…Но Буря Придёт

Nameless Ghost (2024)

Вымышленный мир или иная история нашего? Решать то читателю. Мрачная сага из мира суровой архаики, наследия века вождей и героев на фоне полуторатысячелетнего противостояния столкнувшихся на западе континента ушедших от Великой Зимы с их прародины к югу дейвонов и арвейрнов, прежде со времён эпохи бронзы занявших эти земли взамен исчезнувших народов каменного века. История долгой войны объединивших свои племена двух великих домов Бейлхэ и Скъервиров, растянувшейся на сто лет меж двумя её крайне горячими фазами. История мести, предательства, верности, гибели. Суровые верования, жестокие нравы времён праотцов, пережитки пятнадцативековой вражды и резни на кровавом фронтире народов — и цена за них всем и для каждого…

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ВТОРАЯ"…ТЕ, КТО МНОГО СМЕРТЕЙ ПРИНЕСУТ БЛИЗ СЕБЯ…"Нить 16

Полыхнула как острое лезвие вспышка небесной стрелы, и раскат побежал над застывшею гладью Глеанлох, во тьме наступающей ночи как рокот звуча перекатом меж бурр тверди Конналов. Ненастье шло чёрною тучей с заката, уже окропляя долину у озера первыми каплями ливня в ночи.

— Дурной знак, тётя Эмер — гром перед самой зимой? — оторвалась от игл и нитей уж зевавшая Луайнэ, вороша в очаге угасавшие угли и дунув на свечку, освещавшую труд сестры Этайн. Дочь хозяина тоже убрала полотнище, из которого прежде кроила куски на рубаху.

— Может быть… — лишь уклончиво молвила той пожилая сестра дегтяря, смотав пряжу на локоть и подав племяннице, — знак богов ещё нужно узрить, вразуметь его смысл, постичь то, что предчертано ими.

— Ты ведь зрящая тоже, почтенная? — вдруг спросила у той дочерь Кадаугана, глядя в глаза тёти Луайнэ.

— Лишь чуть-чуть, гэйлэ… Может Праматерь хранила всю чашу не дать ту испить, чтобы взять эту силу как оные, — Эмер воззрила на Этайн, повернувшись к той вполоборота.

— Можешь прозрить мне? Прошу…

— Что-то чуешь дурное ты, гэйлэ? Или просто узнать, что грядёт тебе вскоре?

— Неспокойно чего-то… — дочь фейнага Конналов вздрогнула, глядя на резкие отблески света, когда молнии били над озером, разрывая тьму ночи как нож разрубает полотнище, уходя на восток до Рябиновой Кручи — и дальше, до скал перевала ближайшего кряжа сквозь Ан-меан-слейбха — к горе.

Эмер взглянула на угли в печи, на их рдеющий блеск.

— На огне не способна прозрить, нету силы на это. Но на крóви могу.

— Погоди, тётя Эмер — я курицу нам изловлю для такого! — Луайнэ было вскочила на ноги, устремляясь бежать из покоев на двор. Но сестра дегтяря повелительным жестом велела той сесть.

— Пусть живёт уж несушка до празднества. Есть сильнее гадание. Нужно из озера сколько воды взять своею рукой тебе, гэйлэ.

— Я сама принесу! — подскочила вновь Луайнэ.

— Говорю же — своею рукой. Не тебе же предсказывать буду… Только кто тебя выпустит ночью из укрепи, Этайн?

— Будто не знает она, как пробраться до озера мимо всей стражи тут, тётя! — хохотнула с усмешкою Луайнэ, но заметила взгляд сестры и осеклась.

— Принесу. Дождь не пламя, обсохну…

Этайн резко поднялась и чуть не бегом понеслась из покоев чертога на двор, где за стенами кадарнле рядом лежали озёрные плавни густых камышей и аира.

— Вот. Достаточно?

Мокрая в ливень до пят Этайн тихо прошла к очагу, и протянула в ладони сестры дегтяря небольшую глубокую плошку, доверху залитую мутной водою из озера.

— Хватит прозрить. Только…

— Что?

— Не одна лишь вода мне нужна… Ты же крови боишься ведь, гэйлэ. Чужой ещё ладно, а вот от своей враз сама не своя ты становишься.

— Хозяйка, та язва из Модронов, про тебя ещё в детстве болтала, что ты даже не то, что родить — с мужиком лечь впервые от страха не сможешь! — поддакнула Луайнэ, — может не стоит тебе прорицания спрашивать?

Этайн сжав губы мотнула своей головой, и сурово воззрила на смолкшую дочь дегтяря.

— Пусть боюсь… Но так нужно.

— Дай ладонь свою, гэйлэ. Будет больно — но ты потерпи…

Пока Луайнэ кутала Этайн в сухую накидку, вытирая той волосы, Эмер взяла ладонь девушки в пальцы, и отточенной острой иглой точно жалом ударила в кончик мизинца. Дочерь фейнага Конналов стиснула зубы, и в волнении молча взирала на то, как багровые капли стекали по краешку плошки в холодную воду Глеанлох, сливаясь с их тёмной волной, когда плошка дрожала в ладонях её, замерзавшей от холода.

— Глянь туда, гэйлэ — а после дай мне.

— Что сказали они, тётя Эмер? — Луайнэ тоже с волнением ждала ответа богов для сестры.

Эмер долго молчала, взирая в кровавую воду, болтая её в узкой плошке, взирая на нечто, что видела в той круговерти.

— Нить иная прочна, твёрдо свита — но столь много острейших ей ножниц предчертано встретить, что не знаю, насколько той прочности хватит там, гэйлэ… — вздохнула сестра дегтяря, подняв взгляд на дочь фейнага.

Этайн вздрогнула — не от озноба.

— Вправду беда его ждёт?

— Разве нет? Он из тех, кто проходит по краю, по самому лезвию жизни — ибо должно так быть, таков рок его доли, в том месте в то время, как нынче. А вот вам…

— Что, почтенная?

— Что быть может напрасно ты ждёшь наступления лета, дочь Кадаугана. Не овить ваши руки на свадьбе невестиным поясом, гэйлэ — ни здесь, ни сейчас, ни быть может потом…

— Что узрила ты, Эмер? — спросила её вопрошавшая.

— Может встанет меж вами иная — кто судьбы не даст исплести воедино. Кто разделит вас прочно, как клин рассекает полено надвое, не дав их свести в одно целое.

Этайн застыла на месте.

— Кто то будет — ты можешь прозрить мне?

— Да — скажи, тётя — имя той сучки ты можешь прозрить нам? — поддакнула Луайнэ, вспыхнув как пламя, — я ей волосы живо прорежу, той выскочке влезшей! Кто она, и откуда?

— Моложе? — спросила негромко у Эмер застывшая Этайн.

— Кто знает? Быть может и так… — тётя Луайнэ снова взглянула в кровавую воду, — а быть может такая, кто вас двоих будет сильнее, красивей, опаснее… кто в руке своей держит десятки судеб, нити чьи заплелись в один узел столь прочно — что быть может нет силы его расплести никому…

Эмер отставила чашу на стол и взяла в свои руки моток изготовленной пряжи. Сестра дегтяря закрутила его в два витка, затянув посильнее свернувшийся клок тонких нитей — и подала дочери фейнага.

— Попытайся, быть может получится, гэйлэ… Попытайся расплесть его — как было прежде.

Этайн взялась за сплетённую скрутку, тщетно рвя перевившийся узел ногтями, закусив от волнения губы. Порез в пальце опять закровавил, марая светлевшую шерсть алым кропом сочившейся крови.

— Иной раз судеб узел нельзя расплести нам никоею силою, гэйлэ, — Эмер подала дочери Кадаугана острые ножницы, разведя их железные жала.

— Лишь разрезать…

Прежде вдруг охвативший её сердце страх так же резко пропал. Вместо него пришла ярость, а уши отказывались верить тому, что было услышано здесь и сейчас. Эти двое молодых а́рвейрнских волков спокойно сидели в каком-то десятке шагов от неё, и как на грядущем совете обсуждали неслыханное — истребить весь их орн, перебить её родичей, начиная со скригги — теперь хворого и беспомощного! И она, в чьих жилах с рождения тоже текла эта кровь, слышала ими замысленное — и не могла ничего сделать — бессильная и одинокая, очутившаяся в неволе среди чужой земли женщина…

Внезапное озарение, ниспосланное не иначе самим Всеотцом, точно вспышка Его полыхающей жаром огни́стой стрелы вдруг зажглось в её сердце. Нет — не бессильная!

Стиснув в пальцах под тканью скрывавшей его от всех взоров нательной рубахи родительский знак громовых стрел Горящего, Майри вдруг поняла, для чего Всеотец сохранил своей дочери жизнь, не дав вражьим мечам и петле оборвать её вздох, когда обоз старого Освира разгромили в лесистых уделах Помежий, а конь сломал ногу на спуске во время поспешного бегства к ближайшему городищу. После стольких месяцев отчаяния и утраты надежд на свободу дейвóнка внезапно прозрела, для чего нужно было пройти через эти невзгоды: чтобы будучи здесь — в плену в сердце Эйрэ в само́м их ардкáтрахе — очутиться вблизи с ничего не подозревавшими двумя опаснейшими врагами дейвóнов — этим молодым, но яростным и опасным воителем-áрвеннидом из рода Бейлхэ, и с самим Львом А́рвейрнов — убийцей её кровных родичей, страшнейшим из противников её народа, превзошедшим самогó Каменную Руку. Чтобы очутиться совсем рядом с ними, не подозревающими ничего о том, кто такая она — и…

«Вотин, хвала тебе!» — в мыслях обратилась она к Всеотцу с благодарностью, — «спасибо, что ты привёл меня! Если ты не забрал мою жизнь в прошлый раз — то бери её нынче! Я готова!»

Взор её торопливо метнулся по всем сторонам погрузившихся в сумрак мерх-а-сьóмрах. Майри торопливо смекала, как ей содеять задуманное. Одна была одна — слабая женщина — против двоих крепких мужей, опытных воинов и убийц, и ничего не сумела бы сделать с обоими сразу пустыми руками. Но Всеотец всём даёт по нужде — и сейчас она будет не безоружная…

Глаза её впились в расписное широкое блюдо на дальнем столе у другого окна, доверху заваленное яблоками и сливами, осенними плодами с которого угощались все в девичьих. Среди их желтоватых бочков точно молния в отблесках свечек сверкнуло изукрашенное узором извитой травы по железу короткое лезвие с резной рукояткой.

Нож. Совсем небольшой — только яблоки чистить — с узким лезвием не длиннее мизинца… Но всё равно острый клык дара Эльда, что приводит своим леденящим укусом даже сильнейших из смертных мужей в бездну ям сотрясавшего твердь земли Хвёгга…

— Как дела твои с Конналами? — точно вспомнив о чём-то спросил у товарища Лев, подмигнув тому — ожидая от друга хороших вестей.

— Да было ли время мне летом до дел этих? — отмахнулся невесело Тийре, — лишь раз был там в Глеáнлох, как вышло идти по пути до Помежий. Хорошо хоть что Гайрэ всё время гонцом мне надёжным здесь служит — не только отцу и их фе́йнагу вести он возит, как вернулся со мной из выправы в Мор-Гвеллтог.

— Как он там — цел?

— Что Железному будет? Побывать успел в путах в плену, но сумели отбить их загон наши люди. Брата среднего их там в бою положили кочевники стрелами — вряд ли ты слышал про Мабона гибель?

— Не слыхал. Так согласие дал тебе Кáдауган? Говорил с ним о старшей его ты?

— Как бы ни так! — махнул рукой Тийре, — фе́йнаг Конналов тот ещё пень, упёрся как бык в этом деле. Ясно же вижу, супруга его подбивает противиться. Мол, нельзя Этайн замуж отдать — ведь и года ещё не прошло, что скорбеть ей по че́сти положено, как не стало её жениха…

— Вот нашли отговорку! — со смешком фыркнул Аррэйнэ.

— Оно так… Говорит, после празднества Белтэ являйся ко мне толковать насчёт дочери.

— Ну, до весны уж недолго осталось. Неужели и дальше откажет их фе́йнаг?

— Чувствую, толку там много не выйдет… — Тийре на миг приумолк, хмуря брови, — сам ты слышал наверное, что случилось меж мною и Родри на севере…

— И правильно сделал. Урода такого в дому Врагобойца давно не рождалось. Я бы за такое требух ему выпустил… — Аррэйнэ в злости ударил по доскам скамьи кулаком.

— Может и правильно… — пожал Тийре плечами, нахмурясь, — выбор мне был там такой себе, знаешь. Или лишиться всего, или Братоубийцею прозванным быть как теперь…

— Так что сказал тебе Кадауган? Присягнул ведь тебе он тогда.

— Обещаниям Сильного верить теперь — цена Мурхадда дара. Точно монету её разменять Гвенол нынче готова, сама всё решая в дому за супруга. А мне ссориться с ним не с руки — в Эйрэ Конналы третьи по силе, и дают мне немалое воинство, стерегут все уделы Помежий…

Тийре какое-то время молчал, хмуря брови, закусив губу в тяжком раздумье.

— Так что сам видишь — и для а́рвеннида не всё по закону посильно…

К ним подошла Айб, тревожа владетеля.

— Почтенный — явился слуга. Тебя ждут на Совете.

— Ну что, Лев — пойдём? — Тийре привстал на ноги с кресла, — нас уже там заждались.

— Плесни-ка полегче чего, а то голова от усталости точно в тумане, — Áррэйнэ обмахнул лицо дланью, отложив пустой рог на скамью, — пока на Совете ещё натреплюсь языком что и как этим летом нам выпало — так совсем с ног свалюсь. Две восьмины в седле отсидел ведь без отдыха за день.

— Сейчас водицы хлебнём и пойдём, — Тийре встал во весь рост, обернувшись к окну, и громко окрикнул:

— Ти́веле!

— Что? — впившаяся взором в лежавший на блюде клинок и вся ушедшая в себя Майри не сразу сумела понять, что áрвеннид обращается именно к ней.

— Эй, Ти́веле — у тебя на ушах что ли косы?

Майри вскочила на ноги, стараясь своим напряжённым лицом не открыть охватившего сердце волнения от услышанного.

— Да, владетель — прости, сон мне очи застил… — она торопливо отёрла ладонью лицо, сделав вид, что очнулась от дрёмы.

— Открой-ка окно — а то душно тут, — сказал ей сын Дэйгрэ, направляясь к стене у дверей входа в девичьи.

Дочь Конута подскочила со своего места, растворив длинную слюдяную дверку в резной оконице и тяжёлый ставень снаружи. Ворвавшийся ветром в чертог ночной холод хлынул внутрь, приведя её в чувства.

В руки Майри давплась такая возможность сразить сразу двух их врагов — и вот прямо сейчас те исчезнут отсюда, уйдут на совет, где решится судьба её орна, её близких и родичей… И да — этот А́рвейрнский Лев, какого она теперь зрила воочию — он сделает это, точно так же как силами всего пяти тысяч предал огню и железу множество твердей и селищ Дейвоналарды. Он сможет то сделать, доселе невероятное и непостижимое никем из воителей. И она, будучи не в силах ничего изменить, лишённая воли и заточённая здесь во дворце, станет молчаливой соучастницей смерти их старого скригги, её дяди Доннара и множества прочих родных из Несущих Кровь Дейна — всех их…

Майри поняла, что лишь сейчас у неё есть возможность убить их, пока оба а́рвейрна находятся в мерх-а-сьóмрах — одни и без оружия, потерявшие прежнюю бдительность в родных им стенах — занятые речью с глазу на глаз, отяжелевшие от еды и и уже захмелевшие от выпитого вина. Иного подобного случая больше не представят ей боги — и действовать нужно немедля.

Тийре тем временем встал у дверей, обернувшись к дейвонке спиной. В изукрашенных росписью нишах стояла посуда с различною утварью, и áрвеннид потянулся рукой за кувшином с водой, кою пили служанки — налить захмелевшему Льву и себе. Это не ускользнуло от напряжённых глаз девушки, что прежде сидевшие рядом противники разделились. Один из врагов — сам владетель — был по-прежнему далеко, почти что в десятке шагов от дейвонки. Но второй — более опасный из них — по-прежнему оставался поблизости, утомлённо воссев на скамье спиной к Майри и даже не замечая её присутствия.

И так близко от неё — тот, на ком лежит не отомщённая кровь её братьев и прочей родни…

Преодолев то волнение, заставившее сердце стучать часто-часто, а живот весь скрутить мелкой рябью, глубоко задышав для спокойствия Майри не торопясь направилась к столу. Взяв левой рукой с блюда самое большое и налитое из яблок, она для виду укусила его. Правая же ладонь в этот миг стиснула черен ножа, быстро пряча его острое жало в рукаве нательной рубашки, прижав пальцами край рукояти, дабы не выронить смертоносный клык на пол. Никто из сидевших в покое и занятых пряжей и иными делами служанок даже не заметил, как короткое лезвие исчезло в руке у дейвóнки.

Непринуждённо, с лёгкостью ступая отделявшие их друг от друга шаги, Майри тихо подошла к той скамье, впившись взглядом в затылок неподвижно сидевшего там Áррэйнэ, пока áрвеннид был спиной к ним, наливая в два кубка воду из кувшина, и говорил, обращаясь к Убийце Ёрлов:

— Как думаешь — там на севере начались заморозки? Ночами грязь схватывается в лёд, и кони с лёгкими вóротами пронесутся незамеченными через эти малолюдные земли.

— Самая пора… — Áррэйнэ откинул голову на подушку, борясь с хмелем и навалившейся на него за долгий конный переход до Аг-Слéйбхе усталостью, — …пока ещё не выпал снег и не настал чернотроп на прежде неприметных путях. Выходить надо нынче же…

До скамьи оставплся всего один шаг. Лезвие скользнуло из рукава жалом вперёд, и дейвонка тихо позвала Льва А́рвейрнов по имени:

— Áррэйнэ…

Он отклонил голову назад, глядя через плечо — кто это из служанок окликнул его. Перед глазами Убийцы Ёрлов мелькнула чья-то стать с долгими светлыми волосами — и тут резкий стук яблока об пол заставил Áррэйнэ обернуться. В следующий миг девичья рука с силой обхватила в сгиб локтя его шею под челюстью, и блеснувший серебром во взметнувшейся правой ладони клинок резко ударил Льва в горло.

Боли Áррэйнэ не почувствовал — лишь оглушивший его сильный шум, будто окружавшие звуки и голоса доносились из глубины страшной бездны, точно шёпот увлёкших его в мир незримый живым теней скайт-ши. Словно чья-то тяжёлая длань вдруг легла на дыхание, перехватив его точно в тиски и заполнив рот липким, горячим и терпким комком, выплеснувшимся алым из губ вместо выдоха.

Защищаясь, он вскинул ввысь руку, пытаясь отгородиться от следующего удара — но та же незримая длань, что держала дыхание в удушающей узде, словно лишила мужчину большей части его прежних сил. Пальцы не слушались, и лишь слабо впились в падавшую на него во втором ударе девичью руку, пытаясь схватить её за запястье и отвести от себя. Сил не хватило, чтобы выдержать это — и второй удар снова пронзил его горло чуть выше ключицы, забрызгав глаза краснотой тёплых брызг.

Он отчаянно пытался сопротивляться. Пальцы бессильно старались остановить следующий выпад ножа. Третий удар вонзился в грудь Аррэйнэ, скользнув мимо сердца по встретившемуся на пути железа ребру, разрезая одежды и кожу.

Лёгкий говор в покое превратился в истошный всполо́шенный визг, когда служанки увидели залитого кровью Льва А́рвейрнов, слабо пытавшегося защититься от ударов ножа.

— Мамочки! — заверещал кто-то из женщин.

Стоявший спиной к ним с кувшином в руках Тийре стремительно обернулся, в волнении выронив на пол тот.

— Лев!!! — заорал он истошно, бросаясь к лучшему другу, которого прямо в этот миг убивали у него на глазах. Всего и был тот десяток шагов до проклятой скамьи, которые Тийре пролетел одним скачком точно стрела — но показавшийся ему бесконечно долгими. Он видел лишь распростёртого навзничь Áррэйнэ, чья рука пыталась удержать падавший на него раз за разом нож, с каждым мигом всё больше слабея и бессильно обваливаясь словно плеть. А над ним, нависнув сверху как хищная рысь над закогчённой добычей орудовала окровавленным жалом та самая дейвóнская девка, которая всего миг назад смирно стояла у отворённого по его просьбе окна — с перекошенным от ярости лицом вонзая лезвие едва не по самую рукоять в грудь Убийцы Ёрлов.

Прочие служанки в растерянности метались по покою, отчаянно голося. Какая-то из них — чуть похрабрее других — попыталась подскочить к дейвонке и схватить её за руку, но в ужасе отпрянула перед промелькнувшим у глаз окровавленным ножом — а может и перед яростным взором противницы.

Тийре попытался схватить ту растопыренной пястью за шею и перехватить руку с ножом за запястье, прежде чем та не успела перерезать его другу горло. Однако дейвонка не дала застать себя этим врасплох — клинок с выпада вонзился в левое плечо áрвеннида, заставив того отпрянуть назад. Майри с бешенством в глазах вскочила с залитой кровью скамьи, где осталось лежать безжизненное тело Убийцы Ёрлов, и как разъярённая львица накинулась на второго врага, делая следующий выпад окровавленным лезвием, снизу тыча им прямо в живот тому.

Страх на миг охватил сердце Тийре — но на смену ему пришла ярость, жажда бороться за жизнь, когда та оказалась для него, безоружного, на грани со смертью — такой близкой от лезвия в пальцах противницы. Неудачно отбив следующий выпад клинка левой рукою, по которой наискось прошлось остриё, разрезав одежду и кожу у локтя, он сделал отмашку, заставив дейвонку на миг отскочить. Шансы их — безоружного и вооружённой — верно были равны, но следующий резкий удар в открывшееся правое плечо заставил Тийре вскрикнуть от боли. По рукаву тут же хлынула тёплая кровь из глубокой колотой раны, и рука тут же разом ослабла. Дейвóнка была гораздо опаснее, чем сперва показалось ему — владевшая ножом так, словно её научали этому умению опытнейшие из воителей.

— Охрана! — рявкнул он во всё горло, укрываясь от выпадов стали, защищаясь подхваченной со скамьи подушкой, сквозь разрезы которой как снег уже сыпались перья — так видно и его потроха уже падали бы на пол, не защитись он хоть чем от ударов.

Залитая кровью Майри продолжала теснить безоружного нелруга в угол, забыв про усталость. Что живой из дворца ей не выйти — она поняла сразу, как только схватила тот нож со стола. Теперь дочери Конута оставалось лишь только одно — во что бы ни стало покончить и со вторым из врагов, пока в мерх-а-сьóмрах ещё не подоспела дворцовая стража, а соседки её не решались вмешаться, теснясь по углам от испуга.

— Охрана!!! — свирепо кричал во всю глотку сын Дэйгрэ, защищаясь изодранной в клочья подушкой, стремясь всё же с долгой руки дать противнице в голову, принудив ту хоть бы на миг замереть. Терявший кровь áрвеннид слышал из перехода за дверью далёкий пока топот ног привлечённых сюда его криком и женскими воплями стражников. Изловчившись, он подловил краткий миг, когда теснившая в угол его эта бешеная волчица слишком далеко отвела руку с ножом для удара. Для вида пытаясь схватить её пясть Тийре резко ударил дейвóнку в лицо кулаком с неприкрытого левого бока, заставив отпрянуть назад.

Майри с хриплым стоном выдохнула, но удержалась на ногах несмотря на возникшую перед лицом круговерть, когда в глазах потемнело на миг — отступив на пару шагов. Горячая кровь брызнула из носа на разбитые подбородок с губами. Язык во рту онемел. Верно, этим ударом áрвеннид сломал ей кость челюсти. Но не оставив противнику ни мгновения, чтобы дать себя разоружить, она снова устремилась теснить того в угол, делая выпад за выпадом — и опять пропустила удар по предплечью, едва устояв на ногах. Теперь дейвонке было гораздо сложнее тягаться с ним в силе и ловкости — пусть и раненным, истекающим кровью, но всё одно крепким и закалённым в поединках воителем — несмотря на все раны державшимся на ногах и оборонявшимся, не подпускавшим к себе слишком близко.

Распахнув дверь ударом плеча в девичьи быстро ворвался первый из подоспевших сюда стражников — высокий крепыш в чешуйнице с коротким копьём наперевес. Сперва он не сообразил что к чему происходит, но потом вскинул оружие жалом вперёд и кинулся прямо на Майри.

Лишь те уроки, что дали ей некогда Айнир с товарищами, уберегли дочерь Конута от гибели. Она оставила áрвеннида и рукой отвела от себя древко пики, всадив нож в предплечье противника, оказавшегося в этот миг незащищённым — заставив того взвыть от боли и рухнуть на четвереньки. Тут в девичьи следом ворвался второй стражник с пикой, и не раздумывая бросился на дейвонку, оттеснив раненого товарища.

— Ах ты Шщарова дрянь!

Древко копья с размаху ударило в локоть дейвóнки, и она едва не выронила оружие из онемевшей ладони, отступая назад и перехватив липкий нож в пальцы левой руки. Второй выпад пики противника снизу застал Майри врасплох, не дав времени быстро метнуться к тому, уходя от удара вплотную к противнику с долгим оружием, неспособному действовать с пары шагов — и жало пронзило ей левую ногу чуть выше колена насквозь.

Отчаянный стон вырвался из прокушенных губ, когда Майри припала на пол на пробитую ногу. Из последних сил дочерь Конута вцепилась в торчавший из раны окровавленный ясень и вырвала жало из раны, издав истошный вопль боли, едва не теряя сознание.

Вбежавшие в покой стражники — а их подоспело сюда целых пять человек — увидев её безоружной всей кучей набросились на дейвóнку. Град их ударов сбил девушку с ног на пол, когда стальные жала несколько раз пронзили и порезали вскользь бока и плечи. Она ещё попыталась встать на ноги, но силы покидали дочь Конута вместе с лившейся кровью, заставляя ту сжаться в комок от разивших по рёбрам, пронзавших конечности лепестей пик.

В ладонь Майри случайно попала рукоять выпавшего на пол ножа, но защититься дейвóнка уже не могла — глаза застилала как мгла темнота, сжимавшая взор плотным чёрным кольцом, точно душащий жертву окру́т колец змея.

— Вот дейвонская гадина!

— Вот же тварь!

— Сдохни же ты, сука!

Заметив стиснутое в ладони убийцы остриё пробивший копьём её ногу стражник ударил жалом плашмя прямо в левый висок распростёртой ничком и пытавшейся встать дейвóнки. Сильный удар содрогнул ту — и Майри рухнула в черноту, бессильно растянувшись на полу посреди растекавшейся из ран алой лужи.

— Владетель, ты цел? — точно из мглы раздавались в ушах вопрошавшие окрики стражников, пытавшихся помочь державшемуся рукой за стену залитому кровью арвенниду.

— Что с ним? Жив?

— Лекаря живо сюда!

— Вот Шщарова яма! — раздался яростный крик одного из стражников, увидевших неподвижно лежавшего на залитой кровью скамье Убийцу Ёрлов, — Лев!

— Льва убили!!! — истошно выкрикнул другой.

Всего пара мгновений понадобилось Тийре, чтобы он резко пришёл в себя и кинулся к лежавшему навзничь другу.

— Лекаря! К лекарю живо его! — заревел он, срывая с плеч одного их явившихся стражников его плащ и рывком расстелив на окровавленный пол, — сюда его!

— Осторожно, дубина! — Тийре едва не хватил кулаком того воина, кто неловко взял неподвижное тело за голову, — полегче же, дурень, и так он едва жив!! Кладите!

Он обернулся к торопившимся возле дверей остальным прибежавший на крики.

— Зовите лекаря, Шщар вас пожри!

— Лекаря! — разнеслось по переходу за дверями среди подбегавших на крики воителей. Топот чьих-то ног дал понять, что приказ áрвеннида принялись исполнять незамедлительно.

Тийре с ходу раскрыл плечом створку двери из покоя, правой рукой держа край плаща с телом товарища, которого волокли вместе с ним ещё пятеро стражников.

— С дороги! — разнеслось под сводами тёмного перехода, распугивая спешивших сюда служек и прочую стражу, тащивших светильники.

— Áрвеннид, ты ранен! Позволь я! — подскочивший стражник перехватил край плаща из пальцев Тийре, по которым из ран на плече на пол кро́пила свежая кровь, стекая из рукава на половицы, — я держу! Отпускай же — держу!

— Прочь с дороги! — рявкнул один из несущих, когда шестёрка стражников во весь опор неслась по долгому тёмному проходу меж двумя рядами дворцовых покоев к освещённой сполохами смоляков лестнице, отгоняя подбегавших на шум любопытствующих служек.

Тийре оторвал от подола измаранной кровью рубахи клок ткани, прижав его к обильно кровоточившему плечу и сжав зубы от боли.

— Всех баб под замок! Не выпускать никуда, пока я не вернусь! — тяжело дыша стиснул он левый кулак, указывая троим оставшимся у входа стражникам их место дозора, — тут всё запереть и стеречь в оба глаза, не отходя!

Старший из троицы заглянул в опустевшие девичьи, залитые по полу и одной из скамей свежей кровью, чьи брызги все стены вокруг измарали зловещею рябью подтёков. С ненавистью бросив взор на неподвижно лежавшее в луже багрового тело дейвóнки он захлопнул дверь в покой, став с оголённым мечом у закрытого входа в мерх-а-сьóмрах.

— Вот тварь! Вот уродина клятая… Будь ты живой, сука дейвóнская — ты у меня бы…э-э-эх… — он не договорил, стиснув в ярости кулачище — и бросил укоризненный взор на одного из товарищей.

— Чего не могли вы живой её взять не убив, словно бабы вы оба?! Ты, Глевлвид, дурак что ль набитый? Допросить надо было — кто ту надоумил, и кто помогал?

— Она и меня же ножом ткнуть успела… — оправдываясь махнул рукой воин с копьём, — сам бы прежде скрутить её попробовал, Фиар, чем сразу чести́ть. Прямо зверюга какая-то шалая оказалась, а не баба — так, Конайрэ?

— Ага! Ну а мы как кровищу и нож увидали — сами прямь озверели, и давай её копьями тыкать… — поддакнул второй.

— Туда ей и дорога, вражине! Тьху! — злобно плюнул их старший, спрятав в ножны геáру, — повесить её было мало за это, суку дейвонскую! Я бы её…

— Так — а кто вообще притащил эту девку сюда во дворец? — почесал себе за ухом Глевлвид, оглянувшись на прочих товарищей.

— Ну как кто? — хмыкнул Конайрэ, — этот… скользкий.

— Та-а-ак… — протянул мрачно Фиар, отирая ладонью усы, — ну-ка живо к владетелю!

— Прочь с дороги!

Разгоняя окриками всех попадавшихся на пути служек и стражников шестёрка воинов ворвалась со своей окровавленной ношей в расположенную рядом с дворцом лечéбню, на ходу распахивая тяжёлые двери ударом плеча как тараном. Следом за ними вбежал раненый Тийре.

— Где Буи́ра?! — заорал он, разыскивая старшего лекаря кадарнле, опытнее которого не знал среди врачевателей кроме старого Коммоха — приёмного отца Áррэйнэ — который как на беду давно не появлялся в ардкáтрахе, странствуя с воинством в дальних краях — и говорят, осел где-то в одной из их северных твердей.

— Сюда! Тут он — сюда!

Кто-то уже разбудил лекаря ото сна, и теперь подзывал остальных к распахнутым дверям в один из покоев лечебни. Там их уже ожидал худощавый человек лет пятидесяти, чью голову серебром укрывала ранняя седина. Поверх обычных одежд он был одет в кожаный опередник — весь во въевшихся бурых отметинах крови.

— Буи́ра, сделай же что-нибудь! Чего ты стоишь точно столб?! — выкрикнул Тийре, врываясь в покой лекаря следом за стражей.

— Ты ранен, áрвеннид! — лекарь словно очнулся, увидев его изрезанные руку с плечом, к которым сын Дэйгрэ прижимал окровавленный обрывок одежды.

— Да не мне ты, а ему помоги! — Тийре отдыхивался от быстрого бега, опёршись ладонью о стену, — Лев же при смерти, не я!

Лекарь вновь стал спокоен.

— А ну вышли все вон! Столпились как Ллугово стадо… — он указал скучившимся в его покое воинам на раскрытую дверь, а сам торопливо развернул окровавленный плащ, вздрогнув от увиденного.

— Áрвеннид, я тут бессилен…

— Шщар!!! — Тийре в ярости изо всех сил ударил кулаком о стену — рявкнув так, что сам испугался своего свирепого и полного ярости голоса, — но ты же лучший из лекарей здесь у горы! Сам Коммох тебе был учителем — все знания передал, все травы и загово́ры ты от него знаешь!

— Áрвеннид — посмотри только, сколько крови он потерял. А эти раны на горле… да даже если он вдруг не умрёт неким чудом — Áррэйнэ навеки останется нем, страшным калекой.

— Да он же уже умирает, пока мы тут стоим! Он ведь жив ещё!!! Ты же спасал и таких в чрево раненых, что из нутроб уже кишки валились — и они потом жили, сам видел! Ты ведь лучший из лекарей, почему ты боишься?!

— Очнись, Тийре! Посмотри, какие у него раны… Áррэйнэ умрёт под моими руками, едва я к нему прикоснусь, — Буи́ра нахмурился, — а я ведь не бог врачевания, лишь простой человек. Он твой лучший друг, знаю… и ты сам сейчас в страшном гневе — а мне тоже жить хочется…

— Клянусь Ард-Бреном — и волоса твоего не трону, если…

— Он слишком слаб, áрвеннид… — Буи́ра несогласно мотнул головой.

Тийре вплотную приник к лекарю, схватив его за ворот одежды.

— Я не как твой владетель требую, а как простой человек прошу! Спаси его, умоляю! — он сполз на колени, — ни перед кем я ещё ниц не пал, даже перед воинством ёрла — лишь перед тобой одним. Спаси его! Он мне не просто первый из ратоводцев — он мне с детства единственный друг! Ни братья, ни даже отец — а лишь Áррэйнэ был мне всю жизнь ближе всех, такой же безродный как я сирота, ненужный отцу сын владетеля… Мы всю жизнь с ним держались плечо о плечо, тайн друг от друга не знали и защищали один одного! С ним вместе учились сражаться, жизнью вдвоём рисковали в выправах!

Арвеннид резко тряхнул лекаря за ноги.

— Он мне больше чем брат! Что я хорошего знал от родных, кроме насмешек с упрёками?! Ему одному я своей жизнью, всей нынешней властью обязан! Неужели не понимаешь, что не было бы Тийре без Áррэйнэ?! Ну спаси же его!!!

— Áрвеннид, встань. Не тебе передо мной коленями пол попирать, — сурово промолвил лекарь, тщетно пытаясь поднять упавшего перед ним ниц Тийре обратно на ноги.

— Послушай меня, Буи́ра! С ним мы с детства вместе: разом в прятки играли, разом сливы из садов воровали и учились письму, разом себя в обиду другим не давали… Вдвоём в первый раз браги хлебнули, вдвоём в голод с одного ножа ели; в одном ряду в бой бросались, вместе в первый раз пошли… — он не договорил, взяв себя в руки и видимо поняв, что не всё, что было в их жизни, говорится на слух. Тийре резко вскочил на ноги, вновь став спокойным.

— Понимаешь меня, Буи́ра? Клянусь — чего ты не пожелаешь, всё будет твоё — только не дай ему умереть! Первым фе́йнагом в Эйрэ тебя сделаю, своей правой рукой!

— Не нужно мне таких почестей арвеннид. Есть достойнее люди, кому той десницей владетеля быть по судьбе.

Голос лекаря стал непомерно серьёзен.

— Пока есть ещё время — спроси у богов, каков жребий у Аррэйнэ, возьмут ли они его жизнь? Тогда я попытаюсь сделать что в силах.

Он пристально взглянул прямо в глаза владетеля Эйрэ.

— Ну же — не медли!

Тийре словно очнулся от сна.

— Я скоро! Но сделай хоть что-нибудь, чтобы Аррэйнэ не умер, пока я в святилище!

— Иди, владетель! Не медли! — слова Буи́ры прозвучали как повеление, которого он, а́рвеннид Эйрэ, не мог ослушаться.

Сын Дэйгрэ бегом нёсся по узким, тёмным проходам дворца, направляясь в святилище — росшую прямо посреди кáдарнле на горе обширную дубовую рощу дэ́ир-á-гáррана, где окружённый высоким земляным валом с частоколом из огромных неотёсанных брёвен священный лес áрвейрнов возносился к небу уже бессчётные десятки веков.

Саму укрепь возвели гораздо позднее, воздвигнув её вокруг великого места всех празднеств и приношений богам, где среди священных древ и воздвигнутых ввысь кольцом долгих изрезьблёных камней из земли бил источник. В каждый из четырёх великих праздников года здесь сходились к негасимым веками святым огням с дарами и жертвами служители этого и прочих меньших святилищ, вожди, фе́йнаги и знатнейшие люди из всех кийнов арвейрнов. Являлся многочисленный простой люд, пришедший решать свои споры и благодарить богов за дарованные ими удачу и благо, поминать почивших и заключать перед ликами праотцов договоры и клятвы, просить счастья и многих детей для игравших в эту пору свадьбы.

Там, в самом сердце дэ́ир-á-гáррана у подножия огромного дуба в земле ещё в незапамятные часины их предков был вырыт глубокий колодец, обшитый по кругу почерневшими толстыми брёвнами со въевшимися бурыми пятнами жертвенной крови на них — ещё с тех суровых времён праотцов, когда не только звериный и птичий сок жизней получала в час бедствий и распрь его тёмная бездна воды. У разверстой как пасть мрачной ямы источника, уводящей вглубь почвы и камня к корням неохватного древа богов — древнего, как и сама земля Эйрэ — и припал на колени тяжело дышавший Тийре, второпив взгляд в тёмную глубь, что как зеркало тускло блестела внизу. На вкопанных рядом столбах в железных крючьях-держальнях потрескивали смолой горевшие день и ночь светочи негасимых священных огней, давая лишь тусклый мерцающий свет под густыми ветвями деревьев.

В спящем святилище стояла мертвящая, гнетущая дух тишина, нарушаемая лишь гулким скрипом ветвей древней рощи, средь которых отражаемым блеском огней точно угли мерцали во мраке глаза недрёмных воронов, безмолвных обитателей дэ́ир-á-гáррана и вестников всех вершителей лю́дских суде́б — пристально взиравших их очами на явившегося сюда потомка Бхил-а-нáмхадда.

Лишь теперь Тийре сообразил, что явился к богам своих предков с пустыми руками — ни зерна этого урожая, ни свежей кровавящей плоти животных, ни птиц. Сын Дэйгрэ хотел уже было вернуться назад к затворённымворотам сквозь вал, чтобы отыскать стороживших святилище служек и шейнов, и раздобыть у них в жертву хоть что-то достойное обращения к жизнедавцам с подобною просьбой — как взор его пал на тихо кропи́вшую из рукава алым кровь из доселе не перевязанных ран.

Тийре поднял лежавшую подле колодца на срубе точёную древнюю чашу для жертвований, подставив её под стекавшую с пальцев кровь а́рвеннида, кровь их рода вождей, кровь само́й его жизни — которую он не пожалел бы отдать за своего единственного друга. И не только её — но любое, что есть — что дороже всего, и что меньше всего сам готов был отдать — но отдал бы за жизнь его брата по духу и крови, что смешалась в их жилах железом ножа в эту ночь.

Когда еле державшийся на ногах от усталости Тийре обернул чашу с кровью в колодец, струя алого сока выплеснулась в деревянную пасть мрачной жертвенной ямы и без всплеска исчезла в зеркале едва всколыхнувшейся тихой стоячей воды.

Приношение было принято, не оставив на глади источника ни следа от багрового сока. И в усеянных желудями ветвях потемневших дубов среди полуосы́павшейся к зиме бурой листвы раздалось громкое вóронье карканье.

Пока весь залитый кровью арвеннид Эйрэ в волнении покидал объятое мраком святилище, он не внял тому знаку, как насмешливо каркали чёрные вестники воли богов, провожая его своим гулким пронзительным гамом, точно в воплях их грая крича сыну Дэйгрэ два имени. Имя лучшего друга его с детских лет, лежащего при смерти рядом уже у врат в Эйле — и иное, едва уловимое имя — не менее дорогое для Тийре из Бейлхэ.

Но бегом покидая священное место средь рощи владетель не вслушался в их голоса, не думая вовсе о том, что проклятья свои сами мы порождаем, что всякое в мире под солнцем имеет свой час и свою непростую нам цену — и плата за то может быть велика…