…Но Буря Придёт

Nameless Ghost (2024)

Вымышленный мир или иная история нашего? Решать то читателю. Мрачная сага из мира суровой архаики, наследия века вождей и героев на фоне полуторатысячелетнего противостояния столкнувшихся на западе континента ушедших от Великой Зимы с их прародины к югу дейвонов и арвейрнов, прежде со времён эпохи бронзы занявших эти земли взамен исчезнувших народов каменного века. История долгой войны объединивших свои племена двух великих домов Бейлхэ и Скъервиров, растянувшейся на сто лет меж двумя её крайне горячими фазами. История мести, предательства, верности, гибели. Суровые верования, жестокие нравы времён праотцов, пережитки пятнадцативековой вражды и резни на кровавом фронтире народов — и цена за них всем и для каждого…

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ВТОРАЯ"…ТЕ, КТО МНОГО СМЕРТЕЙ ПРИНЕСУТ БЛИЗ СЕБЯ…"Нить 12

Вершивший воинством Верхнего городища Прямой уже больше седмины не получал свежих известий от своих людей, во главе со вторым помощником Конутом недавно ушедших из Винги в воинстве ёрла к востоку. Вечно проницательный и осторожный, он взволнованно переспрашивал о том писцов и помощников Сигвара, надеясь, что быть может хитроумный Коготь не всегда передаёт ему прибывающие послания от их владетельного родича. Однако тот, благоволивший за его меткий ответ Унниру на минувшем совете, и сегодня успокаивал зашедшего к нему в покои и тревожившегося долгим молчанием из ушедшей выправы угрюмого Храфнварра.

— И не станет же ёрл — стереги его путь Всеотец — посылать ко мне вестовых каждые полдня! Какая тревога, если с Помежий ещё не пришло ни одной вести о выступлении воинств áрвеннида или его союзников?

— А все ли вести дошли от владетеля?

— Да — случается, волей Горящего посланных ко мне птиц сшибают в пути ястребиный коготь или чья-то стрела… — нахмурив вдруг брови Сигвар умолк на мгновение, о чём-то задумавшись, — …а конные вестники могут заболеть или погибнуть. Но тебе нет нужды беспокоиться, Гераде. Вся переписка в порядке — с тех пор, как почтеннейший Въёрн захворал, все дела его первый помощник ведёт — а у Хёдина дело горит, расторопней чем старый в три раза. Вести добрые, не беспокойся.

— Рад то слышать, почтенный.

— Правда — было одно… — Сигвар снова умолк, призадумавшись.

— И какое? Откуда? — Прямой снова нахмурился весь во внимании.

— Из Вейнтрисведде с рассветом явилась к нам птица. Не тайнописное даже послание, наспех начертано что-то — что укрепь в осаде. И всё.

— И что же, почтенный?

— Не знаю… Послал я гонцов вместе с птицами выведать что там. Пока сам не знаю — мятеж там или что-то иное, — Сигвар задумчиво шкробал по доскам концом точёного посоха, хмурясь, — если пьяная шутка писца или шалость чьего-то ребёнка, как было однажды в Милльэрбе — свинопасами будут до смерти, коль выясню…

— И всё одно, почтенный — как заноза какая-то гложет меня. Не смейся за глупую стережливость, я даже принёс обильное подношение для богов ради их прорицания — но неспокойно мне вот отчего-то…

— И что же изрёк тебе нынче почтеннейший Свейн? — пристально взглянул на собеседника Клонсэ, — говорят тут иные, зрит он грядущее метче своего предшественника Аскиля. Тот был больше мирскими делами всю жизнь озабочен, как знаешь.

— Наслышан, почтенный.

В двери покоев хранителя казны и печатей негромко постучались, и из-за распахнувшихся створ появилась Альда из Фрекиров, почтительно кивнув тут сидевшим мужчинам.

— Достойный Сигвар — нет ли свежих вестей от нашего ёрла? — спросила она немного встревоженно.

— За последнюю восьмину как ты опять спрашиваешь, тиу́рра — нет… — с сожалением развёл Коготь руками.

— Вот как…

— Не тревожься — едва лишь прибудут гонцы, я немедля тебя извещу. Ты слишком бередишь себе сердце тревогами, прямо вот как почтенный наш Храфнварр. И так дурно ты выглядишь нынче, бела… Может не нужно тебе лишний раз беспокоиться? — последнее он сказал как-то заботливо, пристально глядя на юную дочерь Свейна Ульфсхо́фуда.

— Если сердцу тревожно, то что я могу тут поделать, достойный? — вздохнула она, закутываясь в алую накидку, и учтиво попрощавшись с обоими мужчинами покинула покои Сигвара, возвращаясь к себе.

— Доброй она бы была госпожою в Высоком Чертоге, стань однажды законной женою владетеля… — с сожалением вздохнул Коготь, провожая юную дочь скригги Фрекиров долгим взглядом.

— Учтива, добросердечна, корысти со спесью ещё не набралась… Не в пример много лучше иных из супруг дома Скъервиров, метящих на это место и везде своё жвало сующих, — покривился он вдруг, вспомнив о настырной и алчной жене Уннира.

— Выпей-ка ты доброго вина из южных уделов… — позабыв о делах и убрав со стола рукой свитки, хранитель казны и печатей достал из украшенной резнью цветов и ветвей обрешётью стенной ниши узорчатый тонкий сосуд алого камень-света, — и я не откажусь от того. Там солнце из сока земли́ тво́рит дивную сладость плодов, коих не вызреет в наших холодных угодьях на севере. Даже с мёрзлой лозы не так тонко оно… — Коготь с усилием выдернул прочную пробку из горлышка, тихо принюхавшись.

Золотой хмельной сок зажурчал по подставленным Сигваром двум резным кубкам.

— Сумел ли поладить ты с Гормом, достойный?

Храфнварр вслед за хранителем казны и печатей немного отлил через край подношением их жизнедавцам.

— Всё как ты и сказал, почтенный. Да — отважен, умён, ве́ршить может людьми… но дерзит всем во всём, точно сам себе ёрл. А уж с девками меры не знает — что и два жеребца в случный гон не управятся.

— Будь у них с братом ума пополам вместе с храбростью — был бы я горд сыновьями… — вздохнул старый Сигвар, неторопливо смакуя вино, — а так сам ты узрел, что мой Ульф не боец, и на девок взглянуть без стеснения не сможет — зато старший уж прыти везде за двоих взял. А тут вдруг вообще как с цепи он сорвался.

— Ты отец ему будешь, достойный — вот и сам объясни, что пусть стражею вершит. Но моим людям в укрепи я голова, а прислуга в руках у Костлявого.

Прямой смолк на мгновение.

— И почтенный… Скажу и как сам, и как голос от Брейги: будет портить служанок твой Горм — так лишится зубов. Пусть в иных местах ходаге́йрда пику он точит, — нахмурился Храфнварр, хрустнув костяшками правой ладони, — был бы мир на дворе — ещё ладно… Но в час распрей таких я в заго́не своём не держал, жеребцов. Хоть в бою хороши — лгать не стану — только после от пыла бед больше наделают.

— Зубов… Говоришь, на служанок он стал покушаться? — Сигвар как-то пристально глянул на хмурого Храфнварра, задумчиво постукивая пальцами по столу — точно вспомнил о чём-то увиденном прежде — об одном из их родичей, ставшим внезапно щербатым в ту ночь по Совету в покоях у ёрла.

— Что же — поговорю я с ним нынче же, уйму этого жеребца. Надеюсь, поймёт он родителя без кола по хребту… — Клонсэ легонько скребнул по полу концом посоха, — а тревоги Костлявого зрю и без слов — его дочки как вишни, с годами лишь зреют… и уж явно не в кость будет Брейги, если сын мой в их сад забежит и объест.

Вино вновь зажурчало по кубкам.

— Зря ты держишь тревогу, Прямой. Ты же сам упрочил за зиму нашу твердь, а уж я знаю толк в доброй работе у камников и древотёсов. Я бы и сам опасался в такой час вчинания смуты или волнений — но как видишь, Нижнее городище спокойно, никто из ремесленников и низкого люда не перетягивает через проезды цепи и не поджигает дома и схо́роны ради грабежа и насилия, не берёт Верхнюю укрепь в осаду с огнём, как случалось при Хъярульве.

— Этого нам ещё не хватало, храни Всеотец от такого… И так слишком много мне верных людей и второго помощника забрал Стейне с собой, — угрюмо проворчал Храфнварр, отпив из снова поданного Сигваром полного кубка хмелящий напиток цвета жидкого золота, так знакомый ему за долгие восемь лет вершенства делами ёрла в далёком тёплом Аскхаддгéйрде — и дважды больше за срок в южных землях.

— А новых я ещё не сумел обучить так же годно и познать их дух с верностью в битвах.

— Согласен, почтенный… — вечно скрытный Сигвар сегодня был на удивление прям с пусть и единокровным, но много ниже себя чином родичем младшей их ветви, — но воля нашего ёрла порою и мне неподвластна, что бы не твердили долгие языки в этих стенах — будто это я один всё повелеваю Къёхвару и самолично вершу Дейвоналардой. Я уже истрепал свой язык об его уши словно худой нож о точильный камень — а так и не уговорил Стейне взять новую супругу из доброго рода союзных нам орнов. Да хоть бы и из вечно непримиримых к Скъервирам, дабы хоть как пригасить застарелую вражду семейств! — привспыхнувший было на миг Сигвар гулко ударил посохом об пол, хмуря брови.

— Ложе его не пустует без женщины, сам видишь — но неужели наш владетель всерьёз рассчитывает на милость богов в исцелении сына? — Коготь на миг задрал взор к полотку.

— Наш ёрл упрям, почтенный — мы этому оба свидетели. Но всё же я бы предпочёл оберегать Высокий Чертог людьми проверенными, а не малым числом незнакомых мне в деле. Слишком уж мало осталось в стерквéгге таких, с кем я был бы уверен в их опыте.

— Иной раз и стадо баранов со львом в вожаках пребудет сильнее, чем львиное войско с верша́щим бараном… — усмехнулся вдруг Клонсэ, — а в твоей храбрости и умении даже ёрл тут сомнений не держит, раз зазвал тебя с юга к нам в Вингу. Это ясно как то, что за ночью приходит рассвет, а за бурей спокойствие.

— Ты говоришь как ардну́рцы, почтенный — красиво и метко. И всё же не люблю я похвал мне в глаза… — Храфнварр поставил на стол пустой кубок, ощущая течение хме́лящих рек в своих жилах, давших жар его телу и тщетную лёгкость в ногах.

— Не без их я кровей — сам ты знаешь… — усмехнулся вдруг родичу Коготь, — но и я льстить в лицо не горазд, говорю по заслугам для каждого.

— Однако и Прямой не всесилен без годных людей. Я не раз был свидетелем, Сигвар, как дурно готовое воинство может не взять прочные стены, обороняемые горсткой умелых людей — а видал и обратное, как малым числом брали тверди, где в избытке воителей, но их дух и умение слишком слабы.

— Умелые люди сейчас нужнее в воинстве Стейне, чем тут, Храфнварр. Сам понимаешь — война…

Вновь зажурчало вино, наполняя два кубка.

— А что говорят твои люди там в Эйрэ, почтенный? Что творится в уделах противника?

Сигвар нахмурил вдруг брови, точно раздумывая.

— Вот что-то давно не слыхал я вестей столь мне ценных из тверди владетелей Бейлхэ… Да и с севера не было долго гонцов от Кривого.

Он умолк на мгновение.

— Ты сам знаешь, достойный, чьи земли лежат на прямом пути к Кроммах — и сколь сильно ему ненавистен наш дом много лет… что отверг он родное дитя ради воздаяния Скъервирам, позабыв про неё в своём гневе.

— Да — наслышан, почтенный… — кивнул ему Храфнварр, нахмурясь — когда Сигвар вдруг вспомнил про ту, кто была прежде дочерью Каменной Тени.

— И там год от года его мощь растёт, тесня наших прежних союзников. Даже верный нам Гвенбранн из Катайр — и тот не способен противиться старому Ллугайду, теряя в Помежьях удел за уделом…

— Чудо, что жив он доселе в кругу стольких многих врагов.

— Две стрелы в нём — от Катайр и Кроммах подарки — и те не смогли его в темень отправить, как многим то жаждалось… а пырнувшего раз его в рёбра ножом Ллугайд сам утопил после в топях живого. Уж не знаю, хранят его Трое — или та его ненависть к тем, кто лишил его близких…

Сигвар стиснул в ладонях кость посоха, в размышлениях шкробая жалом натёртые доски цветных половиц.

— А ведь я по чести́ предлагал ему трижды, чтоб вернуть его дочерь в родные уделы — не жалея ни денег, ни даже богатых наделов, чтобы то как смогу окупить — дабы стих его гнев и стремление к мести.

— И что он?

— Не осталось у Ллугайда в каменном сердце тепла для неё. Он живёт с той поры лишь единою целью — терзая всех наших союзников, руша все наши успехи. А про дочь он сказал в том последнем письме, что она умерла, когда было ей только шестнадцать…

Коготь смолкнул на миг, и скребущее пол жало посоха стихло.

— И она позабыла всю прежнюю жизнь, став тут дейвонкой взаправду.

— Ненависть страшная сила, почтенный… — угрюмо промолвил Прямой, — она движет и горы в стремлении к мести, слепо рвёт и свою, и чужие ей судьбы, сжигает сердца изнутри… Но и она иногда справедлива — ибо кровь не прощают.

— Да, всё так… не прощают, — Коготь оторвал взгляд от пола и задумчиво глянул на родича.

— Наслышан я разного, что про тебя тут твердят неучтивцы, Прямой…

— Да плевать мне песком, что иные твердят тут, почтенный. Моё всё на мне — и сужу себя сам, а не наветами тех болтунов, на ком блох из минувшего дел как на псине иной… — Гераде смолк на мгновение, вновь вернув разговор на дела этих дней — не желая вести речь о том, упомянутом Сигваром.

— Так говоришь — нет нам свежих вестей от владетеля?

— Не тревожь себе сердце, Храфнварр. Если придут мне любые известия, я их немедля тебе передам.

— Спасибо, почтенный.

— Говоришь, ты ходил за советами к Свейну? Изрекли тебе боги дурное?

— Ничего, почтенный. Они вообще никогда не щедры на ответы. Но ещё по приезде сюда в прошлую осень предчувствовал я, что станет Высокий Чертог мне могилой…

— Разве не будет почётно тебе — сыну из невысокой ветви нашего рода — обрести погребение среди ёрлов и лучших ратоводцев из Скъервиров, лечь костями в святилище подле Эльдле́йте и иных славных свердсманов — когда ты до прославленной старости и седого волоса будешь оберегать обиталище наших владетелей?

— Срок тому видно будет не столь уж и дальний, почтенный… — Храфнварр умолк, смакуя из кубка остатки вина, — тьмы я давно не боюсь — жизнь страшнее бывает… Да и боги нечасто бывают щедры, чтоб не забрать потом больше дарованного — и разят они чаще слабейших и невиновных…

— Вижу, ты больше страшишься не за себя, родич. За кого же? — проницательно прищурил глаза старый Клонсэ, взирая Прямому в лицо, — ты до сих пор один, славный Храфнварр — и тени своей всё не знаешь. А годы тебя нагоняют…

— Иногда чем сильнее привяжешься к людям — тем больнее потом, когда рок по-живому от них отрывает… — негромко промолвил вдруг Храфнварр, не глядя на старого Клонсэ, — и то зная порой сам страшишься плесть наново нити, не в силах решиться на это…

— Да — порою и так может легче… Тени уме́рших всегда будут с нами — и твоя Гудрун из Эваров была тебе славной женой, как и когда-то мне моя добрая Сигла. Но быть может пора бы задуматься снова о достойной супруге, дабы не лежать одиноко в нашем родовом святилище Винги, чтобы не была твоя могила узка?

— Доброе предложение, почтенный хранитель казны, — усмехнулся Прямой, отставляя пустой кубок и вставая со скамьи, — если придёт мне пора — то я знаю, у кого бы ссудить на женитьбу мешок серебра. В рост, надеюсь, не станешь монеты давать для родни?

— В рост… Буду рад с ним расстаться без скупости, если ты станешь меньше угрюмым! — ухмыльнулся старый Коготь, убрав сосуд с хмелем назад в стенную нишу, — что бы не твердили про меня многие языки, радость мне верных людей я ценю много больше, чем смерть для врагов дома Скъервиров.

Он умолк на мгновение, пристально глядя на родича.

— Но пока что мешок тот пылится в казне — а ты ждёшь что-то всё, словно слов и решимости сам не находишь, и тени своей здесь не знаешь досель…

— Пора мне на службу, достойный. Уже смеркается, час обойти укрепь, — Храфнварр оправил на себе пояс с ножнами, закутавшись в плащ перед наступающей ночной прохладой.

— Храни наши дела Всеотец! — напутствовал его на прощание нежданно разговорчивый нынче — и вовсе не из-за хмельного вина — хитрый и зрящий везде Сигвар Клонсэ — казалось всё знавший, о ком сейчас заняты нерадостные думы ожидавшего её ответа Прямого.

За дверями почтенного Сигвара разминувшись со стражей Храфнварр вышел по лестнице прямо на стену Хатхалле, и щурясь взглянул на закат, на спадавшее к чёрной воде междуречья Широкой и Топкой багровое солнце. Там по правую руку вдали меж зубцов показалась шагавшая стать сына старого Клонсэ, обходившего к ночи стоявших по хугтандам стражников. Тот с усмешкой кивнул в бок Прямого, учтиво приветствуя вершнего укрепью — и он так же ответно кивнул. Хоть и с первого дня по прибытии в Вингу не вышло меж ними приязности — точно чья-то безмолвная тень пролегла между ними…

Ночь наплывала на засыпающий ходагéйрд.

Из мглистой ночной тьмы возник точно призрак лазутчик на взмыленной рыжей кобыле — один из дозорных, отправленных первыми к городу.

— Старшой — мы у Винги! С того холма уже стены видны! — он указал рукой позади себя.

— Не нашумели в дозоре? — переспросил за Льва Кáллиах, взмахом руки подзывая к себе всех помощников из числа своих дéих-лáмнарв.

— Будь спокоен, почтенный! Била молчат, слышишь? И вокруг ни души — ни одного их дозора вне стен.

— Значит не ждут нас, дейвóнские свиньи! — обрадованно воскликнул Унлад, — не успели прибыть к ним вчерашние вести!

— Отсюда вот лучшее место для подступа. Все торговые схо́роны и ремесленные дворы у Речных ворот с запада… — обратился к их вершнему Каллиах, — а тут прямо к стенам подступиться возможно вплотную в тумане таком!

Лев привстал в стременах, озирая собравшихся подле него дéих-лáмнарв и лу́айд-лóхрэ их воинства.

— Кáллиах!

Исполин замер, внимательно слушая Аррэйнэ.

— Твоя тысяча нас стережёт от полудня — смóтрите за дорогами и переправами. Пусть твои парни подожгут торговое городище. Всех, кто появится — в землю к Шщару втопчи! И сразу дай знать, если враг шевельнётся.

— Понял! — сын кузнеца негромко присвистнул, и дав людям знак следовать за собой подстегнул жеребца, растворяясь во тьме.

— Унлад — тебе север. За Молотом повторяться не буду — понял, Стрелок? Окружишь городище с заката, чтобы на ту дорогу и по реке никто из вражин не смог выйти. Стерегите там Большой Мост через Топкую, а поутру сожгите со всеми причалами и судами.

— Сделаем!

От его слов приказов разлетались верхом главы сотен, за собой увлекая всех прочих, заставляя всех действовать воедино подобно муравьям в их огромной семье.

— Оллин — готовь вóроты к бою.

— Цельщики! — выкрикнул тысячный метальщиков, указывая рукой направление, — первая сотня — на те холмы! Остальные на склон! Вóроты ставим на этом гребне! Кáдауган — десяток их с севера заведи, станешь под прикрытием Унлада!

— Понял!

— Подпалишь как следует город оттуда — и меть по Хатхáлле! Тебе ближе чем нам будет добросить! — отдавал Рогопе́вец приказы своим деих-ламнарв.

Скрип осторожно подкатываемых и снаряжаемых кáита-гаóйта озвался меж спящего редколесья, когда причудливые в очертаниях метальные снасти руками обслуги устремились на указанные места, выбранные опытным глазом Оллина для обстрела вражеского городища. Цельщики с возвышенностей уже передавали знаками тлеющих ветвей и негромкими окриками указания, и поспешавшая следом обслуга метальных возов торопливо наматывала на катушки толстые свивки канатов тяг, спуская до самой земли рычаги долгих плеч. Воины подкатывали к пращным петлям огни́ща с цепованными камнями, распаливали для их поджога просмоленные запалы. Всё делалось быстро, но верно и слаженно, словно отточенное до предела единое всеми движение.

— Лучники и копейные — по коням! — отдал приказ Áррэйнэ, внимательно оглядывая тьму, разорванную впереди немногочисленными огнями спящего ходагейрда, до стен которого было не больше каких трёх полётов стрелы. Город и не подозревал о появлении врага у самых стен древней твердыни владетелей — и сегодня пришёл их черёд содрогнуться от страха в ночи.

— Старший? — отдававший распоряжения метальщикам Оллин обернулся к их вершнему, внимательно глядя в глаза товарища.

— Ты уверен, что это нужно? Послушай… это ведь не какое-то захудалое городище. Это же Винга — самый большой и сильный из всех гейрдов на западе! Или ты думаешь нашими малыми силами взять без осады такой…

— Посмотрим, Оллин… — оборвав его на полуслове Áррэйнэ смолк, пристально глядя во тьму и сжав зубы. Через миг он пришёл вновь в себя, повернувшись к товарищу.

— Метай!

— Хорошо! — приказ не требовалось повторять дважды, и лу́айд-лóхрэ метальщиков крикнул:

— Метай!

— Эй, Фреки, гляди-ка! Огни там за пустошью видишь? — один из двух стражников, бдивших ночью охрану восточной стены ходагéйрда, всмотрелся в туман, чьё густое молочно-белое покрывало вздымалось до самых зубцов каменного пояса городища возле их ху́гтанда, где в комнатушке горел освещавший нависшие над головами тяжёлые своды коптящий смоляк в стенной нише.

— Аа-а-а-а-э-а… Где? — его заспанный товарищ, зевая, лениво встал с устланной сенником деревянной лежанки.

— Да вон — чуть к северу от восточной дороги, на пустошах. Погляди сам.

— Заночевал кто-нибудь из странствующих, — пожал плечами товарищ, почесав шею под воротником верховницы, — иди спать лучше, Бер — мой черёд сторожить.

Однако далеко по стене он уйти не успел. Усилившийся блеск дальних сполохов справа заставил сонного воина обернуть туда голову. Он увидел, как в черни небес средь тумана внезапно прорезались тонкие линии света — словно нити огня — выраставшие ввысь от земли. На глазах его — он в том готов был поклясться самим Всеотцом — целый сноп этих искр стремительно стал приближаться к стенам спящей Винги как рой светляков.

Но ни рассмотреть это чудо подробнее, ни доложить о нём вершнему стражей зевающий Фреки уже не успел. Через мгновение десятки огни́щ страшным градом обрушились на эту стену у Главных Ворот и стоявшие следом за нею строения Винги, вежи стерквéгга и Высокий Чертог — словно неистовый огненный вихрь, всё сметающий на пути.

— Не останешься хоть в этот раз до рассвета?

Он растопырил рубаху, продев голову сквозь подол.

— Где с кем вершний над стражей — и ёрлу плевать, дело третье… А чего по ночам он охрану не бдит — не по мне так, нельзя. Уж так надо, прости…

Горм обернулся к ней, обняв и впившись ртом в её губы.

— Я же тебя не обидел?

Та усмехнулась, хоть вышла улыбка и горькой.

— Уж как есть. Мне с тобою и так хорошо…

— Врёшь ты, Дис…

— Может так… Я же знаю — таков ты как есть.

Она опёрлась о ложе отставленным локтем и повернулась на бок, глядя мужчине в глаза.

— За тобой все бегут кто ни глянет — звать не нужно порой никого.

Он вдруг насупился. Лоб Горма прорезала складка морщины — а лицо снова стало нести тот невидимый оттиск досады с недоумением.

— Может не все… — он промолвил негромко, как шёпотом, под нос — так и глядя в окно, поглощённый раздумьями.

— Я в святилище была недавно, всё хотела прозреть…

— Что женюсь на тебе или нет? — усмехнулся он вдруг, обернувшись к Дис взором.

— Я же не дура, как прочие все твои девки… На тебя прозревала, хотела узнать.

— И узнала чего? — кинул он на ходу, одеваясь.

Она долго молчала, взирая на Горма из сумрака.

— Предрёк мне сам почтеннейший Свейн, что тонка твоя нить…

Сын Сигвара презрительно хмыкнул сквозь зубы, подпоясавшись охватом.

— Чем нашла удивить… Я в Помежьях Костлявую видел не раз на глаза — не сидел за забором в стерквегге. Потому и отец меня видно сюда притащил перед распри началом, от жара её чтоб подальше.

Дис несогласно мотнула головой, разметав по подушке нечёсаный вихрь её золота кос, кои он нежно гладил недавно ладонью, но взирая как будто насквозь, в пустоту — словно видя на ложе иную.

— Жить ты будешь сам долго быть может, почтеннейший мне там изрёк. Но стремишься к тому ты, что смерть лишь приносит вокруг себя всем…

Горм задумался, снова взирая в открытые ставни окна, устремив взор во тьму над уснувшим уже ходагейрдом.

— Ну, где женщины — вечно погибель… Вот папаша твой вдруг нас услышит — слуг поднимет, и с пикою будет за мной до Хатхалле нестись, как недавно один.

— Хорошо коль один лишь… — усмехнулась она.

— Уж таков я, прости. Могла бы ты зрить через мглу — так бежала бегом от меня куда прочь, лишь бы дальше от дурня подобного, а не звала бы к себе.

Дис вдруг вздрогнула.

— Всеотец охрани от такого!

— Почему это? — он приподнял свою бровь.

— Не понять вам, мужам, что то значит на деле. Моя бабка была говорящая чары; великую силу имела прозрить и сплести нити су́деб. Только страшный Праматери дар тот, просто так не даётся он женщинам…

Она смолкла, взирая как тот одевался.

— Жаль, что ты до утра не останешься, глупый.

— Так надо… Прости.

Он вдруг встрепенулся, увидев во тьме пронизавшие ночь нити искр, что разрезали небо — и тотчас же удар содрогнул тверди стен городища.

— Шщаров хвост… Чтоб меня! — Горм стремительно взвился на ноги, одеваясь и сунув ступню в голенище, — я-то думал, отец меня дальше от распри сюда утащил — а я сам за собой её в Вингу припёр средь поклажи! Ну хоть снова при деле!

Молодой, резкий, сильный — он был как тот ветер, в полёте несущий стрелу — и Дис снова всмотрелась в него, не сумев удержаться от страсти и страха — что навряд ли узрит его больше с собою — и не узрит его рядом с собою всегда. Он как куст катуна́шипоцвета или древко стрелы — что летит под порывами вихря, пока хватит силы — и когда ветер стихнет, падёт на землю — прорасти или сгнить.

Горм одевшись успел её снова обнять, жадно впившись губами в рот Дис — и с размаху скакнул в оконицу, где внизу его ждал вдалеке жеребец, топтавший проезд вдоль купеческих схоронов, что взносились по Среднему городу. До Хатхалле путь был недалёк. И хотя его сердце на миг объял страх — не бывал он ещё в таковых переделках под огненным ливнем — но сын Сигвара знал, что он справится. Должен.

Со времён основания не знал могучий и прекрасный ходагéйрд Дейвóнала́рды большего страха, чем тот, что теперь пробудил его жителей. Даже жестокая битва за Высокий Чертог подчас давнишней смуты между дейвóнскими орнами в час низвержения власти клятвопреступных Афтли и их поплечников пять долгих столетий назад не сравнилась с нынешней сокрушительной ночью.

Крушились и осыпа́лись обветшалые за века городские стены. Оседали под прямыми ударами литых тяжёлых «орехов» зубчатоверхие клычницы и вышибленные в горящее крошево створы Хлидхельст — метальные снасти на кручах холмов там трудились без устали. С юга и запада, а после и с северного бока вскоре дружно вспыхнуло пламя подпаленных ремесленных лавок и схо́ронов, примыкавших вплотную к стенам городища — то постарались конные люди Кáллиаха и Унлада. Всё выше и выше вздымался ввысь чёрный столб гара, заслоняя собою и звёзды и облака в выси неба.

— Почтенный, проснись! Проснись! — ворвавшись в покои их вершнего Агиль с силою стал тормошить за руки спящего Храфнварра, заставив того пробудиться — и резко отпрял вбок от взвившегося точно молния клинка очнувшегося Прямого.

— Хéстъярн, ты? — во тьме без зажжённой светильни сын Свéйра не сразу узнал по голосу своего верного сподручника — но сразу же понял, что за грохот и треск доносились через прикрытые ставни окошек со двора их стерквéгга.

— Враг? Где? — вскочивший на ноги Гéраде сразу привёл себя в чувство, для верности больно хлопнув по правой щеке кулаком, чтоб скорее очнуться, и убрал клинок в ножны.

— А никаких нет вестей! Врага в городе нет — но Винга окружена, как мне думается. Снаружи везде сотни а́рвейрнов, подожгли все ремесленные ряды вокруг ходагейрда. Метят прямо по укрепи, в рот им копыто!

— Чтоб меня… Сейчас, одеваюсь! — Храфнварр плеснул на лицо пригоршню воды из кувшина, надевая поножи и подкольчужную свитку, и торопливо подпоясался охватом с ножнами. Вдвоём они выбежали во тьму переходов встревоженного стерквегга, а затем и в охваченный пламенем двор.

— Горим, почтенный! — подбегая окрикнул их ещё один из старых людей Храфнварра.

— Чаны на стенах, лейте воду оттуда! — повелел он собиравшимся людям, отдавая приказы кому куда бежать и что исполнять, — шестеро кто покрепче — к обоим колодцам! Не дайте огню заняться! Агиль — за закатной стеной и колодцами смотришь, ты там за старшего!

Под его краткими ясными приказами люди разбегались как муравьи, выполняя пове́ленное.

— Имель, все живы?

— Все, почтенный! Царапнуло лишь Торопливого с Тощим — и… чтоб меня! — сотник-южанин умолк, глядя как в груде каменных ощепов под ноги им сверху рухнули чьи-то ошмётки костей средь обрывков одежды и клочьев кровавого мяса, пав с вершины разбитого точным ударом огнища дозорного хугтанда.

— А-а-а… х’имáр-аль-ашáр! Кого это, Гуннар? — по-арднурски ругнувшись в запале, южанин окликнул одного из стоявших по стенам, не в силах теперь опознать мертвеца.

— Да Лейфа Счастливчика! — донеслось с высоты.

— Вот Счастливчик тот первый пролезет везде… — хмыкнул Гальдур, — что к котлу и до баб — что слинять со сражения тихо…

— Вот теперь уж завидуй, Поганка… Он там в Халльсверд пирует, засранец — а нам тут умёт за него хлебануть! — фыркнул южанин.

— Стерегитесь огнищ, укрывайтесь у самых стен! Имель — кто ранен, того в нижние покои к конюшням! Зовите лекарей! — отдавал приказы Прямой.

— Понятно, почтенный!

— Гальдур — живо гонцов в Нижнее городище! Узнать что там как, какое число у противника, если сочли! Въёрн — едва только утихнет огонь и покажется враг, приготовишь все вороты к бою!

— Ясно!

— И кого в час пожара увижу за грабежом или насилием — зарублю как собаку! — рявкнул он громко, дабы услышали все, кто не был им прежде проверен на верность приказу в бою.

Пробуждение было горше тех снов, что он снова зрил нынче, когда воспоминания вновь нахлынули на вершнего воинством Винги…

Миновала половина восьмины, как воинство Эйрэ начало огненную осаду. Стоя на холме подле воротов и радуясь толковой работе своих людей, вечно осторожный Оллин неотрывно поглядывал на их вершнего. Завидев, что распалившийся и весь напряжённый точно взведённая тетива лука Áррэйнэ вот-вот даст приказ ворваться в горящий вражеский город через разрушенные Главные ворота, лу́айд-лóхрэ метальщиков решил наконец вмешаться.

— Лев, послушай! Как бы мы все не хотели… да послушай же ты меня!!! — Оллин схватил товарища за кольчужный рукав полосчатки, удерживая рванувшегося было вперёд старшего подле себя.

— Остынь! Сейчас нам Винги не взять, опомнись! Нас мало — пятая тысяча ещё не подоспела к нам с юга, огни́ща и камни заканчиваются! Люди и так с перехода все выдохлись, чтобы в бой ты их кинул!

— Справимся! — рявкнул Лев в ярости, пристально глядя на зарево пламени над ходагейрдом.

— Какое там! В одной только укрепи воинов сколько — а сколько ещё горожан встанут с мечом и стрелой? Нас раздавят одним лишь числом, как бы мы не сражались со всей твоей яростью! Или забыл ты в Аг-Слéйбхе сражение свежее? А нас тут много меньше, чем у Уннира было людей!

— Точно, почтенный! Да даже и если возьмём, перебьём там всех в укрепи — всё равно не удержим мы город никак! — поддержал Адарханнада первый помощник того.

— Да чтоб их! Хоть бы ещё нам пять сотен копейных… — процедил он сквозь сжатые зубы. Лев смотрел на горящий вражеский город и на своих готовых к броску сквозь разнесённые в клочья Главные ворота всадников, рядами выстроившихся перед нáступом — ожидавших его лишь приказа.

— Не в этот раз, Лев! Мы и так бок им крепко зажарили — разве не видишь?! — Áдарххáннад махнул рукой в сторону пылающего ходагéйрда, над вежами и чертогами которого вздымалось в ночи яркое зарево, полыхавшее золотом искр — точно рассвет, над которым чудовищным древом-столпом вырастал во тьме гар клубов чёрного дыма.

— Мы ещё придём сюда — всем нашим воинством, вместе с áрвеннидом — и вот тогда эта ночь им спокойной покажется! — Оллин сумел наконец-то унять разъярённого Áррэйнэ, который вдруг так же стремительно стих. Неотрывно взирая широко раскрытыми глазами напряжённого до неузнаваемости лица на пламя над Вингой, он точно пытался что-то узреть в том бушующем море огня.

— А пока надо отступить! Скоро утро — а как осядет туман, и дейвóны увидят с рассветом наше истинное число, то и страх у них враз пропадёт! Одних раненых у нас уже все восемь сотен!

— И Молот прислал с гонцом весть, что с запада спешно подходят их свежие силы из ближних укрепей! Долго мы их и рекой не удержим! — добавил первый помощник Рогопевца, — нужно назад отступать, пока время ещё есть!

— Хорошо, уйдём… — устало проговорил Áррэйнэ вполголоса.

— Спешивайся! — рявкнул он конным, дав знак рукой. На миг Лев умолк, сглотнув тяжёлый комок в горле, оглядев всех внимавших ему.

— В другой раз, люди… А пока время есть — все к вóротам! Пали их огнём, чтобы крепко запомнили!

Он выхватил у одного из воителей двуручную секиру на долгом древке и кинулся к ближайшей из елей, росших поблизости от выставленных в ряды и раз за разом отправлявших смертоносные огни́ща и каменный град на врага вóротов. С хрустом лезвие врезалось в мякоть сырой древесины, отсекая кусок от ствола.

Все свободные от метания воины, кто был теперь в стане, следуя приказу их старшего кинулись следом за тем. Скрип метальных плеч воротов и вой взмывавших зарядов притих под грохочущим гулом секир, когда сотни валили замшелые ели, пластали их пилами и секирами на куски — под пасть кáита-гаóйтэ — и дружно тащили к ним. Рогатые, с необрубленными сучьями — словно поднявшие шубу ежи — смолистые чурбаки обматывали тряпьём и поджигали прямо в метальных пастях. Миг — и они исчезали во тьме, тонким огненным следом отметив свой путь в высоте, градом обрушиваясь на городище — пусть и не сокрушающим камень, но катившимся по переходам и улицам будто клубок острых копий, давя метавшихся во тьме охваченных ужасом защитников ходаге́йрда.

Но эта тянувшаяся бесконечно долго ночь была по-летнему коротка, и вскоре на восходе рдяным цветом затлел небокрай, предутренней синевой сумерек рассеяв смоляную чернь темноты. Из редевшего тающего тумана принимая зримые очертания выплывали абри́сы десятков изрыгавших на Вингу смерть вóротов воинства Эйрэ. Становились заметными оку тени коней и их всадников, что сметали с земли все соседние селища у ходагéйрда и охраняли их главные силы от внезапного подхода подкреплений врага или ответной атаки из городища.

Зарево пылающей тверди стало тусклеть в свете утра, хотя буйство огня не стихало, до сих пор поддерживаемое без устали работавшими вóротами. Лопались жилы и трескалось дерево, гнулся метал — но ярость с запалом не унимались в сердцах, заставляя метальные плечи взмывать и взмывать ввысь всё новыми «ульями» и пылающими обрубками сваленных древ.

Страшна была эта ночь для ходагéйрда Дейвóнала́рды. Горели пламенем все подпаленные конниками Эйрэ малые городища вокруг внешних городских стен. Раздуваемый ветром, вздымаясь выше самых высоких ху́гтандов Хатхáлле бушующий пал пожирал всё охваченное им Нижнее городище — дома и чертоги, схо́роны и торжища с лавками. Горела во многих местах Верхняя укрепь и сам Высокий Чертог. Словно светочи полыхали огромные ясени возле обители ёрлов. Сотни пробуженных горожан в страхе спасались от гибели в прочных стенах лежавших на возвышенности твердей, чьи ворота стража растворила для них нараспашку.

Защитники внешних стен ходагейрда ещё пытались вначале вслепую отстреливаться по окружившему их неприятелю из воротов и луков с крестовиками. Но вскоре град «ульев» вытеснил их с муров рушащихся укреплений, смешав воинов ёрла с прочими спасавшимися горожанами — ибо точно пришедший врагу на подмогу поднявшийся ветер всё сильней раздувал пламя страшных пожарищ, травя дымом дыхание и поджигая соседствующие дома жарким ворохом искр.

Горе и страх стояли в глазах искавших спасения уцелевших. Немо и безучастно взирали на страдания живых слепоокие каменные изваяния на резьблёных плитах могил почивших владетелей Высокого Чертога в горящей родовой усыпальнице Скъервиров.

Кровь, пламя и смерть шли по древнему Дейнову ходагéйрду.

Когда его люди совладали с разгоревшимися в Верхней укрепи пожарами от падавших сверху огнищ, заливая взмывавшее пламя водой и стаскивая пылающие смоляные корчи с крыш и переходов по стенам, спасая от огня всё сделанное из высохшей за века древесины, усталый Храфнварр наравне с другими орудуя шипницей с вёдрами продолжал отдавать приказы, выслушивая донесения о том, как обстоят дела с водой в колодцах и где что удалось потушить, а где пожар было не унять, где уже обрушились под ударами верхушки стен и сторожевых веж. Четверть воителей он направил в Высокий Чертог на защиту и в помощь выводившему оттуда людей из пожарища Горму. Своей волей и силой голоса сын Торда сумел собрать воедино уже объятых страхом воителей, и их руками удержал разгоравшийся пламень, не дав охватить весь стерквéгг целиком.

Однако тревога в сердце Прямого была не за себя, уже бывавшего в подобных осадах на юге в час Распрь Городов — а за оставшуюся где-то в горевшем Хатхáлле женщину с рыжими волосами и её сына, чья судьба волновала его много больше сильнее, чем даже жизни его владетельных родичей. И ненадолго оставив главенство в тушении гара и подготовке стерквéгга к грядущему вражьему нáступу на верного Агиля, превозмогая усталость он отбросил ведро и бросился по полуобрушенным переходам и лестницам в Высокий Чертог, по которому без отдыха метили вражеские метальщики, круша полыхающими «орехами» камень муров — откуда стража во главе с наследником Сигвара как могла выводила людей и спасала добро из казны с книжным схороном. Суровый и многоопытный воитель, Прямой всегда умело и чётко исполнял своё дело, не стремясь отдаваться опасному, гибельному геройству — но тут словно забылся.

Пробегая по сходам восточной стены сын Торда столкнулся в дыму с чьей-то тенью, помогавшей четвёрке закопченных стражников быстро тащить на плаще чьё-то тело. В темноте точно молния вспышкой блеснул меч в руке.

— А, почтенный — и ты тут? — Горм отёр с лица чёрную сажу, сплюнув под ноги густую слюну изо рта, и оглянулся вокруг, озирая пожарища Верхнего города, — ну и ночь! До утра доживут не все точно, наверное…

Прямой вдруг ощутил в словах парня как будто намёк, что кольнул точно острое шило. Может и так… ведь из двух всегда должен в итоге остаться один.

— Кто там? — Прямой кинул взгляд на растянутый плащ, узнав там почтенного Клонсэ, лежавшего точно мертвец без движения с залитым кровью лицом.

— Отца зацепило стропилом, но жив… Чего стали — бегом, Хвёгг вас в брюхо! — Горм рявкнул своим, что застыли за толстой опорой, решив отдышаться от бега. Подгоняя их к лекарям старший сын Когтя опять скрылся в тёмном дыму.

Гвенхивер с мальчиком Храфнварр нашёл среди других служанок Высокого Чертога, укрывшихся от огня на нижнем поверхе в стряпных, где надёжные толстые муры не могли быстро обрушиться от ударов огнищ, а от дыма и пламени было в изобилии воды из глубокого колодца. Сидя во тьме подле своей подруги Сигрит, она крепко прижала к себе сына и что-то неторопливо напевала её встревоженным детям, успокаивая мальчишек. Испуганные вскрики и возгласы встретили его, когда не все сразу узнали в дыму появившуюся из распахнутых створ тень мужской стати с мечом.

— Идёмте в стерквéгг, скорее! — повелел он испуганным кашляющим женщинам, завесившим все оконца и двери мокрыми полотнищами, спасавшими их от горького дыма пожарищ, — Хатхáлле ненадёжная защита от огнищ — а в укрепи стены толще, и пожары уже погасили. Идите к мужьям, женщины — нужна помощь раненым!

Бывшая среди них за главную Гвенхивер согласно кивнула его словам и заторопила остальных служанок собираться. Прятавшиеся тут со спасённым от пламени пожара скарбом девушки и жёны воинов укрепи с детьми поспешили вслед за подгонявшим их Храфнварром, чью силу слова они уже знали, и в чьей тверди все будут в безопасности, не страшась ни огня, ни грабежа или чьего-то насилия в этом вихре обрушившегося на ходагéйрд бедствия.

Саму Гвенхивер, шедшую последней, он вдруг осторожно, но твёрдо взял за ладонь и повёл в свои покои, подхватив из её рук удерживаемый там куль из одеяла с завёрнутыми внутри вещами, из которого на миг выглянула круглая кошачья голова, блеснув в сполохах пламени золотом пристальных глаз. Женщина не сопротивлялась, лишь взволнованно глянув на Гераде — и подхватила сына за руку. Но Храфнварр заткнул клинок за пояс и посадил мальчика на плечо.

— Сиди крепко, Бродди! — велел он ребёнку, и тот послушно уцепился ладонями в одежды мужчины, с испугом глядя на зарево горящих хугтандов Высокого Чертога.

— Пока не уймётся пожар, лучше переждите напасть в безопасности. Тут я буду ближе от вас, чем в Хатхáлле, где… — он едва не промолвил вслух имя того, кто возглавил недавно дворцовую стражу.

— Запри двери, Гвенхивер. Я надеюсь, к рассвету вернусь, если не начнётся…

— А если начнётся? — перебив, с тревогой спросила она у Прямого, глядя прямо в глаза.

— Я к рассвету вернусь. Жди меня, не тревожься… — кратко сказал он, не желая ни испугать женщину, ни вселить ей обманную дымку надежды — сам не зная ответа на этот вопрос, что случится в Хатхалле к восходу. Живы ли будут они к тому времени?

Затворив за собой двери Храфнварр разглядел, как светлеет в затянутом пологом гара синеющем небе, когда летняя ночь начинает клониться к рассвету. Он ещё раз взглянул на закрытые двери и заторопился вновь обойти вверенную ему твердь, дабы подготовить уцелевших людей к началу ожидаемого нáступа и осады вражеским войском немало уже пострадавшего от пламени ходагéйрда.

— Подкова! — рявкнул он во весь двор, подзывая помощника, — готовьте оружие, запасайте стрелы и копья на стенах! Укрепить все ворота! Готовим вороты к бою!

— Понял! — тот кивнул, и отдал распоряжения дальше:

— Имель — ворота тебе! Гальдур — к метальщикам, живо чтоб зарядили все снасти!

Сплюнув под ноги Агиль проворчал недовольно:

— В рот им копыто… Вот ночка — даже в Бирксведде такого умёта хлебнуть не пришлось тогда! — и тише добавил под нос еле слышно:

— Уцелеем к полудню — ну точно женюсь…

— Рассвет, Áррэйнэ! Пора уходить! — крикнул подбежавший к нему Адарханнад, — а иначе мы будем прорубаться сквозь всё войско Винги — пусть и хоть через то, что ты от него там оставил!

— Хорошо, сворачивай вороты! — Áррэйнэ вытер тыльной стороной ладони лившийся со лба на глаза липкий пот, глубоко выдохнув.

— Кáллиах, мешок мой подай! — крикнул он исполину, всю ночь прикрывавшему их стан с полудня, а теперь отведшему тысячу сюда, — раз остались целы эти вы́блюдки — так от меня есть подарок на память!

Его кулак угрожающе взметнулся в сторону так и оставшейся невзятой Винги.

— Лови, Лев! — ловко подцепив на скаку жалом клевца за верёвку лежавший на одном из возов тяжёлый мешок Ка́ллиах швырнул его в руки товарищу.

С воза, около которого был навязан встревоженный Ветер, Áррэйнэ схватил замотанное в такую же мешковину короткое древко, и развернул грубую ткань. В руки лёг стяг владетеля Дейвóналáрды, полёгшего под мечами и копьями воинства Эйрэ к востоку от Вейнтрисведде. Полотнище было изорвано проскакавшими по нему копытами а́рвейрнских скакунов, со следами грязи и крови, превратившими некогда грозного змея в истрёпанный зеленовато-золотой обрывок нашитой там ткани — всё, что осталось от славы и силы могучего ёрла дейвóнских домов и его войска, низровненного в битве с землёй вместе с тщениями и замыслами о скорой победе над Эйрэ.

Áррэйнэ быстро привязал к древку вынутый из мешка зловещий предмет и взнял высоко над головой, потрясая ясенем вражьего стяга в светлеющем небе рассвета.

— Тинтрéах!!! — с яростной радостью и ненавистью в тысячах голосов раздался над станом рёв áрвейрнов, вздымающих ввысь жала испивших всласть алого когтей и клыков приведшего их сюда Бури Несущего.

— Прикройте меня! — Лев сел верхом на коня, хватая поводья вздыбившегося под хозяином Ветра, — надо ведь знак им оставить, что мы пока в гости зашли у огня лишь погреться!

Сотни глаз из их стана неотрывно следили за одиноким всадником, которого сперва скрывали заросли приближавшегося к Винге с восхода редколесья, а затем выскочившего на открытый простор голого поля. Ветер рысью нёс седока к разрушенным стенам у искорёженных Главных ворот, через которые в эту ночь не судьба им была войти в ходагейрд.

На всём скаку Áррэйнэ подлетел к сгоревшему крошеву мощных створ Хлидхельст, остановив там коня. Ни единой живой души не было видно поблизости — всех охранявших муры и въездную вежу изничтожил огненный дождь их метальных возов.

— Эй, там! Держите подарок от нас!!! — во всё горло он рявкнул врагам по-дейвóнски, взняв голову к возносившимся стенам — и с силой метнул древко стяга владетелей с острым навершием прямо в висевшую на уцелевшей завесе дымящуюся обгоревшую створу ворот. С гулким стуком древко вонзилось в чернь разъехавшихся из оков толстых брусьев.

— Мы ещё вернёмся!!!

Словно не страшась получить со стены в спину пику, Áррэйнэ развернул жеребца и скачковою рысью понёсся назад к своим людям, уже подсвеченным показавшимся из-за холмов солнцем, озарившим лучами и сполохами лес тысяч пик, грозные плечи вóротов на возвышенности.

— Отходим! — прокричал он на всём скаку, ворвавшись в ожидавший его возвращения стан. Но этот приказ был уже лишним — пока вершний отсутствовал, все метальные снасти уже запрягли скакунами, а люди сидели верхом, готовые быстро сорваться прочь с места от так и не взятой, но ужаснувшейся в эту ночь Винги — все поредевшие их пять мор-лóхрэ.

— Отходим! — повторяемый от сотни к сотне приказ разнёсся над вырубленным за ночь перелеском, вслед за низким гулом керв поднимая всех а́рвейрнов с места и устремляя назад на восток.

Топот тысяч копыт загудел над равниной, когда воинство Эйрэ стальною волной растворилось во мраке лесов, окружавших равнину. Словно пришедшая из неведомого буря — обрушившая свою ярость и так же внезапно исчезнувшая в сумерках преддверия надвигавшегося дня — так и воинство детей Каитéамн-а-гвáйэлла оставило после себя страшную тишину запустения и разрухи. Оставшиеся в живых жители ходагейрда и ближайших селений ещё долго страшились поднять свои головы — не в силах поверить, что этот ужасный и яростный, сметавший всё вихрь уже стих насовсем. Пережившим ночной страх огненного дождя и пожравших к утру едва ли не пол-городища воздетых до неба пожаров до сих пор не верилось, что враг отошёл, исчезнув так же стремительно, как и появился из ниоткуда нежданным — и оттого ещё более страшным.

Когда же те, кто спустя время отважился выйти за пределы разрушенных стен на дозор, подобрались к обломкам пылающих Хлидхельст, то в обуглившемся крошеве створок их устрашившиеся глаза увидали обломок точёного древка, не так давно бывшего реющим гордо над головами загонов владетеля стягом их ёрла — ныне окровавленного и втоптанного в грязь символа величия Скъервиров.

На его ясеневом стержне повисла привязанная за волосы отрубленная голова — ещё свежая и сохранившая след предсмертного ужаса на застывшем в оскале некогда гордом лице восседавшего за древним Столом Ёрлов…

Храфнварр вернулся уже после рассвета, только как самолично убедился, что вражеские заго́ны внезапно покинули ходагéйрд, и нáступа на городище не будет — отправив им вслед не один дозор конных и выслав гонцов во все ближайшие к Винге стерквéгги за помощью, а горожан с оружием собрав в хоть какое подобие воинства. Укрытый плащом мальчик спал на скамье, свернувшись в клубок, а его мать, развязав узел с захваченными в спешке пожитками из Хатхáлле, сидела возле окна со своими иглами и нитями. Уже успев подшить и залатать все поношенные одежды Прямого из дорожного аскхаддгéйрдского ларя теперь она что-то вышивала на маленьких пялах.

— Суховей из Ардну́ра, женщина! Нашла время для рукоделия… — с укором сказал он, устало осев на другую скамью и вытирая рукавом рубахи грязное от сажи лицо.

Однако Гвенхивер ничего не ответила на его незлобный упрёк и продолжила вышивать стежок за стежком, чередуя цвет нитей и ловко переплетая их хитрую вязь на холсте. Затем не поднимая глаз тихо спросила:

— Какие вести, почтенный? Что произошло за ночь?

— Вести как ночь, не то слово… Наш ёрл пал в битве, его голову а́рвейрны воткнули с его же копьём прямо в Хлидхельст. Думаю, что и многие шедшие с ним встретили ту же судьбу. Как и мои люди там… — нахмурился он, стиснув зубы в бессильном гневе.

— А что в Высоком Чертоге? — она пристально взглянула в глаза Храфнварра, и вслепую сплетая стежок за стежком в тонкой ткани меж кольцами пял.

— Много люда погибло в пожаре, как загорелся и рухнул весь северный свод. Вся семья Имеля там олегла, половина семей внуков сестры Хъярульва и прочих его сыновей… много ещё кто из нашего дома. Не счесть мертвецов за сегодня.

— А почтенный Клонсэ? — спросила она, на миг препынив сновавшую в ткани иглу, — говорят — он…

— Сигвар с женой обгорели, спасаясь, но живы остались. Сын Къёхвара тоже уцелел, младший Сигварсон вытащил его сонного из огня. Даже Мурхаддов дар умудрился с собой унести этот книжник… — усмехнулся он горько, — да и старший…

Он хотел было вдруг похвалить того Горма за храбрость, но резко запнулся, умолкнув — воззрив дочери Каменной Тени в глаза. Прямой вдруг заметил, что взгляд женщины стал на мгновение колким — в нём вспыхнула та же зловещая горькая радость, как при полученном ею весной известии о кончине Ножа. Вершний воинством тверди с сожалением понял, что и сам он по-прежнему остаётся одним из этого дома, чьё молчание властных мужей в стенах Красной Палаты однажды обрекло дочь Ллугайда из Кинир на восемь лет мук и бесчестья в чужом ей краю — и останется для неё Скъервиром навсегда.

— Мне надо идти, тиу́рра, — он устало встал со скамьи, неловко зацепив ногой древко одного из прислонённых к стене копий, и то с гулким стуком упало на пол. Храфнварр махнул лишь рукой от досады, не желая поднимать ненужное теперь оружие.

— Клонсэ пока что без чувств, здорово балкой упавшей пришибло почтенного. А старший его хоть и вершний толковый, но уже не справляется там со всем сразу… Так что в городище ещё много дел для меня за двоих — наводить тут порядок, пока не начались погромы и грабежи. Нужно идти.

Гвенхивер вдруг отложила шитьё и встала со скамьи. Гераде встретился взглядом с ней и заметил, что её синие глаза потеряли те прежние холод и настороженность. Подняв с пола укатившееся ей под ноги копейное древко она подняла его и бережно поставила жалом кверху на прежнее место.

— Почтенный Храфнварр… — вдруг негромко отозвалась в волнении женщина, взглянув ему в слезившиеся от горького дыма пожарищ, похожие на застывшую под ветром траву глаза, — прости, что так долго заставила ждать тебя в горьких раздумьях. Я согласна…

— Хвала Дарующей… — Храфнварр вдруг резко шагнул вперёд и крепко обнял её, прижав женщину к себе.

— Я не обижу тебя, Гвенхивер. Не обижу тебя…

Он умолк на какое-то время, безмолвно радуясь тому, что она отныне будет подле него — ощущая её теплоту и стук сердца, уткнувшись лицом в её огненно-рыжие волосы — затем отпрянув на шаг тихо спросил:

— Сейчас, верно, не самое время — но какой дар от меня ты бы желала на свадьбу, жена?

Гвенхивер подняла взгляд, медленно отпряв веснушчатой щекой от его пропахшей дымом и пропаленной искрами потной насквозь верховни́цы, встретившись взором с глазами мужчины, на миг сглотнув тяжёлый комок в горле.

Видно рок её был таковым — вожделеть мужам этого орна… одного сменив прочим — но таким, кто не зрит на неё точно хищник на взятую дичь; кто и сам вкусил цену у смерти — и невидимой тенью несёт на себе. Кто другой… но кто сам тоже Скъервир.

Рука её тихо сняла с шеи маленький мешочек на алом шнурке, уронив его на пол под ноги — и легко прикоснулась пальцами к рябинам кожи на левой щеке мужчины, осторожно погладив.

— К чему сейчас думать о свадьбе, Храфнварр? Я рада, если боги дадут нам обоим счастье. Будь со мной рядом всегда…

И тихо добавила:

— Закрой дверь покрепче, пока Бродди спит…