…Но Буря Придёт

Nameless Ghost (2024)

Вымышленный мир или иная история нашего? Решать то читателю. Мрачная сага из мира суровой архаики, наследия века вождей и героев на фоне полуторатысячелетнего противостояния столкнувшихся на западе континента ушедших от Великой Зимы с их прародины к югу дейвонов и арвейрнов, прежде со времён эпохи бронзы занявших эти земли взамен исчезнувших народов каменного века. История долгой войны объединивших свои племена двух великих домов Бейлхэ и Скъервиров, растянувшейся на сто лет меж двумя её крайне горячими фазами. История мести, предательства, верности, гибели. Суровые верования, жестокие нравы времён праотцов, пережитки пятнадцативековой вражды и резни на кровавом фронтире народов — и цена за них всем и для каждого…

ГОД ТРЕТИЙ"…ПРОКЛЯТИЕ ТРИЖДЫ ТОБОЮ ЗАСЛУЖЕННОЕ…"Нить 20

В многочисленных битвах завершился тот кровопролитный и безжалостный третий год лишь разгоравшейся жаром сражений войны… Кровь кипела неугасимоюяростью в жилах людей, и продолжая свой бег застывала на лезвиях смертью рассёкшей их стали, разбры́згами алого цвета их жизней стекая из трещин разрубленной плоти в холодную белую ткань первых зимних снегов.

ВедомыеЛьвом конные тысячи Стремительных Ратей без жалости сокрушали дейвóнский север и красилиреки кровью врага, пеплом пуская твердыни и городища, выпалив край едва не до стен ходагéйрда. Лишь мужество воинства Храфнварра Гераде, укрепившего всю округу засеками и удержавшего ближние подступы к Винге, и так и не взятый с наскока оплот у Высокой Дубравы спасли ходагейрд от падения — вынудив Аррэйнэ вновь отступить, не имея надёжного тыла и нужных снастей для столь долгой осады сильнейшего города запада.

Прочие силы Эйрэ во главе с Борной из Бранн и самим áрвеннидом теснили врага на прямом пути к Винге, осадив неприступные прежде тверди Хлидъярн и взяв где боем, а где подкопом с огнём добрую половину из них.

Не бездействовал в это вот время и недруг владетеля Тийре. В это самое время пополненные пришедшими из-за Каменной Глотки ардну́рскими наймитами из Ж'айш-арамли́ прочие воинства юга выступили против тех бунтовавших и отпавших в открытую Вольных Городов, кто не подчинился требованию Скъервиров сдаться — поддержанные поколебавшимися и вновь присягнувшими Винге семействами, получившими тем щедрый кус от уделов сражённых соседей. Одновременно и кóгуры Доннара Бурого вновь отбивали уделы дейвóнского юга, возвращая себе гейрд за гейрдом, давя сталью копыт строй врага и выворачивая с корнями огороженные частоколами и срубными насыпями возводимые укрепи а́рвейрнов как хрупкие птичьи гнёзда, сминая сопротивление и сея страх. И имя Богини-Убийцы, тенью своею идущей там оземь подле смертных людей в женском облике всё чаще звучало теперь не только в Дейвóналáрде — как и само имя той, кого нарекли Её Тенью…

Сама же Майри из Дейнблодбéреарзнала одно — рано или поздно, но смерть однажды настигнет её. То неистовое безумие, в которое впадала она перед каждым сражением, в один день приведёт дочерь Стерке в бездонные ямы костей Собирателя Мёртвых, избавив от столь ужаснувшего сердце ей рокового познания о том божьем проклятии, лёгшем на их орн — и от той столь мучительной боли воспоминаний об Áррэйнэ. От тяготы этого невыносимого одиночества без того, кто как и прежде вёл воинства а́рвейрнов, круша её сородичей подобно вырывающему с корнем сухую траву ветру — без него…

Но как же хотелось ей лишь бы единственный раз — да хоть и на мгновение — снова увидеть его хоть бы краешком глаза… Того, кто стал сердцу дейвонки незримою узой, и чьи улыбка, поцелуй и даже гнев заставляли её трепетать. Увидеть свирепый и яростный взор, пронизывающий и так неумолимо притягивавший, охватывавший всю дочерь Конута, заставляя кровь в жилах стучать в груди чаще, а уста от волнения сохнуть, в ином месте мокрея — и всё равно любящий, нежный. Взгляд её Льва, который теперь был не подле неё — а необозримо далеко за чертою войны среди вражеских воинств, первым врагом её орна и всего народа дейво́нов — но не её самой…

Вьюга гуляла над скованной льдяною коркою Зыбицей, заметая холмы и болота её берегов, кружа снеговеем над морем лесов, пригибая к земле ветви ельников. Вечер ложился на землю, и сумерки скрыли черту небокрая, затемняя равнину. Хейрнабюгдэ затихло, и искры огней от лучин и светильников тускло сверкали сквозь щели в притво́ренных ставнях окошек.

— Говоришь, в ходагейрде опять воск поднялся в цене?

— Вырос сильно к зиме — но на каждую меру подняли и подать… — вздохнул Хъяльти Кривая Рука из Высокой Дубравы, гостивший у Хеннира вот уж седмину, пережидая метели, пока санные тропы не то, что сокрыты в снегу, а и зрить их и днём невозможно ни дальше за вылет стрелы в круговерти кромешной позёмки.

— Тьху ты… — сплюнул под ноги хозяин, и отлив приношением богам пару капель из чаши хлебнул, насладясь терпким хмелем далёкой земли. С той осени ценный сосуд всё пустел и пустел, и второго навряд ли держать в своём погребе старому Скегге…

— Как у вас дела в селище, Хеннир? Все живы? Скончался кто за год?

— Теперь старики мрут пореже, чем крепкие… — помолчав буркнул Хеннир, — двух сыновей за то лето успел схоронить…

— Храни их Горящий в чертогах своих. Люди арвеннида их покосили?

— Хуже — свои… — фыркнул Скегге, — на юге немало домов присягнули владетелю Эйрэ, и сражались за тех и друг с другом. Такая там бойня была в это лето — не счесть мертвецов во всех орнах.

— Да, в войну всё смешалось — и те и другие с обоих сторон брат на брата идут… — вздохнул гость, уплетая горячее варево тушеных репы с крупой на поджаренном сале.

— Будто раньше так не было… — хмыкнул угрюмо хозяин.

— Верно молвишь.

— Там их и сшибли в бою, как с арднурцами вместе владетеля воинство брало осадою Лаутванн-гейрд. Ни сынов, ни могил не осталось — положил вместо них на костёр и в курган их рубахи, что мать пошивала…

— Прочие живы хоть?

— Мои пока да… — Скегге умолк на мгновение, хмурясь, — а так в селище вдов за три года уже под десяток… А по северу тут вообще кое-где мужиков половину как Хвёгг своим жалом слизал — не железом, так хворью какой среди воинства. В это лето так дважды поболе за два предыдущих, как снова прошёл тут с войсками их Ёрлов Убийца — неладен он будь этот зверь, и из Ормхал вернувшийся.

— Да — война… — вздохнул гость, приложившись к вину, — а хоть добрые вести какие-то есть в вашем селище?

— Есть конечно. Всё же свадьбы играют, дитёнков родят; и скотина и пчёлы ведутся, и Зыбица так же до моря бежит… Жизнь продолжается, — хмуро сказал Бородач, допивая из чаши вино, и взглянул в опустевший сосуд.

— Да ещё, как мне Ульф рассказал тут гостя́, отыскалась внезапно племянница Бурого, Конута дочерь, кто в плен угодила два года назад. Чудо просто, что выжила дева в подобных невзгодах…

Гость ещё раз отпил из узорчатой чаши, смакуя нездешний и тонкий вкус хмеля — сухого и крепкого, редкого тут.

— Славный напиток! Откуда такой в ваших землях?

— В прошлую осень привёз Челновод, когда шёл на зимовку в низовья.

Хеннир умолк, подперев кулаком подбородок.

— Не слыхал что про Хедина?

— Знаю, пошёл он в верховья, до самых предгорий — как раз в это время, когда…

— Я уже понял. И вестей никаких?

— Если бы были — ты сам бы его гостем тут принимал… Последними видели судно его перед Хáрдурстейнгéйрдом, как шёл он к востоку. Как раз, когда воинство Ёрлов Убийцы тут шло, а за ним дом Маэннан вдобавок там всё дыбом поднял и выпалил.

— Ясно…

Хеннир угрюмо вздохнул, глянув в горло сосуда, и до капли налив себе в чашу остатки бесценного дара Скутлкъёре с его былой родины медленно выпил до дна, помянув давно ставшего им земляком и товарищем Хедина — чей челн больше не встанет с зимовкой в затоке на Зыбице, и чьё место за щедрым столом в его доме навеки уже так и будет пустым.

Зимние стужи объяли дремавшее озеро, заковав его волны в холодную гладкую твердь ледяного покоя. Ветры рвали колючие ветви ободранных осенью верб и берёз, трепыхая тяжёлые лапки еловых стволов чернолесья, развевая крупицами белого праха слежавшийся пологом снег. Хруст копыт по замёрзшему насту вспугнул тишину, и отъехавший от стана верхом одоспешенный всадник на рослой кобыле в попоне застыл подле двух людских статей на круче обрыва, что спадал каменистою глиной в гладь льда.

— Приветствие дома Конналов, владетельный! — спешившись преклонил он голову перед встретившим гостя арвеннидом.

— И тебе привет, Гайрэ! Рад, что снова ты прибыл! — Тийре крепко пожал тому руку.

— И ты здравствуй, сестрица! Рад увидеть тебя! — молодой ратоводец из Конналов обнял осторожно прильнувшую к родичу старшую дочь его дяди. Брата встретил взор глаз цвета волн на Глеа́нлох, что застыло во льдах далеко на востоке отсюда, в столь похожем на это волнительном месте — так подобном на край, где был дом, родной Этайн.

— Здравствуй, братик! Горько было услышать, что и твой старший тоже погиб.

— Так, пал в сшибке на юге наш Ллугнад — и дяди Фи́ара все сыновья вместе с ним. И вам эта новость пришла уже, вижу…

Он обернулся к владетелю.

— Сначала последние вести от фе́йнага Донег. Твой союзник хуч Товлэ сумел разбить дядю, захватив половину восточных уделов, но ранен был в битве, лишившись по локоть руки. С южными семьями он теперь взял перемирие на год, и быть может сумеет и мир заключить — если те их соседи, кто был за Шару́, не поддержат южан своим войском, желая обещанных прежде угодий востока. Ибо воинство их наводнило те степи, и война там горит с новой силой.

— Вот как… — Тийре задумался, хмуря лицо и сведя в размышлениях брови.

— Почтенный Дайдрэ сумел с ним найти речь по че́сти, и клятвенно оба они присягнули, что мир между нами на прежних условиях будет — и сможет сдержать тот их семьи от прежних набегов. Хуч Товлэ боится соседей, что были за дядю — и будет держаться союза с тобой, ожидая ответной поддержки.

— Рад то слышать. А есть ли известия с запада? Два дня как явились посланцы от Старого, а от А́ррэйнэ я две седмины не видел посланий, пока вёл своё воинство с отдыха.

— На то полнолуние был он за Хлидъярн — сумел разгромить два обоза дейвонов, что шли для поддержки их воинств на юге. Я слышал, Лев хочет достигнуть тех твердей, где Гунноры в осень собрали припасы, которыми будут кормить зимой воинство орнов. Для нас захватить этот хлеб он не сможет, так хоть бы сожжёт — если даст в том удачи Тинтрéах — и если сумеет отбиться от Ярнвегг.

— Лев сумеет! — уверенно вымолвил Тийре.

— Надеюсь и я. Ибо эти загоны удачно ведёт младший сын скригги Дейнова рода, без устали сидя у Льва на хвосте — тот, что Книжником прозван. Он же разит и все те наши силы, что держат часть твердей на Хлидъярн.

— Лев сумеет — я знаю, — опять сказал Тийре.

— Наверное. С лета он только одною войною живёт… — молвил Гайрэ сочувственно.

Фыркали сотни усталых коней в стане воинства, поедая овёс из мешков на их храпах. Гулко стучали секиры, с треском коля чурки дров доя костров, остря колья защитных рядов от врага, подрубая тяжёлое древо дуба к починке возов и полозьев обоза. Гремел молот из сложенной наскоро кузни и пело свой шелест точило, нарушая покой заиневшей от стужи равнины.

— На юге в уделах у Кромдех и Сле́ан волнения — от неурожая там начался голод, хлеб вполовину весь в чёрном рожке. Подати вызвали гнев, даже фе́йнаги ропщут.

— Да, наслышан уже… Послал Килуха с войском порядок там прежний вернуть. Дом Бранн верен нам, а иные семейства их так же там чтут — и не меньше боятся.

— Вряд ли справится быстро там Вёрткий… Как знаешь, у больхов началась война меж домами, в их ссору под осень вмешались ардну́рцы из Большого удела — и много воителей битых загонов бежали на север, пополнив ряды тех из кийнов, кто грабит друг друга и сеет раздор в наших землях… Сейчас там разбой и насилие, юг весь в огне. А на севере сам знаешь что — как отнял половину уделов союзных нам прежде диделисов новый вождь брузов, и едва не прибрал и владения Кроммах.

— Да чтоб эти беды все в бездну! И снова не будет мне во́йска в избытке, — Нéамхéйглах угрюмо нахмурился, пнув ногою сугроб, — а я думал, за зиму сумеем отбить снова речище Белой.

— Увы — так и есть… Но зато удержал Борна зе́мли, что были захвачены в прошлую зиму, и дальше за речище Быстрой дейвоны не вышли. Старик прочно осел в здешних твердях, возведя там и новые.

Скрипел зимний наст под ногами идущих, когда три абриса шли берегом к лесу, минуя застывший средь глади из льда спящий остров, чьи кручи вздымались над краем лесов точно шапка. Ломали лежавшие по́д снегом сучья копыта, когда скакуны брели подле хозяев. Всё ближе и ближе торчало из белых покровов обрыва уснувшее чёрное древо проросшей тут яблони-дички, упрямо взрастая из скудной и глинистой почвы, плетясь перекрестьями веток раскидистой сильной вершины ввысь к небу.

Тийре молча, сжав зубы внимал словам Килуха, просевая все вести из разных краёв через сито рассудка, отринув все чувства, возвеша́я их каждое — думая как быть, какие предпри́нять шаги. Все три года он через все силы — где как крушащий мельничный жёрнов, а где как тончайшее жало клевца — проникая сквозь земли врага, их загоны и тверди, стремился отвесть от уделов отцов их удар, самому атакуя в ответ и пытаясь отринуть ту мощь дома Скъервиров в их же владения, чтобы в собственных высеять злаки, собрать урожай, растить скот и ковать для воителей пики и стрелы с бронёй. Но всё время как будто заклятием неким все бедствия распри всё больше сверзались на Эйрэ — одно за другим — и тех новых врагов, что являлись как тени из мглы, приходилось сражать раз за разом, не ведая отдыха. Этой осенью жертвуя землями юга, что минувшей зимой захватил его друг своим дерзким наскоком, пришлось с ними расстаться лишь ради спасения севера Эйрэ, отбив натиск брузгов, и держать всеми силами зе́мли у меж с полыхавшими гаром раздора владениями больхов, куда точно стервятник к поживе уже набегали воители дома Хосров. Точно некий невидимый ливень всей силой смывал из-под ног те непрочные клади, что пытался возвесть он в стремлении к победе над недругом… битва за битвой, за месяцем месяц… Точно проклятье висело незримым им роком над домом детей Врагобойца — вымирающим, слабнущим с каждою жертвой из родичей, павших в войне — проклятье их предков, какое он сам вновь воздвигнул, вернул кровью Родри из мглы, раздувая то страшное пламя раздора — в котором не мог проиграть.

Но порою сложнее победы над домом дейвонских владетелей, что три века уже посягали на земли того нечестивого дара его ненасытного предка, прокля́того всеми — сложнее того было сыну Медвежьей Рубахи быть подле неё, его верной и любящей тени.

— А из дому с озера вести какие есть, Гайрэ? Как сам знаешь, не только мне воинство Конналов нужно… — Тийре на миг обернулся лицом к молча слушавшей Этайн, поймав её пристальный взор.

— Уж прости, что пять зим ты гонцом моим служишь по че́сти… — вздохнула дочь фе́йнага с грустью, в надежде взирая на родича, — есть хоть что от отца? Как он сам?

Гайрэ, хмурясь, пожал лишь плечами.

— Ты, сестрица, прости — и на добрые вести твои не ответил мой дядя… Видел я, по тебе он тоскует — но и слышать о дочери сам не желает совсем. И не знаю — рассудком стал слаб, как измучан весь хворью — или Гвенол им вершит, вливая хулу на тебя. Уж она-то вся злобы полна, не забыла сама смерти брата та старая сука, что ссорит семейство у нас изнутри…

Железный презрительно сплюнул на снег, хмуря брови.

— Уж подохла бы эта змея! — раскраснелась как мак вдруг в сердцах дочерь Кадаугана, обопёршись рукой на чернеющий ствол, замерев в кругу сбитых морозами наземь созревших тут яблок, как сок жизни алевших пятном на холодном убеленном насте под ногами у тени владетеля Эйрэ.

— Всегда была я к сёстрам и брату добра — но ко мне никогда её сердце не тлело. Всё наследье я брату отдала, чтоб по чести Деóртах стал фе́йнагом после — так и тут моей мачехе претит, что хочу быть я с тем, кто мне дорог…

— Уж прости, не желает отец тебя слышать, — вздохнул Гайрэ, — иной раз замыкается сердце как дверь, что и добрые вести его не раскроют. Ну а Гвенол лишь рада тебя потаскухой наречь, осрамляя средь фе́йнагов.

Он взглянул на сестру.

— А теперь уж распустит язык вдвое больше…

— Уж подохла бы эта змея… — тихо молвила в сторону Этайн, впившись взором в заснеженный сон берегов, так похожих на дом её рода — куда нет ей возможности встать на отцовский порог.

Нéамхéйглах заметил печаль своей тени и легко приобнял ту за плечи, притянув к себе женщину ближе.

— Хватит сердце на нитки мотать! Погоди — вот приедем в Глеа́нлох мы к лету, пусть увидит тебя твой отец по чести́, а не сплетнями Гвенол. Если зряч, то услышит он дочерь. Перебудешь в Аг-Слейбхе до Белтэ — а там…

— Даже думать не смей вновь, к горе чтоб меня отослать! — оборвав, твёрдо молвила Этайн, — не кобыла тебе я, чтоб в стойло меня загонять! Говорю: буду подле с тобой сколько нужно!

— Да Ард-Да́гдом клянусь — помутилась ты видно! Дом наш стойлом назвала… — насупился Тийре обиженно, — без хозяйки давно он стоит, лишь стараниями Айб там порядок хранится, как покинула Гвендолен гору с замужеством новым в дом Гулгадд, а почтенная Ронвенн скончалась весною последней из вдов… А я тут в каждой битве рассудок теряю от мыслей, чтоб с тобой ничего не случилось, как ты в стане всего в двух шагах от врага! А теперь… — он с укором взглянул на неё сверху вниз, — нам же скоро сражение крупное будет! Всё в переходах мы, в стужи и снег… Знай же меру, прошу!

— Кто же посмотрит тогда за обозом в бою — и за тобой, дураком подстрелённым? — вздохнула дочь фе́йнага Конналов, обняв сына Медвежьей Рубахи за шею, — может та Ольвейн, кою Конлойх всё в жёны тебе хочет дать? Если так то он жаждет два года — то чего же не здесь она рядом, и на ноги тебя не подняла уж дважды, как после ран ты был при смерти за год?

— Вот дала́сь тебе Конлойха внучка! — вспыхнул Тийре на миг, но утих, осторожно обняв её, — ты мне по че́сти жена… Прости, что не в силах и мне взять тебя по закону. Посильнее меня он… И то — упрошу я отца, дай в Глеа́нлох прибыть! Только нечего здесь тебе делать — пойми.

— До весны даже думать не смей, что тебя я оставлю! — несогласно мотнула она головой.

— Слышишь, Гайрэ — сестру твою на слове ловим! — обернулся владетель к Железному, уповая на то, что к словам сына дяди Этайн всё таки будет разумней.

— Да, сестрица — послушай меня уж хотя бы! К лету жарко тут будет, поверь — соберём мы все силы, чтоб суметь наконец преломить войско ёрла в бою. Ну не место тебе тогда будет в выправе! — поддержал их владетеля Гайрэ, — что же противишься ты, словно впрямь повитуха тебя уронила! Набыла́сь ты тут — хватит!

— Да не дура я, Тийре… Тебя покидать не хочу — вот и всё лишь. Много крови прольётся, всё вижу — и с тем за тебя и боюсь, что не всякий раз быть смогу подле… — по замёрзшей щеке Этайн тонкой струёй побежала слеза, — раз отец меня о́тторг — хоть бы ты не гони меня прочь…

— Вот дурная же ты! Не гоню я тебя — за тебя лишь боюсь. До весны будешь рядом — именами всех Трёх поклянусь — так и будет! А потом…

— Не клянись лучше, Тийре, чего сам ты не в силах предречь. Будь что будет… — вздохнула дочь фе́йнага Конналов тихо, и взглянула на сына Медвежьей Рубахи, какое-то время безмолвно застыв.

Она помнила то, что свой выбор сверши́ла. Что суде́б и проклятий таков тяжкий рок — не отдав что дороже всего не получишь порой избавления — только так лишь бывает под солнцем, пока стоит мир… И порой отдают не одни только те, кто несёт эту кару — но и те, кто в том трижды быть может невинен. И дочерь Кадаугана сделала то, что должна была.

— Я сказать тебе что-то должна, Тийре…

— Что? — он ласково обнял её, прижимая к себе с осторожностью.

— Если нужно для мира меж кийнами, чтобы не рухнул твой дом — можешь взять себе Ольвейн в супруги. Примирится с тем сердце моё…

— Да ты что ли когтёвника съела?! — поразился услышанным Тийре, схватив её за руку, — что же такое ты говоришь, Этайн? Да плевал я на Ольвейн ту вместе со всеми семействами! Ты…

— Не слепая я — вижу, что многие фе́йнаги ждут от тебя, чтоб законными были наследники в доме у Бейлхэ… Пусть так будет, раз нужно для всех… раз стать я женою по праву не в силах тебе.

— Да чего же ты придумала, Этайн… — сын Дэйгрэ не мог найти слов, так и стоя в молчании, ошеломлённый.

— Напиши уж Безусому — пусть готовит ту свадьбу. Пусть так будет, раз нужно…

— Что же ты говоришь… — сын Медвежьей Рубахи стоял онемевший, еле шёпотом вымолвив это.

— Не обманешь судьбу — так я знала с начала. Устала я тщиться её преломить. Напиши… Пусть так будет, раз нужно…

Гайрэ, сжав зубы, взял в руки узду и беззвучно стал следовать к стану — не желая быть третьим при том разговоре владетеля с тенью его — столь тяжёлым и горьким, что вздрогнуло сердце и у Железного. Не спросил он о Лу́айнэ даже у Этайн, сам не зная как свидеться с нею, что той даже сказать… Из всего дома Конналов он лишь остался среди сыновей кроме юного сына их фе́йнага — и как слёзно просил и сурово грозил своей волей отец, должен был уже думать о том, чтобы взять себе в жёны достойную деву из доброго рода, а не плесть себе жизнь с недалёкою этой молочной сестрою их Этайн — как должен…

— Что же ты делаешь, Этайн… — произнёс сын Медвежьей Рубахи негромко, не в силах сказать ничего — и бессильный что сделать.

Ветры выли над кручей, пригибая к земле чернолесье. Спали в тверди покро́ва застывшие воды, хороня в глубине подо льдом мелководья с вира́ми — и подобно зиме так же прочно запрятаны в сердце людские чаянья с надеждами были, что как хрупкая ветвь гнулись силою бури живым неподвластной…

Зимние вьюги в четвёртый раз на его памяти заметали дворы и проезды Высокого Чертога и Верхней укрепи. Попрощавшись со скриггою Скъервиров и иными владетелями Гераде покинул завершившийся долгий Совет, по просьбе Сигвара вновь собираясь отправиться со спешными делами в союзные им уделы Прибрежий, куда ещё не дотягивалась властная рука Владыки Моря — рука его наследника древнего народа А́ргвидд-Мар Ро́йга Твёрдое Колено из Утир. Чем больше ослабевали Скъервиры, тем больше сил набирал тот, пока ещё на словах оставаясь сторонником Стола Ёрлов, но тем не менее собирая вокруг себя всех скригг семейств Запада и иных там уделов, недовольных владетельным домом.

Бушевавшая вьюга тут же принялась заметать им оставленные на ступенях нечищеных лестниц следы, когда Гераде спускался из верхних покоев Хатхáлле вниз в спящий стерквéгг, направляясь домой. Как бы не желал Сигвар не отпускать столь им ценимого за верность с умелою службою Храфнварра далеко и надолго от Высокого Чертога, но и он был вынужден всё чаще отправлять своего столь успешного в переговорах десницу в далёкие выправы по союзным им землям преданных дому ёрла семейств и тем больше колеблющихся. И на этот раз в канун зимнего празднества Долгой Ночи и Рождения Солнца тот был вынужден снова седлать скакуна и сквозь снега и метели отправляться в дорогу на запад.

Гвенхивер сидела подле кроватки со спящими дочерьми, и негромко напевая что-то неторопливо вышивала недавно скроенные им, сыну и мужу одежды. Натянутая на пяла ожидала своей очереди не вышитая ещё тонкая ткань её вечных трудов, и лишь многоцветие нитяных клубков в коробе показывало, сколь много работы предстоит нынче сделать супруге Прямого.

Да на швейном столе средь полотнищ и ножниц давно остывала резная точёная чаша для жертвенной крови — незримый след явленных женщине скилити свыше — тех знаков богов, что ей были даны прорицанием.

— Ты снова нас покидаешь? — спросила она мужа, прижавшись к нему всем телом, позабыв свои иглы и нити шитья, когда отряхнувший с себя снег Храфнварр повесил у горячего очага сырой меховой плащ и крепко обнял супругу.

— Ты и впрямь зришь сквозь мглу… — удивлённый её прозорливостью он погладил рыжие пряди волос на лбу Гвенхивер — затем рука игриво скользнула на шею жены и ещё ниже.

— Хранят меня боги быть зрящей… Я не хочу потерять вас! Не хочу тебя потерять… — она так взволновалась, что даже не отозвалась на его дерзкую ласку.

— Тут и не надо пророчицей быть, чтобы зрить наперёд — что чем чаще я покидаю с делами Хатхáлле, тем всё хуже идут дела Скъервиров… — усмехнулся Прямой, не убирая ладони с её высокой груди под округлым вырезом платья, — Сигвар отправляет меня с важными делами в Ве́стрэсъёлхёфне и по прочим уделам Прибрежий, и раньше следующего полнолуния вряд ли удастся вернуться. Да ещё и такая погода — суховей из Ардну́ра на всю эту стужу!

Она обвила шею мужа руками, прильнув к нему ближе.

— Проклятые снеговеи… Вновь все дороги твои заметут, чтоб подольше тебя не вернуть ко мне. Ненавижу твои я выправы…

— Ревнуешь? — усмехнулся он хитро, так и не убрав своих прикасавшихся к ней с лаской пальцев, что уже расплетали завязки её аксамитного платья.

Она несогласно мотнула головой, взирая супругу в глаза.

— Боюсь за тебя…

— Зря страшишься — не чужие края, а Хатхáлле мне будет могилой, как чую я. Ведь и ты это зрила не раз, как и старая Соль — давно знаю…

Она вздрогнула, глянув на стылую чашу — что опять был дан дочери Ллугайда прежний ответ — всё лишь в смерть для него вели двери. В двери, что подле неё лишь…

Храфнварр на миг замолчал, глядя в глаза жены, видя там страх — и затем усмехнулся, прижав ещё крепче к себе.

— Но не держи тревоги, Гвенхивер — на дворе сейчас ночь, и в такую вот бурю я точно уж буду седлать не коня…

Он с лёгкостью подхватил зардевшуюся жену к себе на руки и по-мальчишечьи дерзко дунул на вмиг затухшие огоньки светильницы, направляясь в соседний покой к их расправленному ко сну ложу.

Когда за Прямым и присутствовавшими на совете скриггами из верных ёрлу домов Средних Земель и Юга закрылась тяжёлая дверь, в остывшем покое остались сам Сигвар и его старший из отпрысков. Отец и сын сидели напротив один одного за накрытым столом поздней трапезы.

— Так что ты хотел мне сказать с глазу на глаз, отец? — спросил у родителя Горм — завидев, как тот отчего-то молчит, задумчиво переставляя точёные о́черти разных воителей со зверями на клетчатой чёрно-белой доске — дивной мудрой игре для богатых умом, некогда пришедшей в дейвóнские земли из дальних уделов Ардну́ра. Белые были искусно выточены из светлого бивня морского зверя, а чёрные из потемневшего за века в океане морёного дуба. Сигвар вёл бой за светлое воинство, неторопливо выводя на поле сражения заго́н за заго́ном. Чёрное воинство было едва различимо в полумраке слабо освещённого покоя — очерти пешцев, всадников, укрепей и зверей с ратоводцами еле угадывались человеческому взору во тьме. Сделав удар своего войска Коготь продолжал сражение со стороны противника, перемещая два воинства с поля на поле — и друг за другом из жизни во мглу уходили воины стакну́вшихся в битве владетелей.

Когда Горм уже было решил, что отец до забытья весь увлёкся игрой, и собрался покинуть покой следом за остальными гостями, Сигвар негромко заговорил, не подняв головы и продолжая двигать очерти воителей по разделенным резью их меж цветным клеткам — уделам их поля тянувшейся распри.

— Почтенный Эрха из Дейнблодбéреар — пусть и никогда не было прочного мира меж нашими орнами — бывая в Хатхáлле с делами страны и семейств часто сиживал подле меня за этим поединком без крови. Один из немногих среди дейвóнских старейшин и свердсманов, кто умел превосходно играть ещё старым ардну́рским способом, намного более сложным нежели принятый здесь — не было в том ему равных, тем более лучших. И в последние годы он часто говаривал мне, что страшится неведомого — того, что прозримо не даже прозорливейшим из людей, а одним лишь бессмертным богам в их непознанных помыслах…

— И что всё это значит? — пожал сын плечами, не понимая столь витиеватых речей от отца.

— Вот и мне порой кажется, что я так же тщетно пытаюсь сражаться с их нами непознанной волей, пытаясь спасти наш дотла догорающий орн и его власть над всеми дейвóнскими землями…

— Ну чего уж? Год-то был в целом удачный — часть юга отбили мы осенью, увязли их воинства в битвах на севере с брузгами… Наступ Льва с севера тоже отбили. Ещё пара серьёзных побед — и их арвеннид вынужден будет пойти на уступки, склонясь к переговорам. Ты считаешь, что боги от нас отвернулись? — спросил отца Горм, отставив нетронутый кубок вина.

— Боги… Боги верно слепы и безразличны к их детям, сын — как мне видится спустя всё прожитое и узретое. Не они — лишь мы сами проклятья свои порождаем — и смерть нашу сами несём на себе. Ормхал пуст — вся тьма в нас, в сердце каждого…

Взор его снова вернулся к доске для игры.

— Жизнедавцы как будто смеются над нашими замыслами и делами — и моими тем больше. Или направляют в иной бок их собственной волей — или лишь свысока наблюдают над всеми людскими пороками и страстями, что клубятся у смертных в сердцах, заставляя тех самим творить все их мерзости злу лишь на благо… всё плетя на свой лад и рвя нити событий. Что бы я ни пытался, куда бы я не направлял наши силы, стремясь всё прозрить наперёд — всегда же всему вопреки слепым случаем, сильною волей иных или вмешавшимися людишками со стороны происходит обратное…

Сигвар в безмолвии лицезрел сражённые противником очерти белого воинства, лежавшие мёртвыми тенями тел вне просторного поля их распри, и рука скригги Скъервиров скользила над каждой из них по одной, припоминая все сверзшие тех роковые события прошлого.

— Новый, на две головы более опасный áрвеннид Эйрэ… Страшнейший из вражеских ратоводцев, какого мы только могли опасаться… Гибель ёрла и стольких мужей в нашем орне… Предательство Виганда… Распря среди племён Травяного Моря… На беду нам воссевший в Прибрежьях владетелем Ройг…

Пальцы его на мгновение застыли над пешцем, поражённым в начале сражения и не дошедшим до дальней черты главных вражьих уделов, где он мог бы при должной удаче обернуться там в нового предводителя воинства.

— Да ещё эта алчная сука Трюд… В тот час, как я был сам без чувств от той раны, изгнала из Винги несчастную Альду. Тянула девчонку за волосы до самых ворот из Хатхáлле, змеева баба…

Он задумчиво глядя на пешца поворачивал в пальцах его ярко-белую резь боковин, истово желая поставить того на доску — и не в силах исполнить то в жизни.

— А она ведь и вправду носила дитя ёрла Къёхвара — уж не слеп был я сам, как и шепнувшая мне тогда старая Соль и не видевшие две луны её крови в одеждах служанки. Дочь Ульфсхофуда могла бы нам дать здорового наследника Стола Ёрлов, раз сам Вигар столь слаб. Где теперь она, в коем краю? Даже если жива и добралась до отчего дома, как уверял меня зрящий то волей богов прорицающий Свейн — то все земли Фрекиров давно под владычеством áрвеннида — и теперь вдалеке дитя Альды уже бесполезно для Скъервиров…

— Ужель ты надеялся, отец, что смог бы сделать её ребёнка без брака законным и признанным всеми семействаамиёрлом? — усмехнулся Горм, вновь наливая в кубок вина из витого сосуда.

— И смог бы, сын — в то самое время, как была она здесь. Разве не было в нашей истории подобных владетелей, что вершили уделами Дейвóнала́рды не хуже рождённых в законном союзе?

— Тебе то виднее — не горазд я читать о минувшем. Это Ульфу милее страницы, а я больше сподручен с клинком, — Горм усмехнулся, поигрывая пальцами правой ладони по навершию кроволивца в ножнах, — зрится мне, для семейства теперь это больше даст проку, чем мудрое книжество. Вон — у Бурого сын позабыл про познания, едва Распря взгорелась в тот год — а ведь книжник же был чище Ульфа, как молвят! И славы собрал он теперь больше прочих — раз ты даже любимую Гудрун готов ему в жёны отдать.

Сын умолк на мгновение.

— Ты же меня при себе на цепи будто держишь…

Уголки губ у Когтя слегка приподнялись в усмешке.

— Не всегда слава с властью идут по пути — сам однажды поймёшь это, сын. И разве лишь только мечом я собрал всё могущество нашего дома?

— То тебе уж видней, за что в голос хуля́т нас все старые орны, торгашами давно нарекая.

— Пусть хуля́т, то лишь пыль на ветру… Смог бы и то сделать, сын — не без книг и законов со словом. Скригги старых родов все залились бы желчью, вопя о позоре — тогда как среди их же домов этих пятен как шкура у рыси — они, судящие лишь по крови, а не по уму и способностям… Но и они бы склонились передо мной, лишь услышав тут звон серебра, уповая на нашу поддержку, или от страха — а иные кто поумнее признали бы меньшим из зол, чем грядущая смута за власть, что губительно всем в час раздора с могучим соседом.

— Любить тебя никого не заставишь, отец, — Горм отпил из кубка, пристально взглянув на родителя.

— Располагаю к себе я и сейчас ещё многих людей, как сам видишь. Любила меня первая моя супруга Сигла, кого и двоих наших чад столь лавно я оплакал в час чёрного мора — и ваша с Ульфом мать меня любит, сын.

Он умолкнул на миг, как-то насмешливо глянув на парня.

— А что насчёт того, что любовью зовёшь ты, Горм — то щёлкни я пальцем, как любая из служанок Хатхáлле разденется передо мной донага. А уж если нахмуриться в гневе — то верхом вытворять там такое начнёт, чего ты со своими девками даже не видел — если бы мне это было так нужно…

— Даже Прямого жена? — вдруг усмехнулся сын дерзко.

Сигвар долго и пристально смотрел старшему отпрыску прямо в глаза, хмуря брови. Затем вытянул в сторону Горма раскрытую правую ладонь.

— Этой рукой было убито чужими ножом или ядом стократ больше врагов нашего дома, чем ты оседлал девок со всеми друзьями… Тысячи свердсманов пали в поддержанных ею войнах, десятки гéйрдов и укрепей сгорели дотла во имя могущества Скъервиров. А живи я устоями предков, мстя всем обидчикам нашего дома как те северяне, огулом — то половина семейств уже была бы вымершей, обратились бы их имена в серый пепел. И не зря меня многие змеем считают, опасаясь лишь шороха этих вот пальцев, моего только взора страшась…

Рука его снова легла на точёную кость изрезьблённого посоха.

— Когда я скончаюсь, родительницы будут пугать непослушных детей не только страшными именами Каменной Руки и Убийцы Ёрлов, но и прозвищем Когтя не меньше — такова моя слава среди людей… Но никогда я не посягал на священные узы супружества — тем больше столь верных мне родичей. Не знал я тепла иных женщин кроме двух своих жён, чью любовь я хранил и доселе храню крепче кошеля. Попомни мои слова, если хочешь прожить дольше сёстрами срока отмеренного.

— Да ладно, отец — пошутил я нескладно, — ухмыльнулся старший из сыновей, — с Храфнварром связываться — хуже чем с Ножом. Тот был всегда как змея, что куслива по сущности. А этот по че́сти лишь добрый, а дурно поступишь — и не моргнёт зарубив, как колбáсы нарежет.

— Хорошо, что всё понял. Догадливый ты… Про колбасы тебе не рассказывал я — а наверное стоило прежде.

— Какие колбасы ещё? — удивился сын, не поняв слов родителя.

— Узнаешь потом… Храфнварр таков — и встанет на нашу защиту как родичей даже перед врагом много большим, не устрашась — долг для таких не пустое словцо. А будешь ли ты стоять подле отца, когда придёт его час?

Отец и сын молча взирали один на другого, не говоря ничего.

— Но впрочем, довольно о нравах и промыслах божьих… Я не для того попросил тут остаться тебя, чтобы на жён ты чужих не смотрел — и тем больше на эту, коя твоею по че́сти не станет. Пора поговорить о делах более важных для нашего дома.

— О каких ещё?

— О тех, с которыми завтра я посылаю Прямого в уделы Прибрежий.

Скригга Скъервиров отпрянул от клетчатого поля сражения и выпрямил затёкшую спину, откинувшись в кресле. Руки его задумчиво крутили в ладонях древко точёного посоха.

— Наш малый ёрл слаб — и прорицающим Свейном не надо быть даже, что суждён ему краткий век жизни. И пока его силы достаточны, я озаботился подобрать парнишке невесту для продолжения рода. Что бы не брехала на людях о Вигаре злотворная Трюд, он…

— Да плевать на ту Трюд! — презрительно хмыкнул Горм, покривившись, — то твердила она в голос прочим, что у Стейне копьё не стоит — будто лично то зрила — то брехала, что мне хворь весь нос скоро съест. Яда в ней как в гадюке, всех нас сожрала бы живьём эта подлая баба. Притащил её Уннир в семейство, дурак…

Сигвар лишь усмехнулся, услышав речь сына.

— Уж наслышан о том, как с Прямым нам она кости мыла, и пытается взнять недовольных. Но на зуд комаров недосуг мне смотреть. Так вот я говорю: что бы не брехала на людях о Вигаре злотворная Трюд — умелая девка и из такого слабого телом сумеет хоть сколько-то семени в себя выдоить для зачатия. Раз подрос он для свадьбы — пора.

— И из какого-же орна найдётся невеста?

Взор скригги Скъервиров мазанул по развёрнутым свиткам семейных писаний всех орнов, чья пожелтевшая кожа со знаками рун устилала весь стол перед ним.

— Дейвóнских домов что рыбёшек на нересте. Но нам теперь нужен могучий союзник, кто поддержит нас и в затянувшейся распре с владетелем Эйрэ, и в борьбе против немирных к нам скригг. Кто быть может и сам среди наших противников — но согласится стать поручь со Скъервирами, желая сродниться с семейством хозяев Хатхалле.

— Уж не Дейнов ли род ты решаешь зазвать? — засмеялся вдруг Горм, — или Къеттиров?

Скригга Скъервиров умолк на мгновение, точно обдумывая что-то — и лоб его избороздили глубокие морщины раздумий.

— Метишь ты метко, сынок — но на этот раз мимо…

— Да ну?

— Отнюдь. Конечно, почтенный Доннар желал бы вернуть дому Дейновой крови величие предков — и среди их семейства невеста достойнее прочих имеется также… Та, которую нынче прозвали в их воинстве Скугги — Тень Её. Видел ты её летом во время Совета — по тебе бы пришлась эта дочь упокойного Стерке.

— Долговязая та, подле коей подручный твой Хаукар тёрся как конь за кобылой? — усмехнулся припомнивший пир в их чертоге тем летом Горм, почесав подбородок, и глаза его вдруг заблестели, — да, красивая. Прямо пламя во взоре… Только он у неё как у дикой волчицы — так смотрела, как будто ножом хочет ткнуть. Словно я ей первейший из недругов, или силою лезу её на столе прямо взять.

— Может и вправду смотрел так, как будто её раздеваешь?

— Отец… ладно уж… — покривился Норквеммир, — даже если и глянул вот так невзначай — то в чём повод зыркать вот так на меня?

— Лишь за то, что ты Скъервир… — посох Сигвара скрипнул о доски.

— Ага… Будто я саморучно отца её некогда свёл на тот свет! — фыркнул сын недовольно, — кровь из жил мне не вылить — так в чём же вина моя там?

— Повелось уж так в мире — что и мы не прощали врагам всех давни́шних обид, и иные нам их вот века́ уже как не прощают.

— Грехи отцов тяготеют над нами, как молвят святители?

— Всё рождаются голыми в кро́ви, и грехами отцов не обвешаны, — несогласно мотнул головой Коготь сыну, — их ошибки — вот что тяготит над потомками… Власть тяжёлое бремя… и столь непростое. Власть же над столькими землями и племенами тем трижды сложнее, ошибок она не прощает. Иногда нужно быть твёрже стали, смиряя негнущихся. Иногда нужно слышать иных — и порой говорить с ними — с теми, кто так же не слеп и не глух, и желает сказать. Ибо дом, где один лишь берёт, позабыв дать в обмен по чести́, может некогда рухнуть. Но исправить чужие ошибки порою так сложно — порой невозможно. Иные и вовсе живут лишь обычаем древности, что их надо смывать только…

— Уж понял чем — кровью. Я заметил по ней это… — оборвав отца резко нахмурился сын, крутя в пальцах свой кубок с вином — так и оставив хмельное нетронутым. Но затем вдруг насмешливо хмыкнул, опустошив его за глоток.

— А с Вигаром вместе представить её в одном ложе… ха! Бедный наш ёрл — одним пальцем его пришибёт эта Конута дочерь!

Сигвар насмешливо глянул на сына, вращая в ладонях свой посох.

— Если ты, Горм, решил, что постиг всё у женщины в сердце — я тебе прямо нынче казну всю отдам и печати, а сам удалюсь к Одноглазому в служки… Знавали обратное, что нравятся птахи такие иным среди дев, с ним готовы те нянькаться точно с ребёнком.

— Не смеши меня лучше, отец… Или вправду ты эту в невесты готовишь для мелкого?

— Нет — не её, — Сигвар смолкнул на миг, точно что-то опять размышляя, — ну — по крайней-то мере теперь…

— Думаешь, позже она будет зрить на нас с лаской, та Скугги?

— Как знать… Всё меняется в жизни. Да, никогда наши семьи не были дружны — но приходится жертвовать многим, дабы мира достичь, кой всегда много лучше чем распря.

— Это ты иным орнам втолкуй. Тогда кто же в невесты? Те Къеттиров скригги две внучки? Девки красивые, и не болтливы.

— Девки хорошие, верно… Къеттиры и поныне союзники Дейнову дому — и вторят им в их каждом решении. Но не о них сейчас речь. Скригга Дейнблодбéреар радеет о целостности Дейвóнала́рды, и не столь нам опасен как Владетели Моря.

Посох скригги царапнул по полу.

— Ройг — вот кто главный противник в грядущем. Да, теперь он союзник у Скъервиров — но будет откусывать по кусочку раз к разу, едва мы оступимся и ослабеем.

— А прочие орны — с востока или из северян?

— А много ли даст нам союз с ослабевшими? Большинство орнов восточных уделов лишились за распрю множества старых владений, и подобно изгнанникам окормляются в Средних землях. Даже могучие Ёрвары уже не та прежняя сила. Бедные дома Севера тоже сотряс летний нáступ Льва А́рвейрнов, прошедшего огнём вдоль всех отрогов Каменных Ворот.

— Ну ладно — а Свейры? Хозяева Юга досель. Эвар хоть и в обиде на то, что ты сына его мужской силы лишил с бубенцами — но за место в Хатхалле тебе всю ладонь обслюнявит, и войск предоставит в избытке.

— Вот уж я не дурак кровь в семействе нам портить… — нахмурился Сигвар, — проследил в часословах всех орнов давно, что от бабки его Брулы Тощей из дома Хатгейров все их девки в любом из семейств став женой принесли половину сынов с кровото́чицей, слабых и долго не живших. И один из его сыновей этим болен. Оное нам тут без надобности…

— Ну хорошо — а…

— Нет, сын — только лишь Утир дадут нам невесту для Вигара. Только лишь с ними могу я устроить союз, уняв желание Хáрдурне обособиться всеми своими уделами. Он вéршит семействами запада, и даже не принадлежащие к А́ргвидд-Мар орны идут за ним следом, почуяв растущую силу того. Даже Эвары — те уже тоже склоняются к более сильному нежели мы, кто поблизости всех их владений.

— Но погоди, его дочь ведь мала. Лет десять ей было — девчонка пока, видал летом на празднестве. Даже груди не выросли. Ещё в куклы играет…

— Пока да. Но взрослеют все дети однажды, как знаешь. Мадг пошла вся в отца — и когда подрастёт, уже вовсе не куклы ей будут игрушками, а воинство с властью… — Сигвар на миг приумолк, — а уж красивой она будет точно. И рыжей… — добавил он с неким смешком.

— Но теперь-то куда с такой свадьба? А ждать ты уж точно не будешь с такими делами. И Ройг видимо тоже…

— Верно мыслишь. Но помимо дочерей есть ещё и племянницы. У его упокойного брата есть три дочери годного возраста, и всё что нужно для брака у них уже выросло и созрело, чтоб дать нам наследников.

— А-а, видал я их — славные девки, — Горм шутя приподнял пред собой две раскрытых ладони, — милы да тихи — даром что крови́ рыжих. Хорошие жёны кому-то достанутся…

— Верно ты то и то оценил. И это вот сватовство и поедет устраивать Храфнварр. И ещё одно дело он послан уладить… — добавил Сигвар спустя миг молчаливой заминки, что не ускользнуло от уже пристально внимавшего старшего сына.

— Какое? — прищурился тот, будучи весь во внимании.

— Ты ведь тоже один из Скъервиров, Горм. Пусть и не самый прямой в нашем доме, но всё же мой сын… и сейчас только я ве́ршу домом владетелей. А кто мог бы стать следующим ёрлом вслед за столь немощным Вигаром?

— Никогда ты все яйца в корзину одну не кладёшь… — ухмыльнулся родителю Горм, — всё сплести хочешь загодя трижды!

— Такова уж та ноша владетеля — всё в грядущем прознать, всё предвидеть и предусмотреть, наперёд прозревая. И ты может быть…

— Ты и меня женить хочешь, отец? — перебив отца вдруг догадался Горм. Его лежавшая на столе ладонь стала постукивать пальцами по дереву досок — точь-в-точь как у Храфнварра.

— Даже бедные поселяне и пастухи выбирают порой, с кем им дóлжно родни́ться. Нам же, людям из высшего круга семейств и держателям власти порою судьба не оставляет свободного выбора сердцу.

— Всегда имеется выбор, отец! Пусть дурной — есть всегда… Не бывает обратного!

— Так — всегда выбор есть. И цена его может быть много больше, чем сумеешь ты то уплатить…

Сигвар долго царапал посохом лак половиц, затем вновь поднял взгляд на наследника.

— Будь времена поспокойнее, сын — я бы ни слова тебе не сказал на сей счёт, с кем плесть судьбы и ложе делить, быть кому или нет той опорой или узой. Но всё, что я делаю долгие годы — всё ради блага семейства, дабы не допустить его низвержения. Три года распри с áрвеннидом Эйрэ подкосили наш дом, и я вынужден поступаться хоть частью могущества Скъервиров — дабы не утратить всего воедино. Вот почему я иду на союз с вознявшимся Ройгом, способным нам дать серебро и людей для продолжения этой войны — а не впускаю в Хатхáлле щенков алчной Трюд.

— Смотри, отец — вдруг сожрёт тебя так этот братец пузатого Виганда… Клыки он уже отрастил точно пасть их Владыки Моря.

— И Владыку их грозного бьют острого́й прямо в море могучие люди — кто может — и на сало для свечек и мясо пускают затем… — усмехнулся наследнику Сигвар, ткнув жалом посоха в доски как будто копьём, — с Хáрдурне мы пободаемся — я проверю ещё, так ли твердо его колено под моим натиском… Он достойный соперник, опасный, решительный — но владетель умелый, пекущийся о землях и подданных. Вдови́ца же Уннира способна лишь набивать свой кошель по её естеству. Пусти я её в Красную Палату — она обдерёт все дома и семейства словно кожник овцу, как они с муженьком растрясли весь Бирксвéдде — на все же дела о стране ей плевать… Подобными были и Модроны, увившие старого áрвеннида своими речами и присосавшиеся к казне как телята к коровьему вымени. Никто из них не способен был думать о благе иначе чем о своём — с тем и так быстро низринули их в час перелома могучие люди, что встали теперь за кормило земель а́рвейрнов и противостоят нам.

— Много слов — мало проку… — пожал сын плечами, — так кого ты желал бы мне в жёны, отец? Хоть поделись, с кем из скригг мне быть зятем? А то подберёшь ещё ради союза с могучими жабу какую… Не все же их дочери слово перли́ны, видал я на празднестве всяких. Вон, у Эваров скригги дочка вторая с зубами кобылы родилась. Не глянешь без слёз на ту деву, как рот раскрывает.

Сигвар долго молчал, хмуря брови — и точёный шип посоха согласно с его мыслями медленно вращался меж пальцев, поскрипывая по полу.

— Такова судьба человека, сын — мы всегда выбираем между плохим и очень плохим…

— Даже с бабами? — поднял бровь Горм в удивлении.

— Даже с ними. Выберешь в жёны себе деву тихую, не слишком с лица гожую прочим на зависть — так быть может проживёшь с нею в скуке и тишине, зато спокойно и до́бро. А выберешь яркую и шальную — так пусть и будет тебе вся спина исцарапана, но не будет совсем с ней покоя от нрава её слишком резкого. Уж и с первой тебе будут грезиться Халльсверд — лишь бы подальше от счастья подобного. Так что тебе выбирать.

— Если прямо сказать — не лежит мне душа быть женатым… — честно ответил отцу Горм, — по нраву мне больше сражаться да службу нести, чем с женой вековать. Никого я из женщин своих не обидел — серебра всем оставил им вдоволь, чтобы те, кто с дитём, не обделены были.

— И себя не обделишь ты тоже — к каждой снова заходишь порой… — усмехнулся ехидно отец, приподняв жало посоха вверх точно пику.

— Захожу… кому мужа найти не сумел — лгать не стану, — фыркнул Горм, — сами ведь ждут по ночам, чтоб ворота раскрыть. Но чтобы вечно с одной…

Он умолк на мгновение.

— Не по мне одна баба надолго, чтоб с ней гóдами быть и их блажь всю терпеть, как начнут… А ведь все начинают.

— И что ты?

— На дурное тянуть самого́ начинает. Уж прости, я таков.

— Знаю, сын. От меня ты и Ульф всего поровну взяли — каждый что-то своё…

Горм нахмурился, молча взирая родителю прямо в глаза.

— Уж наслышан и сам, обо мне что тут молвят иные… что я глуп да распутен — и срам лишь семейству несу, накипел как короста на лике владетелей. Вот не знаю, твердишь ли так ты — или в мыслях лишь держишь подспудно…

Сигвар долго молчал, лишь безмолвно вращая свой посох в ладонях.

— Ну а ты как считаешь — глупы ли мои сыновья?

— Значит всё же второму ты веришь… Я и впрямь не охоч до наук и всех книжеств — хотя разных наречий освоил штук шесть, больше Ульфа. Только в воинском деле своя мудрость тоже… и про женщин тебе расскажу кое-что! — распалился вдруг Горм, подскочив со скамьи.

— В конной сшибке — коль помнишь — щит леворучь на плечо надевают, долгим поясом через голову перекинув и леви́цою правя конём за поводья. Но порой раз бывает нужда, одним хватом за узел ремень тот легко развязать и щит сбросить — чтоб уцелеть или раны избегнуть. Если можно — и новый получится взять, тут уж как! — он махнул рукой с безразличием, хмыкнув сквозь зубы.

— То, к чему мы привязаны сильно, иногда ранит нас хуже стали — а часом и губит… Ты умён — сам поймёшь что к чему… Не горазд я на речи, прости — я таков… что порою так проще.

— Знаю, сын. Иной раз проще так, чем к кому привязаться. Храфнварр тоже когда-то так думал — и как когда-то и я… Но ты тоже кровь Скъервиров — а ведь это не только лишь честь, но и долг. Делать всё для спасения дома, для всеобщего блага семейству — собой жертвовать ради общего нашего дела. И такие теперь времена, что приходится жертвовать чаще обычного…

— Времена — будь они неладны́! — хлопнул сын кулаком по колену, на мгновение вспыхнув как пламя, — ладно, устрою я быстро наследников Скъервирам — с этим уж справлюсь.

— Тут сомнений мне нет… — усмехнулся отец.

— А за ратную службу для дома не бойся — не брошу за бабой меча, не то время. Так какую невесту Прямой мне сосватает? — спросил Горм с интересом, успокоив недавний запал.

— Не горячись, сын. Никогда я сомнений не знал в твоей храбрости — и Прямой это всем подтвердил, как ты вывел загон в эту осень в лоб воинства Льва не страшась, препынив его наступ на Вингу.

— Только славу там Храфнварр собрал всё равно — как навстречу им вышел и с ним с глазу на глаз чего-то обмолвился — и ушли они прочь, хоть могли бы и взять ходагейрд до заката… — пальцы Горма задумчиво клацали по рукояти клинка, а взгляд свёлся к огню дотлевавших углей в топке печи.

— Я Подкову спросил потом — кто Лев, каков? А тот кратко ответил: «такой же как он».

Парень какое-то время молчал, но потом пришёл снова в себя, обернувшись к отцу.

— Так что там с невестой? Кого ожидать мне?

— Не торопись, сын. Храфнварр послан пока за одной лишь невестой в Прибрежья. А для тебя я такую жену подберу, чтобы ты не ворчал с ней ни днём и ни ночью в недовольстве на выбор родителя. Так что живи пока как желаешь, Горм, тебе я не стану перечить до лета, как время придёт появиться пред почтеннейшим Свейном в святилище…

— Уж спасибо на том, что дал выбор без выбора, — хмыкнул сын со смешком.

— Только смотри, чтобы от твоего пыла к следующей Долгой Ночи у половины младенцев из Винги глаз одинаковых не было… А то я уже трижды стал дедом, как вернулся сюда ты с Помежий, — усмехнулся наследнику Коготь.

— Всё ты тут знаешь уже, про всё принёс ветер на ухо…

— Много дев — много слов… — пожал Сигвар плечами, — уж иные бурчат при дворе, что ты словно владыки Ардну́ра — кто счёт жёнам своим не ведёт как муха́ррибы.

— Не без их я кровей — сам ты знаешь, — усмехнулся родителю Горм.

— Внуки славные вышли мои — лгать не стану, — взгляд у Сигвара стал чуть теплее, — а особенно тот, кто от дочери главного из сукноделов. А ведь умна эта Дис, и могла бы украсить Высокий Чертог, став кому-то достойной женой. Иной раз задаюсь я вопросом — что нашла она в сердце твоём, ясно видя каков ты? Уж не только на пику твою повелась, чтобы такого красавца седлать…

Горм молчал, в размышлениях глядя на пламя пылавших углей догорающей печи.

— И я рад, что добавилось крови в семействе — после стольких утрат этих лет… Но всё же будет нам лучше, коль дашь ты законных детей, кто подхватит власть Скъервиров в будущем — а не будешь лишь только утраивать к лету их счёт своим семенем вольно.

— Ты уж льстишь мне, отец — прямь утроить… Жеребец я какой тебе что ли? — усмехнулся Горм, вставая из-за стола и направляясь к дверям из покоя.

— Уж как знать? В каждом смертном живёт некий зверь, что подобен нам духом — и сердцем нам ве́ршит незримо. В ком-то пёс, в ком-то лев или волк… а в ком змей… — правый глаз Когтя сжался в прищуре, глядя прямо на старшего сына.

— Может так — но я точно не средь них. Доброй ночи, отец! Пойду обойду все дозоры по стенам, чтоб не дрыхли они у печей, лежебоки…

Вьюга прочно сковала в холодном покрове сугробов пустые проезды Хатхалле, своей тяжестью грузно ложась белым слоем на твердь черепицы заметенных крыш. Ночь давно погасила огни большинства окониц в городище. Ходагейрд засыпал, весь объятый неистовством бури, точно скованный тяжестью полога долгой зимы.

Чернью тьмы были прочно объяты и те оконицы стерквегга, мимо воли к которым уж годы как был обращён его взор — где никто его вовсе не ждал и не видел, зря сквозь вершнего стражей насквозь, в пустоту — видя в нём только лишь одного среди Скъервиров. Горм стряхнул с головы оседающий сверху на волосы снег, надев шапку, и уверенным шагом направился к створам конюшни седлать по ночи жеребца.

Слишком много раздумий вертелось сейчас в голове, и которые он не любил. Слишком много всего, что он сам неспособен был вновь обернуть и обдумать — и что был сам не в силах того изменить. Таков рок — так хотел то сказать там отец? Или нет — и лишь только ему выбирать, презревая всю тяжесть сплетённой нам свыше судьбы — и платить за то цену?

Миновав растворившую створы ворот ему стражу сын Когтя пришпорил коня и направил того по заметенным выше колена уже переездам туда, где лежали чертоги купцов, без труда и во тьме устремляясь к рядам сукноделов, где и в стужу тянуло горячей водой, мылом, поташем, шерстью. Где в одном из знакомых оконцев быть может горит ещё свет — и его ещё может быть ждут…

Ревела зима своим мертвенным голосом вьюг и морозов над спящей землёй, и стылые ветры летели над небокраем подобно угрюмым раздумьям оставшегося в одиночестве посреди остывающего покоя старейшего в доме у Скъервиров. Давно как угас тот пылавший жар углей в печи, холодя опустевший безлюдный чертог. Одна за одной меркли свечи, обращаясь в клубы исчезавшего дыма.

Замёрзшие пальцы Клонсэ вновь взялись за резные очерти ещё остававшихся в его силах белых воителей мудрой игры, пытаясь преодолеть роковые ответы незримых противников, чьё чёрное воинство словно тень грозных богов неумолимо сверзало слабевшую их оборону — точно желая явить перед Сигваром всю его слабость перед неумолимым, и быть может трижды заслуженным ими тем роком, что уконован их дому…