с убийцей его — и её — родных братьев, с самым заклятым врагом их семейства. Он еле сдержался, чтобы в глаза не назвать сестру львиной подстилкой и а́рвейрнской потаскухой… но не сумел. Сын Доннара до сих пор помнил слова, брошенные ему в лицо, когда он в порыве ярости обвинил Майри в кончине узнавшего про её позор старого Эрхи.

«Если быты только мог знать, Айнир, что поведал мне скригга… то, что я знаю, и что умрёт вместе со мной — ты бы проклял бегущую в собственных жилах кровь Дейна, с какой был рождён. Если быты только мог знать…»

И это было страшнее всех гневных проклятий — слепое неведение… непомыслимымгнётом лежавшее всердце как камень. Будто этим она ему дала пощёчину, утихомирив на месте как распоясавшегося пьянчугу, когда он онемел от её слов, глядя в лицо сестры, никогда ему прежде не лгавшей. Взор её не обманывал в том, что она сама знала. Знала… но не сказала ни слова, заставив его душу сжиматься в бессильном неведении, когда Айнирлишь мог догадываться о том, что ведала Майри, не желая выпустить нечто ужасное — скорее готовая умереть с этим бременем, нежели допустить, чтобы люди узнали ту правду. Чтобы не узнали даже они с отцом…

И он тоже молчал обовсём, что в слепом безрассудстве порыва их чувств совершила сестра — как и она, хранившая за запечатанными устами как будтов могиле то неизвестное им.

— Не знаю, отец… — солгал он, несогласно мотнув головой.

— Неразумно я поступил, сын — торопясь с этим свадебным делом со Скъервирами даже ради прочного мира средь всех наших орнов. И вот как всё вышло, когда попытался я всем угодить, чтобы для общего блага здесь каждый хоть чем-то пожертвовал — сколько крови пролилось теперь из-заэтого…

— Иной раз нить судеб свивается в клок, и нельзя её нам расплести — лишь обрезать… — сын взглянул на родителя, — всех вина там сплелась воедино — и её, и всех нас, и Копыта со Скъервиров домом… одни боги лишь зрят тех событий исток… Не вини лишь себя одного.

— Легко же сказать то, сын… А что теперь делать нам с этой беглянкой, как быть? Многие свердсманы со всей Дейвóнала́рды стали спрашивать меня о руке твоей сестры — не только отцовскую славу за ней прочно помня, а и слыша нынешнее её имя, прославленное в этот год громче прочих имён среди всех дев по нашимуделам. А мне и ответить им нечем, что эта невеста сбежала от кровной родни. Седмину тому назад старший сын Фреки Костлявого, моего боевого товарища давнего, молодой Конут Копьё из Эваров последним ко мне прибыл с просьбой руки её. Какой ответ такому славному жениху и верному союзнику дать — даже не знаю…

— Не из тех дев твоя племянница, отец, кому мужей выбирают родители. Лишь сама она выберет себе спутника, кто самой ей придётся по сердцу.

— Знать бы только, кто будет таков он — и когда эта добрая весть к нам придёт только, сын? — озадаченно почесал бороду Доннар, — или до сединысобирается в девках она свои годы истратить? Иные уже за глаза перестаркой её называют в семействе…

Однако Айнир так и не ответил, вновь вспомнив тот их злосчастный с сестрой разговор — то, что узнал от неё.

— Кóгуры готовы, Айнир? — скригга вновь заговорил о предстоящем в нынешний день решающем сражении.

— Да, отец. Скотина и люди уже отдохнули после перехода, и теперь при оружии. Вóроты снаряжены, пешие выстроились, конница ждёт твоего знака, — он наскоро отчитался родителю обовсех сделанных им приготовлениях к предстоящему бою.

— Тогда пора выступать. Поднимай людей, сын. Сегодня всё решится в этом сражении.

— Хорошо, отец.

Рог затрубил низким рёвом над пустошью, пробуждая загоныдейвóнских домов и союзников. Отголоски его долетали и до противоположного конца травянистой равнины, тревожными звуками доносясь до соседнего стана — давая понять, что с рассветом уже завершилось короткое времяспокойствия, и вместо него совсем скоро на земле закипит какв огромном котле то кипящее варево льющейся крови, падающих ливнем убийственных стрел и голодного блеска ненасыщаемой соком судеб стали копий, секир и мечей.

Рядом с Доннаром и его сыном кругом встали собравшиеся на последний перед битвой совет кóгуриры каждой тысячи дейвóнского воинства. Поначалу Бурый кратко пересказал всем собравшимся тут ратоводцам из разных семейств свежайшие вести из Винги — ожидая их слов и суждений к услышанному.

— Чтоб меня! Вот так известия… — ошеломленный главалучников Хаскиль Древогуб из Эваров почесал рыжеватую бороду, хмурясь и взвешивая всё услышанное ими от Доннара — но тут же торопливо добавил:

— Хоть и рад я, почтенные, что наши семейства избавлены от долгого всевластия Скъервиров — но всё же нам много важнее сейчас одержать в битве верх над врагом. Иначе, боюсь, не дейвонские орны, а дом áрвеннида может воссесть новым ёрлом так в Красной Палате.

— Верные слова… — согласно кивнул Мейнар Храттэ, прибывший сюда с людьми Къеттиров всего за четверть восьмины до этого, как раз успев прямо к совету, — и хотя в наших рядах есть тут несколько сотен копейных из данников Скъервиров, но все ратоводцы из верных союзников, и распри здесьне произойдёт. Сначала нам нужно врага разгромить, а потом уже время найдётся, чтобыскригги семейств сообща и по чести решили,кому из достойнейших быть теперь новым владетелем.

— Согласен, почтенные, — Доннар оглядел всех собравшихся тут, — вот и давайте начнём речь о деле, чтобы не полагаться лишь на слепое везение волейбогов.

Ратоводцы кивнули головами в согласии с Бурым, и взоры их устремились на подвосходный край пустоши, где в тающей утренней дымке тумана виднелись вдалиряды воинства Эйрэ.

— И он сейчас здесь, — молвил сурово один из предводителей пеших копейщиков Къеттиль Голодный из Фрекиров, старший сын Волкоглавого, кинув взволнованный взор на видневшийся издали край вражеских загонов, где среди прочих трепетали поветру и белые с чёрными стрелами стяги Стремительных Ратей.

— А я слышал, чтоЛьва вчера ночью едва ли не зарубили в той сшибке на пустоши… — добавил Храттэ, — так говорят те северяне из Рагни, кто раньше нас прибыл сюда и успел с ним столкнуться в бою.

— Даже если и жив — но раз сильно сам ранен, то на поле уже он не выйдет опять впереди всех, вражина. А без него люди арвеннида стануткак шипоцвет без цепи, и сражаться не так будут яростно… — уверенно заметил третий ратоводец.

— Может и так… — почесав бороду задумчиво вымолвил родич Мейнара, предводивший всем воинством Къеттиров Стирге́йр Сильный, — а вот может и нет…

— Жена твоя может точнее решит? — беззлобно пошутил над товарищем Хаскиль, — что же она на совет не явилась?

— Ну так Груна моя ведь не дура — из меня вить верёвок не пробует, и в мужские дела здесь не лезет. Её дело — в обозе хозяйство да дети…

— Он здесь, — твёрдо сказал Доннар Бурый, — вместе с áрвеннидом. И неважно каков он сейчас — оцарапанный или при смерти — он всё равно выйдет в поле стать подле своих, вот могу в том поклясться. А Лев А́рвейрнов ещё никогда не потерпел поражения.

— Кроме Винги! — возразил вершнему кóгурир метальщиков Снорра Худой из Арнгейров, — дважды Меченый ход его там препынил!

Доннар несогласно покрутил головой.

— Иные ратоводцы посчитали бы топоражение за победу, что он сделать сумел в это лето своими пятью только тысячами, сношай его волки. Нет, почтенные — этот зверь будет трижды опаснее Борны… и не знаю, чего от него ожидать — даже от полумёртвого — если и вправду так.

— Так мы в сраженииих не одолеем, отец, — неожиданно встрял в разговор идоселе молчавший почтительно Айнир, пока речь тут держали старшие ратоводцы, — и гибель под камнями на поле будет страшная, когда пойдут в ход метальные возы их и наши — ещё до того, как оба воинства сблизятся. Людей так поляжет без толку немерено, прежде чем сумеем прорвать их защиту — ещё сумеем если. Перевес по числу пусть за нами, и ярнвегг у нас больше чем бронных конных их — но их конницы общим числом пришло больше, а копейных рядов будет поровну. А в последнем они чрезвычайно сильны, сами знаете.

— Верно говоришь, парень… — согласно кивнул Снорра Туннэ.

— Так что предлагаешь ты, Айнир? — спросил Доннар у сына.

— Мы выйдем против а́рвеннида без вóротов, оставив их снаряженными в стане — и посмотрим, как они сделают то же.

— Выманить хочешь их, сын? — Бурый внимательно посмотрел на младшего отпрыска.

— Нет, — Айнир несогласно покрутил головой, — разбить их так.

Доннар пытливо взглянул на того.

— Каким же то образом?

— Если они столь храбры, то тоже выйдут против нас без метальных возов, уповая на перевес их копейных в бою. Áрвеннид так и сделает, не желая поступаться своей честью. В прямой сшибке грудь в грудь мы в какой-то миг можем поддаться и отступить так для виду, уходя бегством с поля — пусть не все, а лишь край — так, чтобы враг не увидел в том нашей ловушки. В запале он посчитает победу совсем уже лёгкой, и второпях может ряд свой смешать и разрознить весь строй, если получится нам и их конных подальше от пешцев своих увести.

— И?

— Конница дяди Мейнара уже на подходе — вот она и ударит по ним в нужный миг, присоединившись к меньшим числом с виду там силам наших, и ударом в их бок перережет такпешее воинство Эйрэ на части, прижав плотно к лесу. Вон в том недалёком подлеске на севере её можно укрыть до поры… — указал рукой парень, — …и ударить по нашему знаку, когда ряды арвейрнов увлекутся вперёд и смешаются, ослабив копейный свой строй.

— А часть лучников скрыть среди задних рядов наших пеших, ожидая там этого часа, — одобрительно добавил глава копейных Къеттиль Свангур.

Остальные кóгуриры согласно закивали головами в знак одобрения слов Айнира.

— Верно твой сын рассуждает, Бурый!

— Хорошая задумка, как получить перевес тут!

— А в случае чего мы можем врага заманить отступлением ещё ближе, к самому стану — и уж в тот миг ударить и с вóротов хорошенько… — одобряя слова сына Доннара добавил глава метальщиков, — прямо в лоб им влупить, когда будут в пределах удара! Деться им некуда будет подпёртыми сразу в два края, если конные наши и сбоку их подожмут и отрежут от прочих копейной стеной. Тут и будет им Шщарова пасть поголовно…

— Легко говорить… У меня там отец с людьми дома на той стороне, присягнувший владетелю Эйрэ, — скрипнув зубами сказал Къеттиль Свангур.

— Что поделать? У меня оба брата за Ройгом пошли на Высокий Чертог… — хмыкнул Снорра угрюмо, — совсем скоро и с ними придётся мне биться наверное. Что я матери там скажу в Халльсверд, если убью их кого?

Ратоводцы умолкли на миг.

— Только бы конницу их одолеть, не то сами увязнем мы в пешем сражении словно в мешке… — произнёс Древогуб, в сомнениях теребя рукой бороду.

— Для того нам и стоит Железную Стену как раз разделить, и один край у войска для виду ослабить, дабы враг то подумал, — ответил Мейнар.

— А целый когур твоей лёгкой конницы приберечь до завершения битвы — сгодятся они в нужный миг, если потребуется переломить сражение в свою пользу, или уже убегающего врага гнать до сáмого Буревийного, — снова взял словосын Волкоглавого.

— Верно, — согласно кивнул Хаскиль Тра́дэльдэ́ггер, — отчего бы не испробовать нам таковую затею?

— Хорошо твой сын мыслит, Бурый! — Снорра Худой обернулся к главе дома Дейна, — что сам скажешь как старший над нами?

Скригга Дейнблодбереар долго хмурил брови в раздумьях, глядя на молчаливо ожидавших его ответа и единственного решения соратников.

— Дурная задумка… — промолвил вдруг Доннар, глядя в глаза так и не дрогнувшего от такого ответа отца его сына, — дурная и трижды опасная… полагаться так слепо на глупость врага. Но иной у нас лучше сегодня не будет. Лучшего и я бы не придумал в таких обстоятельствах — ибо выбор у нас невелик… И если пойдёт всё как сказано, если сможем мы строй их сломить нашей глупой уловкой, то и победа за нами останется может быть.

— Останется, отец! — твёрдо ответил Айнир, — не можем иначе мы… Должны победить мы сегодня! Все знаете вы, почтенные, что снова собрать нам такое многочисленное воинство будет уже не посилам, как и сдержать его остатками áрвеннида, одержи он победу сегодня. Его силы и так на пределе — на юге второй год бушует поветрие, вторглись арднурцы и больхи; на севере еле сумел он отбиться от брузгов…

— Как и наши… — угрюмо заметил Стиргейр, хмуря брови, — если Ройг и Прибрежья не встанут за нами. А он торговаться начнёт за ту помощь немедля.

— Знаю, почтенный. Но выбора нет нам иного. Победи мы сегодня, из Эйрэ уже не успеет придти сюда новое воинство в помощь — и все здешние укрепи вскоре падут перед нами.

— Должны! — согласно кивнул Снорра Худой, — как слыхали вы может быть, ардну́рцы из воинства Зейда уходят на юг через горы — в уделах их смута вот-вот запылает пожаром, два брата-владетеля друг против друга сцепились, соседей призвав себе в помощь. И сдержать без их воинства юг может быть не удастся, отправь туда арвеннид все свои силы как прежде…

— Всё так… — буркнул Къеттиль Голодный, — иного нам нет тут пути, кроме как победить. Половина страны догораетв руинах, а вторая на грани погибели в смуте.

— А загон их Льва надо на поле первее иных окружить — и без пощады всех вырубить вместе с ним… — жёстко добавил вдруг Айнир, окинув когуриров посуровевшим взором, — нельзя стольопасного недруга нынче оставить живым, почтенные. Сам старый Бо́рна не столь нам опасен, как он… Он и так впереди будет нынче — напротив Железной Стены. Так если первее меня кто настичь его сможет в сражении — слов лишних не тратьте на этого зверя…

— Верно. Без Льва войско Эйрэ ослабнет четырежды, — соглашаясь кивнул глава лучников.

— Верно! — поддакнули прочие из ратоводцев, согласные с этим. И лишь Мейнар, оставшись безмолвным, стоял и взирал к небокраю, нахмурясь — как будто задумавшись снова о чём-то.

— Лишь тебе решать, Айнир, как быть. Твоё это дело, удел молодых, раз так нужно… — ответил он тихо вполголоса, так же безмолвно взирая в даль неба на север, — я свои не сплатил ещё, чтобы чужие брать на душу. Моя конница будет ждать срока, как велено.

Айнир хотел подозвать было дядю, разузнать у того — что известно о сыне сестры его, где тот — и жив ли — но промолчал. Ибо долг порой тяжкая ноша, когда выбор меж тяжким и трижды тем тяжким и страшным совсем невелик.

— Добрый замысел, сын. На всякий случай усмотрели мы свои действия в битве, — помолчав какое-то время промолвил отец, напряжённо осматривая видневшиеся вдали ряды недруга, — и я верю, что хватит нам выдержки и упорства, чтобы выстоятьбитву не дрогнув и не сломившись.

Скригга Дейнова дома умолк на мгновение, глядя на силы противника.

— Вот только лишь одного не могу я предвидеть…

— Чего? — Айнир поднял на отца пристальный взор.

— Да — чего же? — поддакнул ещё кто-то из когуриров.

— Того, что может сделать сам Лев.

— Ты говоришь так, отец, как сказал некогда Эрха, — произнёс Айнир, когда остальные вышние кóгуриры разошлись с общего совета по возначаливаемым ими тысячам приготовиться к битве, и Доннар с сыном снова остались одни, — …что богам лишь подвластны их замыслы, коих зрить наперёд мы не в силах.

— Отчего ты так истово алчешь именно его смерти, сын? — вдруг спросил скригга Айнира, посмотрев сыну прямо в глаза.

— Так нужно, отец. Для всех нас.

— И мы с Мейнаром тоже так как-то решили… в Железных Зубах, а потом пред Высокою Твердью. Хочешь так же?

Тот не ответил отцу, отведя напряжённый и суровый взгляд куда-то в сторону.

— Когда я сам был мал, мой славный прадед Эрха рассказывал нам о временах Великой Распри… — заговорил Доннар, глядя на сына, — о воителях и героях, ратоводцах и ёрлах, о выправах и битвах в срокСторстрид — и о том, скольопасным врагом был тогда Уйр из Бранн, прозванный КаменноюРукой за отвагу и силу. Его воинство сметало наши прежде непобедимые кóгуры как буревий раздувает сухую листву. Он был простой человек не из сáмого высокого рода потомков ллам-эррайн — но яростный и упорный, не взиравший на нашу великую доблесть и боевые умения. Без страха он вёл войскоЭйрэ в бой с нами, даруя им сталью победу за победой — и их воины славили его едва ли не как самогó Пламенеющего.

Уйр был великим нашим врагом, жестоким и непримиримым — но и сам Эрха никогда не говорил о нём с ненавистью… лишь с уважением, как о противнике равном себе. И убийство Клохлама всегда называл он бесчестным — в том, что с ним сотворили, нет славы достойныммужам, мясники и разбойная наволочь тем лишь бахвалятся. Каменная Рука был нашим заклятым врагом — безжалостным и непрощающим… но великим героем среди своих — и таким людям равным богов должно гибнуть в сражении, а не быть забитыми насмерть рукой скотобойцы. Оттого и ненавидят нас вот уже целый век а́рвейрны — за то, что мы поступили как будто лесные разбойники, убив пленённого Клохлама столь мучительной смертью. И сын его Борна был достаточно взрослым, чтобы помнить лишь это…

— К чему ты говоришь это, отец?

— Смотри, сын, как та древняя Распря за собой век спустя породила и нынешнюю… и не повторяй той ошибки. Если Льву суждено будет пастьв этой битве — так тому и бывать, и наш враг тем лишится не просто величайшего из ратоводцев — но и самогó его духа, что яростен и непоколебим, каким век назад был и сам Клохлам.

— Утратят.

— Я знаю. Но не сломятся.

Доннар опять замолчал, долго глядя на Айнира.

— Но не убивай его так — из своих мести и ненависти — безоружным. Если он всё же потерпит сейчас поражение в битве, Лев уже будет нам неопасен — его слава непобедимого воителя в одночасье померкнет как солнце в затмение. Но если мы с ним вновь поступим как некогда с Клохламом, то быть может твоим детям послепридётся уже пожинать ту грядущую жатву.

— Или ты, отец, так вотпростил ему Ллотура с Хугилем?! — резко спросил у родителя Айнир, глядя Бурому прямо в глаза — яростный, гневный, но уже не столь убеждённый в себе как и прежде.

— Не простил, сын… Кровь не прощают, как Копыто сказал. Но она же лишь кровь порождает — так или этак…Однажды поймёшь.

Твои братья были рождены воинами, как и все наши предки — как и я, и ты сам… И слава та шествуетподле со смертью. Я тоже был некогда столь же горячим отвагой как ты, Айнир — и думал лишь только о доблести и даваемом ею бессмертии, исполнен был высшего духа наследия нашего орна — не было передо мноюни лучших, ни равных, и не умел я прозрить наперёд как и должно владетелю. Но путь героя не услада, и лишь одна смерть приветствует торящих этой тропой.

Твои братья были храбрыми воинами, сын — души их подле Всеотца в его Чертогах Клинков, как им и должно. И если ты должен отомстить за них Льву, то погибнуть он должен в бою или в поединке на равных. Вот что я хочу тебе сказать. Как бы тебя не глодала ненасытимая месть — не становись бесчестным. Иначе к чему попрекать тебе было Копыто — за то, что он сделал отмщения ради?

Бурый на миг замолчал, пристально глядя в глаза сыну, и подойдя на шаг ближе положил ладонь на плечо.

— Ты храбр, Айнир… Не думал я прежде, что тебе суждена такая непостижимая судьба. Твои братья были в глазах моих лучшими воинами, выросшими и возмужавшими для ратного дела, им я отдал все силы и знания. Тебя же — сáмого младшего, едва не потерянного для меня со смертью твоей доброй матери при рождении, более слабого за них — я жалел и щадил, и видел тебе мирный жребий. Но волей богов именно ты от ещё мальчишки вознялся скорее иныхдо вершин ратной славы и доблести, даже меня поражая своей храбростью и отвагой — как себя самого ты сумел преломить, став иным. Ты ведёшь за собой уже даже не когуры Ярнвегг, а своим крепким духом несравненно больше людей — словно сам Эрха, бывший век назад таким же юным, но дерзким и мужественным, вознявшимся своейбескрайней отвагой, став некогда самым славным человеком нашего орна после прародителя Дейна.

Ты храбр и честен, сын — и жаждешь справедливости и отмщения за своих братьев, как должен. Но будь осторожен на этом распутье — ибо Всеотец не любит неправды…

Взгляд Бурого вдруг стал суровым и твёрдым как откованное железо — каким редко бывал у скригги Дейнблодбéреар, привыкшего говорить по чести, ища сложных путей замирения многих — но в сердце своём от рождения бывшего кровью семейства воителей, не прощавших обид и привыкших отмщать за кровь близких по древнейшему праву воздать смерть за смерть, жизнь за жизнь…

— И если тебе суждено будет сре́шить Льва Арвейрнов собственной дланью — моё сердце возрадуется, что ты сможешь воздатькак и должен за братьев — чтобы его головой, смертной виры ценоюих кровь была отмщена пред всевидящим взором алкающего тогоВсеотца. Пусть будет так, как и до́лжно случиться… и как ты и столь жаждешь — хоть и неизвестна причина того для меня.

Но если Лев окажется перед тобой раненым или безоружным — то оставь ему жизнь и свободу, как бы это тебе не казалось во гневе позорным… и даже глупым. Тем ты покажешь своё превосходство и доблесть — как настоящий мужчина, способный держать в узде рвущие его душу ненависть и жажду отмщения.

Доннар умолк на мгновение, всё так же пристально глядя сыну в глаза.

— Ты моя кровь — мой наследник и будущий скригга Дейнблодбéреар, и должен уметь зрить вперёд… и уметь говорить когда нужно — как приходилось и мне, уняв гордость и гнев. Иначе ты только посеешь тем новое зло, какое однажды вновь прорастёт очередной кровопролитноюраспрей, подобной сегодняшней. Доблести в этом тебе будет больше, чем если своей жаждой крови ты породишь так в грядущем тем нового Льва — как наши предки вслед за убитым Клохламом породили его беспощадного, несломимого и непрощающего сына…

Айнир молчал, глядя в удивительно спокойные глаза говорившего с ним родителя. От последних его слов он едва не вспыхнул словно брошенная в пламя солома — вновь вспомнив о Майри.

«Отец… если бы ты только прозрил, о чём сам говоришь! Знал быты хоть, от кого бы могли пойти эти его сыновья — последь их сáмого заклятого кровного недруга, Áррэйнэиз дома Килэйд — от дочери твоего храброго брата, от твоей любимой и некогда столь достойной племянницы!»

Точно насмешка, из прошлого в памяти вдруг всколыхнулись слова скригги Гальдуров, больно ударив незримой пощёчиной точно под дых: «я жить буду, кровь мою вам не убить!»

Как непросто порой выбирать себе путь сквозьраспутья — и платить за то цену, за каждый наш выбор и шаг… Всю свою жизнь он почитал и преклонялся перед именем их великого предка, славнейшегоЭрхи — величайшего из героев их времени, равного славой самому Дейну. И теперь, вспоминая ту зловещую белую прорублину на стволе родового столпа он спрашивал и спрашивал себя, обращаясь всё в тщетных взываниях к духупочившего старика.

«Что привело тебя к такой последней воле, скригга? Отчего вдруг твой доблестный дух так повергся в терзания? Ужель и ты сам так однажды стоял на подобном распутье, и неужелиступил на него той неверной тропой, за что нынчекараешь себя самогó этим вечным беспамятством средь всех потомков? Отчего?! Скажи, шепни своими незримыми устами из заоблачных Чертогов Клинков, из недостижимой живым выси их сияющих врат — как поступить твоему праправнуку, всегда стремившемуся походить на тебя, желавшему быть как и все в их семействе достойным того триждыгордого имени зваться НесущимКровь Дейна?!»

Но ответов на свой вопрос Айнир не знал — и небо, залитое алою рябью от вставшего солнца, было немо и безмолвно.

— Хорошо, отец… — тихо сказал он, кивнув головою в согласие.

— Вот и славно! — Доннар притянул к себе сына, крепко обняв и на миг удержав в своих прочных отцовских объятьях, словно не желая того отпускать от себя — туда, где скоро уже закипит под серпом стали жатвой сердец беспощадная битва.

— Будь осторожен, сын. Возвращайся живым — меня понял? Я хочу увидеть от тебя внуков, Айнир, наконец-то стать дедом — слышишь?! — тряханул он того за загривок.

— Успею ещё, отец. Прежде и не искал такую средь дев… а сейчас не до свадебв кровавую пору. Не хочу кого делать вдовою до срока… — махнул он рукою, со злостью сжав зубы и хмурясь, — проще так, чем к кому привязаться. Сам свидетель ты был, как бывает — как с Гудрун…

— Знаю, сын — всего ты себя отдал нашему дому в час распри на службу — стал другим, чем ты есть, против собственной воли, много жёстче и крепче. Такова доля тех, кто избрал путь багряной руды и железа… Кровь героев пылает огнём, разрывая их жизни уклад — и неся через бездну и к славе, и к смерти. Но братья твои то же самое прежде твердили — и вот теперьты один лишь остался из крови моей…

Великую славу успел обрести ты не по годам своим, Айнир. Только слава людская перед временем пыли подобна — дунул вихрь, и истаивает она в краткий миг, когда некому эту славу принять и твою кровь продолжить, умножая деяния достойных.

Отец смолк на мгновение, пристально глядя на сына.

— Ты остался один у меня. Помни это — и то, кто ты есть…

Айнир молчал, как-то тяжко нахмуривлицо и закусив губу — словно отцовскиеслова расшатали что-то в его душе.

— Ну ступай, малый, — Доннар усмехнулся и легко похлопал сына по плечу, — не мне тебя жизни учить уже. Она такова — что порою приходится жертвовать больше, чем нужно… и владетелям трижды, быть может, за прочих.

Айнир хмуро кивнул, соглашаясь с родителем.

— Что одна, что другая невеста… Неважно, коль выбор таков нам… — сказал он негромко, с безразличием в дрогнувшем голосе, — но сначала должны мы взять верх над врагом — а потом уж как будет…

— Верно, сын. Час пришёл. Я буду скоро — только Бер мне поможет броню натянуть.

— Хорошо, отец. И ты береги себя тоже.

Айнир сделал шаг в сторону — но внезапно опять обернулся к родителю.

— Погребли их хоть всех по-людски там, отец? — негромко спросил он, взирая в глаза тому с некой надеждой.

Доннар кратко кивнул головой.

— Тех, кого получилось… Хугиля свора иных на куски изрубила, мертвецов из их склепов в святилище Скъервиров даже сотлевшие кости всех бросила в грязь — так он мстил, упивался расплатой за братьев. Иных было узнать даже трудно, как Сигвара с сыном — а кого-то и тел их совсем не нашли.

Доннар умолк на мгновение.

— Может тихо кто павших погрёб в городище, пока Ройг ещё был на цепи, и не выгнал прочь этих детей одедраугра с Хугилем, наведя там порядок, — отец вдруг запнулся.

— Абыть может их псы там… Не знаю, сын…

— И её? — Айнир в ярости скрипнул зубами, зажмурясь.

— Может быть… Так уж есть, сын — и того не вернуть…

Айнир долго молчал, глядя вдаль словно сквозь бездну мглы. Взгляд его стал безразличным, пустым — и Бурому вдруг стало страшно за сына, что тот смотрит теперь в саму смерть.

— Хорошо, отец. Встретимся в поле.

Загремел низким голосом рог, призывая к сражению.

— В ряды! — разнёсся над станом приказ, и тысячи людей засуетились, спешавыступать. Звенели бессчётные звенья надеваемых кольчуг и чешуйниц, с шуршанием покидали ножны отточенные мечи. Солнечные лучи заблестели на глади шеломов, брони, шишаков на щитах. Скрипели стягиваемые тетивами грозные луки. Внебо взметнулись колючими иглами многие тысячи жалящих копий и пик, трепеща по ветру пёстрым вихрем стяжков самых разных цветов и рисунковпришедших со всей Дейвóналáрды семейств.

— Они выступают!

— Дейвóны вышли из стана!

Окрики наблюдавших за вражеским воинством дозорных пронеслись над загонами Эйрэ, заставив их ряды подтянуться и выровнять строй. Защетинились в высь к небесам древки тысяч отточенных копий, зашуршало железо голодных клыков Пламенеющего, заблестели разящие клювы секир. На глазах прежде раскиданная по этому краю пустоши толпа в один миг обращалась в суровое, грозное, собранное воедино и готовое к битве могучее воинство.

— Без вóротов двинулись мохнорылые, — Гайрэ Ловкач прижав руки к вискам торопливо прижмурился, пристально выглядывая самые дальние ряды войск противника, — в стане их кинули.

— Неспроста так… солома хитрит, — буркнул вершний копейных по левую сторону войска.

— Вот как они, значит, решили на нас выступить, — подал голос брат фейнага Кроммах, — япредвидел такое, áрвеннид — но не ловушка ли там нам подстроена? Что на то думаешь?

— Увидим, — сказал Тийре негромко, — в каждый десяток свой передайте: без приказа наш строй не ломать, и копейные ряды держать прочно от вражеской конницы сбоку. Иначе мы сами можем быть окружены и смяты. Фиар, Киан — лучников по краям выстроили?

— Готовы, владетель.

— Почтенный Риангáбар, в засаду в лесу пару тысяч для бокового удара ты выставил?

— Уже на месте, почти в спину дейвóнам зашли… Лишь бы сумели те вовремя увидеть или расслышать наш знак к их удару.

— А ты что нам скажешь, Áррэйнэ? — один из лу́айд-лóхрэ копейных загонов обратился к нему, тут доселе молчавшему. Но Лев Арвейрнов не ответил, взволнованно прижав искалеченную ночью ладонь к багровеющей стали полосчатки нагруди, где под ней билось сердце, стискавшееся от раздумий.

Бури Несущий, Держатель Бескрайнего Неба — ты любишь сок жизни, льющийся алым со своих острых клыков и когтей, закаляющий жаром багрового твёрдость и дух твоих смертных детей… Но когда прекратится тот страшный поток — неужели тогда лишь, когда не останется никого из славящих имя твоё? Развемало всем нам той пришедшейся славы и доблести, что выпали долей их в распрю? Если эта война лишь непостижимый рассудку нас, смертных, раздор твойс суровым отцом всех дейвонов Горящим, останавливающим ледяным взором сердца — а мы, ваши сыновья, лишь живые мечи, которыми жизнедавцы ведут состязание — то явите свой знак, каков будет ваш жребий?

— Боги покажут, что ждёт нас сегодня, — сказал он наконец, оглянувшись вокруг и найдя взором друга. Áрвеннид был уже снова спокоен и твёрд, словно те терзавшие его душу тяжёлые мысли оставили сердце потомка Медвежьей Рубахи.

— Боги покажут… — согласно кивнул им седой словно снег головой стоявший тутстарый дэирви́ддэ Диáрмадд, один из старейших служителей Трёх в главной святыне на горе Крáиннэ, сопровождающий воинство áрвеннида в этихвыправах и битвах.

— А что они изрекли тебе ночью, почтенный? — спросил его Тийре.

— Пламенеющий Ликом был скуп на знамения. И пусть он не изрёк ничего о грядущей победе для нашеголюда — но дал знать, что не вкусим мы тем до заката и той горькой доли поверженных.

— Однако, неясное предзнаменование они дали… — нахмурился сын Дэйгрэ, в раздумьях почёсывая подбородок.

— Всё сегодняв руках наших, áрвеннид. Мы сами скуём ту победу над нашим извечным противником — или совьём себе новые узы неволи. Так было всегда для народа Эйрэ. Мы лишь дланьих, что стискивает клыки и когти Пламенеющего — но эта же дланьи разит ими всякого недруга. Выводи людей к битве, и отринь страх из сердца.

— Добрые слова, достойный Диармадд! — одобрительно проговорил стоявший подле áрвеннида старый Ллугайд из Кинир, приведший к сражению силы множества кийнов Помежий, чьи ощеренные копейными жалами ряды стояли по левую руку их воинства.

— Веди нас, владетель. Время идти на врага, — добавил он, обратившись к сыну Медвежьей Рубахи.

— Пора, — негромко промолвил áрвеннид, — выступаем!

Окружавшие их лу́айд-лóхрэ согласно кивнули, и в это миг каждый из них, верно, поручил себя Бури Несущему, чей молот извечно бьёт в щит необъятно безбрежного неба — его наковальни, полной жалящих жаром людские сердца негасимых пылающих искр.

— Вперёд! — призывный клич вершних разнёсся над станом, устремляя загоны вперёд, к жару скорой уже, уконованной волею рока всем битвы.

Страшным гулом вознёсся над пустошью рёв исполинских, окованных бронзою керв, уносясь кнебокраю и дальше пугающим звуком призыва к сражению.

Рок пал. Время пришло.