…Но Буря Придёт

Nameless Ghost (2024)

Вымышленный мир или иная история нашего? Решать то читателю. Мрачная сага из мира суровой архаики, наследия века вождей и героев на фоне полуторатысячелетнего противостояния столкнувшихся на западе континента ушедших от Великой Зимы с их прародины к югу дейвонов и арвейрнов, прежде со времён эпохи бронзы занявших эти земли взамен исчезнувших народов каменного века. История долгой войны объединивших свои племена двух великих домов Бейлхэ и Скъервиров, растянувшейся на сто лет меж двумя её крайне горячими фазами. История мести, предательства, верности, гибели. Суровые верования, жестокие нравы времён праотцов, пережитки пятнадцативековой вражды и резни на кровавом фронтире народов — и цена за них всем и для каждого…

ГОД ВТОРОЙ"…СЛОВНО УГЛИ ПОД ПЕПЛОМ"Нить 6

Сумерки за оконцами давно погасли как угли в потухшем костре, и глухая ночь плыла над взгорьями Глвиддглинн, а совет ратоводцев всё продолжался. Все наперечёт поминали имена павших друзей и товарищей, прежние выправы и битвы двух лет. Сперва все гости наперебой расспрашивали Тийре о том, как он смог спасти Áррэйнэ и вернуть его к жизни — уже шедшего в мглу безвозвратных ям змея. Рассказ их владетеля тянулся долго, лишь прерываясь похвалами áрвенниду и лекарю Буи́ре-сльохт-Тадгэ, да собственно и самому Áррэйнэ, который скромно сидел одесную от друга и лишь изредка добавлял кое-чего к его речи, почти не притрагиваясь к своему кубку.

Явившаяся вскоре в Ратный Чертог, дабы встретить своего почтенного дядю из дома Кинир, верная тень а́рвеннида Этайн — и та была ошеломлена, узрив подле Тийре Льва А́рвейрнов — и от своей спутницы весь этот час удержал тот подобную весть в прочной тайне.

— Хвала Бури Несущему! А я уже думала, что за этот год клятый обоих уже друзей детства лишилась — с тем и забыла родительский дом, как узнала, что и второй лежит при смерти после битвы с железом в груди. А вышло, что оба вы живы и снова сильны, сливокрады мои! — она обрадованно повисла на шее у Аррэйнэ, утерев рукавом набежавшие слёзы.

— Ты, почтенный, прости за подкову ту в детстве… Знала бы, какого прославленного воителя чуть не зашибла, позор был бы мне на мои уши. Недаром в чужом саду не страшился себе поперёк на макушку залезть — и теперь ты дейвонское дерево тряханул крепче прочих!

— Зато уж Тийре залез сейчас выше всех прочих! Честь мне зрить тебя, гэйлэ, супругой владетеля Эйрэ. Прости, что козой тебя в тот день назвал при подругах… — с почтением преклонил перед ней голову Аррэйнэ.

— Сейчас то прозвание за честь — по сравнению с тем, как зовут меня прочие нынче… — вздохнула с усмешкой дочь фе́йнага Конналов, — но и то мне неважно, если счастлива я подле Тийре. И пусть хоть в глаза те зовут потаскухой — плевать на их речи…

И хоть голос у Этайн был твёрд, но во взоре её Лев заметил тоску. Нелегка была дочери Кáдаугана из Глеа́нлох подобная ноша — отринуть свой род и почтенное имя, не став для владетеля Эйрэ женой по закону и не найдя примиренья с отцом… слыша шёпот иных тут в чертоге, радевших закон и устои — что явилась сюда эта девка с болота, кто позорит отцовские стены и славный кийн Конналов, не по че́сти в обозе владетеля будучи между других потаскух ей подобных. Почему из-за бабы владетель их в ссоре с сильнейшим из фейнагов запада, и лишил тем всё воинство многих загонов того, возложив то на их остальные уделы?

Точно молотом бил в сердце ей шепоток про проклятие Бейлхэ, чей род вымирает, богами караемый вот уж три века. Разве должно правителю быть без законной жены и наследников рода крови́ Врагобойца, чей дом слаб и нуждается в сыне? Видно Трое тем самым им кажут свой гнев, раз она до сих пор нечиста, понести не сумела от Тийре — хоть живёт с ним с весны. И по чести ли будет склониться древнейшим домам перед чадами их, кто родится без брака? Не довольно ли в кийне владетеля младших ветвей от его упокойной родни — и не сам ли он тоже таков, коль по правде сказать?

А тем больше в устах их за нравов раденьем сквозила обида — почему не их дом, почему не их дочь или внучку с племянницей выбрал владетель, что теперь никому уж по че́сти не выйдет сродниться с правителей кийном, а тем больше по стопам невесты продвинуть к Высокому Креслу свою же родню или хоть бы втереться за Конналов родом туда же как хвост.

И все взоры их с тихим ворчаньем речей точно камень ложились на Этайн, тяжкой платой припав ей за собственный выбор быть подле любимого ею мужчины, кому рок присудил нести бремя венца повелителя. Тяжело сердцу быть точно надвое разорвавшись…

Час тянулся как кудели нить в руках пряхи, свиваясь в рассказы собравшихся тут. Наполнялись хмельным кубки с чашами, и менялись подносы и блюда с горячей едой из стряпных. Долго длились все речи о прошлых событиях, успехах и неудачах.

— Минувшей зимой мы так и не смогли пробиться по рекам к Железным Воротам, хоть и были они совсем близко, клянусь Пламенеющим… Дейвóны стояли там насмерть, перегородив все проезжие русла до сáмого последнего ручейка целыми стенами кольев и пик, и били нас с вóротов по прямой, — хмуро поведывал Оллин, — все жители селищ укрылись за стенами твердей, а оставленные в бюгдэ припасы и сено сожгли там дотла с их домами и скарбом, и нам не досталось ни крохи. А много ли конницу было древесной корой и пожухшей травой с тростником из-под снега насытить? Люди — и те от морозов как мухи тогда умирали. Мой брат Ллугнад за ночь в седле насмерть замёрз, ослабевший от раны.

— Так — с припасами в стужу беда была просто! С голодухи навоз жрать с людьми был готов; половину всей кожаной сбруи зажарили даже… — согласно кивнул другу Каллиах, оторвавшись от кости с говяжьим жарким в жирном соке подливы, — в своём Гвенка́ррег-а-дэир и то в неуро́д на полях лучше есть приходилось мне в детстве!

— Ты-то, видно, страдал за троих — вон как с голода вымахал к небу! — пошутил над товарищем Догёд.

— Не считал — так молчи… — разобиделся сын кузнеца, — вот Тремя поклянусь — даже фейнаг наш мясо не каждый день жрал в эту пору! Слушай, Гийлин — подай вон то блюдо с гусями!

— А ты столько сожрёшь?

— Ты подай…

— Если этой зимою не будет внезапности, то и тут мы останемся снова без сена с овсом для коней — всё одно те обозы из Эйрэ за нами так скоро не подоспеют, как и было в тот нáступ к Железным Воротам. Сколько нас там погибло в ту стужу — не счесть… — вымолвил Унлад Стрелок.

— Из Дубрав твой знакомый — Илинн из Конналов — сложил тогда голову под дейвóнскими огнищами у Волчьего Кряжа со всем своим дáламлáох, — добавил кто-то из дальнего конца пиршественного покоя.

— Славные были воители… Жаль, не услышу историю ту, что нам Тадиг не дорассказал по дороге. А что я не вижу сегодня почтенного Брайнэ? — Лев оглядел Костяной Чертог в поисках Кнамхэ, владетеля Гулгадд.

— Кость весной при новом нáступе на О́рнинхре́йдургéйрд в дейвóнскую ловушку попал… — хмуро произнёс Кáллиах, отставив от себя пустой кубок и положив на уже опустевшее блюдо гусиную ножку, обглоданную до костей, — заманили старика ложным отступлением прочь от своего стана из сцепленных возов. Как наши опрометчиво кинулись в бросок за врагом — те развернулись, и тяжёлою конницей назад их в своё же логово через раскрытые ворота загнали в мешок.

— Жаль старика, был достойный воитель. С кем не свезло ему ко́пья скрестить?

— Сам Фреки Скороногий из Дейнова рода — своей рукой обезглавил в той бойне нашего Кнамхэ, а затем копейными и лучниками из ярнве́ггир отбросил все наши силы у Орлиного Гнезда назад на три дня пешего хода. И теперь он успешно разит нас в союзных уделах, вражина, сплотив тех последних из верных им фе́йнагов. Опасный противник — не раз с ним ломали мы копья в выправах…

— Не выпало в тот день старику благоволения Троих. А удалась бы ему та осада — так наши воинства стояли бы уже в конном дне от Хлидъярн быть может, — добавил ещё один гость.

— И ещё появился у них удалец — младший из сыновей Доннара Бурого, чьих двоих старших ты жёлуди снял с плеч в Ночь Смерти. Не в пример многим старым их ратоводцам этот мальчишка стал дерзок и опытен, даже малыми силами немало хлопот нам доставил за год… — промолвил áрвеннид, подняв с долгого блюда острым двузубым вильцом кусок сочащегося жирной подливой зажаренного оленьего языка.

— И летом непросто нам было теснить мохнорылых на запад. По всем большакам вдоль стерквéггов мохнорылые порассеивали кованые шипы-кругляши, что ни конём, ни быком не проедешь. Самим так не раз приходилось удерживать Áйтэ-криóханн, когда воинства ёрла сумели отбить много укрепей на пути к Чёрным Горам и подойти конными заго́нами едва не до прежней межи, — добавил Каллиах, — Бурый из Дейнблодбéреар сильный противник.

— Получил я от верных людей там письмо с птицей, — вмешался глава дома Донег, — что их скригга велел по всем редколесьям восточных уделов загодя засекать и обрушивать деревья, чтобы через зарастающие завалы наша конница и вороты не могли продвигаться так вольно как прежде.

— Надёжные люди, почтенный? — спросил его арвеннид.

— Надёжные, служат давно мне. Скажу как от себя — в этом году враг будет зимой настороже вдвойне.

— Будет, не сомневаюсь… — кивнул Лев.

— Так какие советы ты дашь, Áррэйнэ? — спросил у него старый Дайдрэ из Донег, — куда стоит в эту зиму вести наши силы?

— Как отец мой Ллур прежде твердил: «Когда гадить прижмёт — снять поножи сумеешь». Думаю, почтенные, что и на этот раз мы пойдём нежданно для них — самым югом… — взяв себе с точёного из цельного спила дуба резного блюда кусок зажаренного на огне вепрева окорока Áррэйнэ кивнул головою в ту сторону, словно глядел сквозь ворота и стены Костяного Чертога, — …чтобы по льду Гвин-э́байн с притоками выйти к их торговым городам в полуденных землях, где нас точно не ждут в этот раз люди ёрла.

— Югом? — приподнял бровь в удивлении Дайдрэ, и обернулся к владетелю.

— До того мы всё больше склонялись вновь попытать удачи на севере. Однако и такие предложения быть может обсудим, как думаете? — áрвеннид обратился к собравшимся тут.

— Юг, говорите… — задумчиво вымолвил феи́наг Кромдех Бранн Толстый Корень, хмуря в раздумьях брови, — мысль недурная, как поразмыслить толково. Что скажут иные?

Тийре повернул взгляд к молчаливо восседавшему весь совет гостю — крепкому, хоть и осунувшемуся и окривевшему после удара седоголовому старику с обветренным лицом и колкими синими глазами, один из которых был полуприкрыт, взирая на смотрящих пугающим прищуром.

— Достойный Ллугайд — ты здесь сегодня от лица многих кийнов Помежий, и твои уделы как раз лежат на северном пути. Расскажи, как обстоят дела в этих землях?

Тот, услышав обращение áрвеннида, почтительно привстал со скамьи, где прежде сидел подле говорившей с ним Этайн — дочери младшей сестры своей Айб — оставив на столе почти нетронутый за весь пир кубок вина.

— Сядь, почтенный, тут впору мне встать перед тобой. Твоя служба ещё моему отцу была вернее многих иных среди кийнов Помежий, прежде бросившихся под руку ёрла. Что ты нам расскажешь, какой дашь совет? Стоит ли нам избрать южный путь в эту зиму — или как было задумано прежде, пустить своё войско по северу?

Старый Ллугайд из Кинир какое-то время молчал, хмуря брови и морща седые как пепел усы.

— Двадцать зим стерегу я те земли в союзных уделах, владетель… Мне ли не знать все тайные тропы и логовища, в которых бытуют люди Скъервиров, забираясь до Чёрной и дальше к твоим землям? Половину того срока я не слажу с коня, выкорчёвывая их заго́ны вплоть до дейвóнских укрепей за межой и ещё дальше. Если не лгут знаки богов, то по приметам зима снова будет ранней — и быть может такой же суровой как предыдущая.

— И у нас то твердят прорицатели тоже, достойный… — согласно кивнул старику сын Медвежьей Рубахи.

— Верно, владетель. Зима будет тяжкой. На севере и моей силы хватит ломать горло ёрловым псам… В достатке у меня верных людей в их уделах, кто служит тебе и мне благодарно, и передаёт вести о готовящихся выправах дейвóнов. И знаю я точно, что мохнорылых сейчас в этих твердях в избытке, но вряд ли они выйдут скоро в выправу.

— Так значит, этой зимой они не решатся перейти севером в нáступ, почтенный? — спросил его áрвеннид, — верно ли, что воинства в твердях останутся на зимовку?

— Верно, владетель. И не только в помежных, как знаю я точно… — зловеще прищурился старик, — многие северные орны вдоль Каменных Ворот нынче не дали их ёрлу людей, и остались в собственных укрепях до весны. Не теряй времени, воспользуйся неготовностью юга этой зимой, как советует тебе твой товарищ — а северные уделы я продолжу заливать кровью Скъервиров, пока не передохнет это нечестивое семейство вплоть до последнего выщенка. В том я поклялся Тинтрéаху, и тебе присягну тем же словом.

— Хватит ли у тебя людей и коней, если всё же дейвóны рискнут зимним настом пойти на Помежья? Все силы я поведу югом, и северным уделам придётся тогда защищаться своими лишь силами.

— Разве смогли за минувшие годы враги пройти дальше Чёрной, владетель? — криволицый старик бросил пронзительный взор на их арвеннида, и вышитый на зелёной клетчатой верховни́це знак кийна Кинир словно шевельнулся в движении — вырастающая из огня пламенная рука на белом, ломающая в хватке пальцев горло извитому чёрному змею.

— С тех пор, как Скъервиры лишили меня дома и всех кровных близких, весь удел стал мне новой обителью. Кто из изменивших тебе семейств не вернулся к присяге и не отринул власть ёрла, уже давно сгнили в топях или бежали к дейвóнам, как Катайр с их прихвостнями — а самих мохнорылых я перебил там без счёта. Не спрашивай у меня за работу секирой, лучше торопись собрать воинство к югу. Раз наш Лев снова ожил — пусть он теперь изопьёт вражьей крови как следует.

Старый ратоводец пристально и одобрительно взглянул в глаза Убийцы Ёрлов.

— А север оставьте до самой весенней поры моим людям. Покуда я жив, Скъервирам там не бывать.

Áрвеннид встал со скамьи, возняв кубок с вином.

— Восславим Ард-Бре́на, что дал нам такого надёжного защитника северных меж! Долгих лет тебе, почтенный Ллугайд!

— Слава! — донеслось со всех концов Костяного Чертога.

— Благодарю, áрвеннид. Твой отец в своё время мало прислушивался к моим словам и предостережениям. Рад, что ты должно внимаешь стариковским советам.

— Твои советы порой ценнее копейной тысячи, достойный! — уважительно произнёс старый Ан-Шо́р, обращаясь к Каменной Тени.

— Я уплатил за них горькую цену, почтенные… — угрюмо промолвил седой точно пепел Клох-скáйтэ, и его искривлённое от удара лицо резко одёрнулось, — …чтобы возненавидеть дом Скъервиров до последнего — и не знать к ним пощады, доколе не сдохнет их семя — поглоти его Эйле.

Он вновь обернулся лицом к Аррэйнэ.

— Преклоняю голову перед твоим верным товарищем, кто под Гъельбу́рсти-гéйрдом и Вингой даровал мне отмщения кровью их многократ больше, чем я смог взять за все годы!

— Как твоё здоровье, почтенный? — спросил старика áрвеннид, — не каждый похвалится в такие лета́ круглый год не спускаться с седла.

— Пламенеющий даст мне сил, владетель — а если я не доведу свою месть до конца, то служить тебе в этих уделах будет мой приёмный сын Руáвн. Поверь, рвать твоих недругов там будет он не слабее чем я. Он тоже вкусил цену доверия Скъервирам… Руавн стал мне семьёй и надёжной десницей, был моим посохом и устами, когда ноги и речь изменили мне прежде в час слабости тела.

— Он уж сможет — то верно! — хохотнул Догёд Тал.

— Я рад, что ты крепок как прежде, достойный! — сын Дэйгрэ на миг приумолк, глядя прямо в глаза криволицему ратоводцу, — однако, я слышал однажды от Гулгадда, что не все из твоих детей ещё…

— Ничего ты не слышал, áрвеннид… — вдруг оборвал их владетеля старый Клох-скáйтэ, сжав зубы. Взор его глаз был столь полон суровой, безжалостной боли и ненависти, что юная Этайн, сидевшая подле старого дяди, взволнованно вздрогнула.

Ни разу тот не осудил дочь Кáдаугана за свершённое ей, что покинула Этайн свой отчий чертог без согласия родичей — лишь чтоб быть подле сына Медвежьей Рубахи — и любил дочь сестры своей словно родную, доселе служа ей опорой с защитою. Но ни разу же не вопрошала она его — кого прочие шёпотом звали Каменным Сердцем, даже здесь за столом тихо это шепча — почему старый Ллугайд и сам много лет как однажды отверг свою кровную дочерь, чьей вины было в том много меньше, что случилось в их укрепи Дуб-э́байн-сле́йбхе, чем сама по своей собственной воле свершила в порыве наследница Конналов. И понять не могла Этайн то, как же может отцовское сердце порой быть столь страшно глухим и жестоким, до сих пор не простив свою бедную Гвенхивер.

— И прости старика за неучтивость — раз ты рану мою посолил. Мою кровь унесла с собой смерть — или в Эйле ворота за ней затворились… Руáвн стал мне семьёй и опорой в моём воздаянии Скъервирам — он мой сын как и до́лжно.

Старик с сердцем из камня умолк, хмуря брови и пристально глядя в глаза их владетелю.

— Не тяни с той выправой на юг. Рази мохнорылых где только сумеешь — да дадут тебе боги дойти хоть бы и до Долгих отрогов Сорфъя́ллерне и Закатного океана. А северные уделы оставь стеречь мне.

— Хорошо, почтенный Ллугайд. Услышь Трое твоё пожелание.

Старик встал со скамьи.

— Позволь, я покину тебя, владетельный — час уже поздний, а я желал бы вернуться домой к своим людям и сыну.

— Конечно, почтенный — дарует тебе Каэ́йдринн доброй дороги! Могу я хоть чем-то помочь тебе? Серебром и оружием может?

— И того и другого имею в избытке на Чёрной реке, а тем больше как взяли Ард-Кнойх и все укрепи Катайр. Рази недругов как только можешь — это будет мне лучший подарок, видеть головы Скъервиров и их приспешников желудями в грязи под копытами воинства Эйрэ. А так — нет ли у твоего советчика Гулгадда молодых голубей, обученных лёту и выращенных в ардкатрахе? Его ремесло с перелётными птицами дружит, а значит и мне его помощь посильною будет.

— Есть такие, почтенный — даст их Гулгадд тебе сколько нужно. Надеюсь, к весне эти птахи принесут мне добрые вести с Помежья, достойнейший Ллугайд?

— И я того жду, áрвеннид… — учтиво кивнул на прощание криволицый старик.

— Давно Сердце из камня к горе не являлся… — фейнаг Кромдех наполнил рог хмелем, поднося сок лозы из дейвонских уделов под сенью Сорфъяллерне к носу и вдохнув терпкий пах.

— Весь их дом возначалив уж Ллугайд теперь размахнётся в союзных уделах — второй после Габ на востоке, и с этакой кучей земель по Помежьям, что отнял он у мохнорылых! — добавил глава дома Слеан.

— Больше местью своею он занят, чем владения множить и место при новом владетеле шире вытаптывать… — хмыкнул фейнаг из Дубтах, — проживя в их уделах стал Ллугайд как те обитатели — жёсткий как камень, суровый, непримиримый к врагам как никто, равный Борне.

— Ну — не думал бы загодя, вряд ли стал бы наследником делать приёмного сына, женив его аж на племяннице фейнага Конналов! — заметил сидевший поблизости глава дома Инбер.

— Что уж делать, раз кровь он родную не пожалел… Да — суровые нравы в тех землях, — вздохнул Бранн Толстый Корень, — вспомню старого Гайрэ из Донег, как тот ратова́л перед Дэйгрэ о твёрдых законах для Айтэ-криоханн, смирял их обычаи мести и требовал миром решать эти вечные склоки и ссоры. Верно я говорю же, достойнейший? — он обернулся к главе дома Донег.

Без устали полнивший рог хмелем Дайдрэ лишь хмыкнул насмешливо.

— Дурно знал ты о жизни почтенного Гайрэ, достойный — каким прежде он был в годы смуты…

— Все там не были святы… — нахмурился Бранн, — мой отец против дядей родных в эти годы боролся, и двоих из них сам же в сраженьях убил. Или вот как в семействе почтенного Конлойха, где…

— Безусый и сам то расскажет быть может — как из младшего сына от младшего сына их фейнага стал он владетелем после — куда в распре той делись иные в их доме, вознявшись с железом по разные стороны. Я скажу тебе, кем был мой родич — кто с годами как Конлойх стал мудр, почитаем и твёрд в уважении добрых законов…

— Снова Дайдрэ напьётся до Эйле огней — и такое нести будет вслух, что все волосы дыбом… — нахмурясь шепнул Бранну фейнаг из Слеан. Но старый владетель из Донег не слыша его продолжал говорить.

— Наш дом с Гилрэйдэ был не особо уж дружен — повелось так в века, что и данники наши сражались друг с другом, и мы… крови про́лито было до смуты ещё выше меры. Но на золоте был прежде волк наш на стяге — а алым тот стал лишь при Гайрэ.

Было ему может шесть или семь, как гостил у родни он в далёком уделе на самой меже с неприятелем. И в ту ночь отвечая на наши какие обиды напали на селище то люди Гилрэйдэ. Гайрэ один уцелел, затаившись в колодце, куда трупы убитых родных его скинули сверху враги — просидел там три дня без жратвы и питья, среди крови и вони, держась за заколотых тётку с сестрой… Надо ль быть дураком, что не много любви он с тех пор знал к дому Гилрэйдэ, взирая на двух секачей их знамён золотых? А уже перед смутой он сватался к младшей из дочек владетеля Ниалл, к той Линэд… Любил ведь её до безумия, правда. Но дочь Ойсина трижды ему отказала, и руку отдала наследнику Гилрэйдэ Килиду.

— Может у Гайрэ копьё было ко́ротко — или дурно владел им в постели? — усмехнулся с ехидцею Бранн.

–Ты скажи ещё! — хмыкнул Дайдрэ, — по нему бабы млели до старости — а уж жена его Луайнэ козочкой бегала рядом, на каждую ближе десятка шагов от супруга как хищница зыркала, ногтями в лицо влезть готовая сразу соперницам! Кроме того, что лоб рано стал лысым, был сам Гайрэ и статен, и прям, и красив — а тот Килид вовсю кривозуб, весь в прыщах как юнец, и волосья торчком как воро́нье гнездо… хоть на кол вместо пугала! Но ты бабское сердце пойми, что она в нём нашла кроме имени Гилрэйдэ?

— Ещё бы — тогда ведь вторые средь кийнов богатством! — поддакнул глава дома Слеан, — до того, как…

— Как всех их потом… — добавил фейнаг Кромдех, нарезая ножом куски дичи на блюде.

Дайдрэ хлебнул хмель из рога, продолжив.

— В общем, поняли вы, как неровно дышал Гайрэ к Гилрэйдэ. И как началась смута, и те взяли сторону старшего брата из Бейлхэ, а после и сами по смерти Узла на себя натянули венец — мой двоюродный брат первый год тех событий и их верховенства на западе Эйрэ по чащам и скалам таился с людьми своих данников. Голодал, жрал лягушек и змей, мёрз, хворал — но не думал сдаваться, истребляя врагов в ими взятых уделах отцовского дома, верный клятве владетелю Форгаллу, даже уме́ршему. Даже Гийлина, младшего брата родного, кто Гилрэйдэ сам присягнул и за них же сражался, своими руками того Гайрэ там задушил — а жене его с вот таким уже пузом на самых сносях ножом горло от уха до уха… чтобы семя изменников сгинуло в доме у Донег.

Если своих — то что уж про чужих говорить, был ли Гайрэ к ним жалостлив? Чтобы стяг наш отныне не путали с золотом Гилрэйдэ, сами недруги кровью своей отпечатки ладоней на ткани пред смертью тогда оставляли, насыщая полотнище с волком багряным. Клич наш был «Режь свиней!» — так встречали мы вепрей их знака на жёлтом, не щадя ни самцов, ни свинят их с веприхами. Гилрэйдэ тоже не агнцами были в той бойне… сколько наших голов на их копьях торчало — не счесть. Отца моего разомкнули конями на части, взяв в плен. Что с сестрой моей данники их тогда сделали, взяв Эррах-те…

Дайдрэ снова умолк, поднеся рог ко рту и глотая вино, чьи багровые капли стекали по стенкам сосуда на скатерть, набрякая там алым.

— Больше года тянулся раздор, залив кровью уделы на западе, истребляя дома и их данников. Меньше трети людей среди Донег осталось в ту пору в живых. А потом верх в войне стал брать Домнал, возглавивший род Врагобойца. И в помощь ему с войском верных домов из союзных уделов явился мой дядя, отважнейший Белг.

— Тот, что на бабе какой-то дейвонской женился тогда?

— Ага. Оплела его чарами эта… да как её? — Дайдрэ в злости вдруг стукнул по доскам столешницы, так и не вспомнив, — эта, скригги их дочерь у Ёрваров, младшая… как же её…

— Да пёс с ней — что там дальше-то было? — фейнаг из Слеан был весь во внимании, отложив клешню рака назад на тарелку.

— Дальше сами вы знаете, что было с Гилрэйдэ… — пьянеющий Дайдрэ умолк, наполняя свой рог новой мерою хмеля из жбана, — как сломили их мощь в битве той у Рябиновой Кручи в уделах у Конналов, где мой дядя погиб от стрелы; где сраженными пали сам Мохтайр с сынами, а прочих захваченных Домнал казнил как собак. И я малым там был, шёл в крови среди сотен телес всех погибших, когда Камбр из Килэйд — сам Быстрый Убийца — разил людей Гилрэйдэ точно траву острый серп, сломив край загона противников и дав нам им в спину зайти. Рухнула мощь их копейной стены, разбежались остатки рассеянных данников, кого Килид тогда не сумел удержать, сам дважды раненным будучи в битве. И прошлось наше войско по всем их уделам, платя воздаяние трижды… Кровь, пламя, смерть — там иного не знали.

Кледдфа плеснул себе в рог сок лозы, наполняя его до краёв.

— Это потом уже стал Гайрэ смирным, как назрился сверх меры резни той содеянной, трижды пресытился тем, поумнел больше прочих.

Он на мгновение резко запнулся.

— После Бурого Камня…

Когда старый Клох-скáйтэ распрощался со всеми бывшими тут мужами и юной племянницей, и покинул Костяной Чертог, речь снова зашла о военных делах, об успехах и неудачах прошедшего года. Тут же на месте сообща решали, куда дальше вести их войска.

Все ратоводцы, в том числе и Тийре, и даже отсутствовавший тут Борна Старый, за которого отвечал его внук, уже немало прославленный лу́айд-лóхрэ Килух Вёрткий — все согласились с выбором пути через юг, решив направить войска за Белую Реку Хвиттэ́льве, что звалась в Эйрэ Гвин-э́байн. Едва зимний мороз скуёт прочным льдом речища и непроходимые болота, но глубокие снега ещё не засыплют по брюхо коням обширные леса и равнины, и не сделают их непроходимыми для пеших и конных — в ту самую пору и ожидался новый удар, когда дейвóны по слухам от Гулгадда не ждут вражеского нáступа по зимним безтравным просторам, отсиживаясь в тепле стерквéггов и городищ с обильными припасами сена с овсом для собственной конницы и скотины — точно нарочно для них загодя сбережёнными к этой внезапной выправе — в тот час и следовало ударить со всей неожиданностью.

— Пусть сама Винга со Средними землями и дейвóнский север пока останутся целы… но это пока, — сказал Аррэйнэ, обращаясь к собравшимся тут, — посмотрим, каково им придётся без денег от обильного торга с чужеверцами за горами, без урожайных земель с пастбищами. Как раз после того морового поветрия на юге их городища и многие укрепи так и стоят полупустые, и столь сильно противиться нашей внезапной выправе там будут не в силах, как в прочих уделах.

— Верно — марв-дéарг отбушевала там страшно, Бирксвéдде в тот год поголовно всё вымерло от красной смерти… — согласно добавил фейнаг из Кромдех, — а Стейнсвáльге-гейрд возле Каменной Глотки и вовсе доселе в руинах лежит незаселенным.

— Если внезапно окружить дейвóнов в их твердях, и не дать пробраться ни одному их гонцу с вестями — так удача нам будет сопутствовать в деле. Пусть и дальше думают мохнорылые, что мы снова двинемся прямо на Вингу. Мы оставим нетронутым в эту зиму их сердце… — Лев на миг смолк.

–…но живот вспотрошим хорошенько! — его кулак резко ударил по доскам стола, когда в глазах Убийцы Ёрлов вновь вспыхнул блеск воительного азарта.

— Не изменился ничуть ты! — ухмыльнулся кто-то из сидящих с ним по соседству товарищей, — хотя и в тот раз никто и не помыслил бы, что вы дойдёте до самого ходагейрда и содрогнёте его! И теперь ты задумываешь постижимое только богам!

— Тише вы! Пусть Лев скажет, чего он задумал! — перебил его Каллиах, и вновь обернулся к соседу:

— Гийлин — подай-ка поближе то блюдо, будь добр!

— Да ты же гусей всех сожрал! — возмутился тот, — хочешь уток в себя затолкать?

— Врать не буду — хочу. Подай, а?

— Да куда в тебя столько?!

— Ты дашь или нет? Далеко же тянуться…

Áррэйнэ лишь усмехнулся в ответ, обгладывая зубами горячее поджаренное мясо с кости.

— Стена кольев с засеками, значит? Ладно, увидим…

К Этайн сел на свободное место ушедшего дяди из Кинир явившийся с запада брат, привечая дочь фе́йнага Конналов.

— Здравствуй, сестрица! Цветёшь ты теперь точно слива весной, кою щедро полили! Вот что значит за мужем быть деве! — ухмыльнулся ей Гайрэ, обняв дочерь Кадугана.

— Ты, смотрю, уж не только средь мечников лучший у Конналов, братик — но теперь и своим языком можешь шейна любого за пояс заткнуть…

— Я о том — и ужель ты всё Луайнэ будешь держать близ себя как на привязи?

— Разве я её силой держу? Сама видно не хочет меня покидать.

— Где она хоть сейчас? Повидать дай хоть глазом её, пока снова не о́тбыл к Помежьям…

— Знаю я, что за глаз у тебя между ног! — Этайн стукнула брата в бок локтем, — и ты жвало своё на неё разевать не пытайся тут, Гайрэ! Вижу я, на уме что тебе от неё, жеребцу!

— Вот опять ты о том… Будто я что дурное ей делаю? Ладно — это уж Трое решат, как нам быть, — усмехнулся сын дяди, налив в кубок вина из уделов владетелей крватов, потянув носом терпкий волнующий пах диких слив.

— Есть хоть вести какие из дома? — негромко спросила у родича Этайн, — как там сёстры и брат? Всё в порядке в Глеанлох?

— Всё как прежде, сестрёнка… — Гайрэ внезапно умолк, глядя дядиной дочери прямо в глаза, — нет вестей для тебя от отца… Не внимает ничуть он тебе, даже братьев укоры не хочет услышать.

— Как там хворь его — лучше? — голос Этайн на миг задрожал.

— Только хуже, вставать всё трудней старику. Твоя мачеха всё от него не отходит, лучших лекарей взяла в Глеанлох в чертог — но как вижу, трясучка его не пройдёт. Слишком зол на тебя он — не хочет простить или даже понять.

Гайрэ сплюнул под стол, отерев себе губы, и до дна осушил полный кубок вина.

— А та старая сука из Модронов лишь те угли огнём раздувает. То она на тебя всем разносит хулу́…

— Уж подохла бы эта змея… — вдруг в сердцах прошептала дочь фе́йнага Конналов, и в глазах её каплей блеснула слеза, — мстит сама она Тийре, а ранит больнее тем дважды меня…

— Всё решится когда-то — ты только терпи. Примирится отец, даст своё он согласие некогда. Что же он, зверь — чтобы дочерь свою не простить?

— Есть такие отцы, кто совсем не прощают… — прошептала не глядя на родича Этайн, неотрывно взирая на прочные створы закрытых дверей, за которыми скрылся во тьме перехода из Кнамх-ард-нéадд суровый старик в седине окривевшего некогда лика — сердце чьё стало камнем.

— Хватит, сестрица, тоску нагонять на себя. Что ты — не счастлива разве? Подле Тийре ты, как и хотела — а всё разрешится со временем, вот Тремя поклянусь!

Этайн какое-то время молчала, не глядя на Гайрэ. Взгляд её встретил своё отражение на тонкой стенке сосуда с вином перед братом. Всё и впрямь как на кошке зажило с той встречи на круче Расколотой. Лишь немного искривленный нос и тончайший рубец от заросшего шрама на верхней губе точно память остались на женском лице — не давая забыть.

— Иной раз сердце мне говорит, что их волю ничем не обманешь… Всё возьмут они с нас своей платой, как ты не стремись избежать — всё сплетут против помыслов наших по-своему.

Гайрэ насмешливо хмыкнул, приобняв сестру за плечо.

— Набо́жная что-то ты стала вдруг, Этайн… В прорицаниях тех их пойми ты хоть что — так запутанно молвят о том жизнедавцы, что любое измыслить по силам.

Брат наполнил свой кубок вином, отставляя бутыль от себя.

— Мне вот мать предрекла из святилища вестью тем летом, что не страшно железо Железному, и гибель свою я сам встречу по че́сти, сам подставлюсь ей слепо — и что будет та много слабее меня, но четырежды больше…

Гайрэ насмешливо хмыкнул.

— Вот представь, что за блажь — как два Каллиаха, но чтоб слабее! Дохлый конь что-ли свалится с неба? Мабону вон ничего не сказали провидцы — а уж нет больше брата, скосили его те кочевники.

— А ты стерегись лучше, Гайрэ… — взволнованно вдруг прошептала сестра, — богов не постичь, но и не обмануть. Они всё возьмут, что им до́лжно…

— Ай, сестрёнка… — махнул он рукой в небрежении, — мы сами судьбу свою торим — и к смерти же сами стремимся. К Шщару те прорицания — сердце себе лишь бередить… Будет всё хорошо, ты лишь верь!

Этайн в ответ промолчала. Вера в то, что сумеет она быть с любимым ей с детства мужчиной, с ним пройти весь их путь всем препонам судьбы вопреки, и доселе жила в её сердце — и была как железо тверда, и прочна точно камень. Но и камень крошится порой — когда вся та цена, что платила она за свой выбор быть с Тийре, была высока.

С детства взращённая теми рассказами предков, что ещё увидали дыхание ставшей ужасным сказанием нынче Мор-Когадд, и сама в то суровое лето узрив поступь смерти по прежде богатым уделам их кийна и данников, видя собственным взором те пламя и кровь, что пришли к ним с заката на пиках дейвонов с союзными ёрлу домами Помежий — и теперь пережив то сама точно птица в порыв бушевавшей меж тучами бури вдруг ринулась прямо туда вслед за ним, тем кто был ей столь дорог… зря на не знавший конца тот поток всех несчастий и гибели, что катился по краю отцов, растекаясь всё дальше и дальше как пламя пожарища. Сколько страха и горечи будет ещё суждено ей пытаться забыть по ночам, что изведает сердце опять и опять — не боясь, но не в силах привыкнуть?

Сколько слёз она про́лила так, ожидая исхода сражений, что вёл её муж по чести́, её Тийре — как вождь устремляясь вперёд, впереди своих тысяч, на их острии — и потом среди прочих всех женщин их воинства молча сшивая увечья пораненных, рвя на куски перевязей полотнища, долго поя умирающих — многих из коих давно уже знала сама, была с ними в родстве. И со страхом опять и опять отгоняла ту мысль, что однажды и он не вернётся живым в стан их войска из битвы — кому о́тдала всё, всю себя, все надежды и душу. Уже раз пережило то сердце её повесне — но вот сколько всего этих долгих восьмин ожидания ей суждено ещё в будущем — представляя, что некогда хрупкая память забудет, сотрёт его облик, и голос, и смех, когда сыну Медвежьей Рубахи не будет дано возвратиться…

Да — недавняя горечь от гибели прежнего друга их детства, товарища Тийре из Килэйд, Льва Арвейрнов, нынче осталась в минувшем, развеялась радостью встречи с ожившим, восставшим из тьмы — но вот будут ли боги и дважды опять так щедры к ним двоим, возвратив к ней живыми как некогда? В эту зиму загоны владетеля Эйрэ опять перейдут в наступление, и ведомые снова Убийцею Ёрлов ударят по недругам в полную силу — сминая их воинства, дерзко круша все их тверди, срешая десятки и сотни суде́б в жатве смерти — и опять, и опять будут подле неё они оба, идя в тени следов Оставляющей Вдов, заставляя дрожать сердце дочери Кадаугана… и жить помня о том, что их нити для всех вьются порознь…

И нет сил у неё изменить этот рок.

Совет продолжался. Шумели воители, обсуждая события осени и толкуя о том, что грядёт на зиму. Áрвеннид вновь обратился к фе́йнагу Донег.

— Почтенный Дайдрэ — какие свежие вести ты привёз из Травяного Моря?

— Всё как и прежде, владетель. Северные племена держат в своих руках западные степи в Мор-Гвéллтог, оберегая нас от набегов противника. Их вождь То́влэ по-прежнему верен союзу с тобой, и передаёт свой привет. Его дядя с союзниками силён, но того терзают их южные соседи, склоняясь то к одному, то к другому из них двоих — и усобица между семействами будет наверное долгой, а исход её предсказать я не в силах.

— А его дядя Шару́ — не помогают ли ему серебром Скъервиры, как прежде его брат был с ними в союзе?

— Возможно, владетель. Воины То́влэ в это лето смогли перенять идущих к нам югом посланцев от его дяди, желавших перебить ваш союз обещанием также не причинять ущерба набегами взамен за твою помощь против племянника. Свободного пути людям Скъервиров по степям теперь нет, если только те не держат с Шару́ связь через южные земли и страны востока. Возможно и это — Сигвар хитёр, и его руки длинны как оглобли.

— В этом мы убедились, почтенный… — Тийре хлопнул себя по груди, где зажила копейная рана убийцы.

— Всё так, владетель. К тому же в тех землях востока хватает и тех, кто поставил на дядю в их споре, и тем помогает Шару́ своим войском. Говорят, из далёких восточных краёв в те уделы пришла сила огня, заключённая в пыли из желти, солей земных и древесных, и оружие это страшнее огнищ — позволяет метать оно дальше сильнейших снастей в нашем войске, сокрушая сердца своим грохотом — и умело владеющий им может быть победителем в множестве битв и сражений. Но я сам то лишь слышал от То́влэ — не зрив такового глазами пока что…

— А сам вождь То́влэ — нужна ли ему в этот год наша помощь людьми и снастями, или все силы я могу бросить против дейво́нов?

— То́влэ сильный воитель, такой же молодой и горячий как ты, ведущий своих всадников в бой — вставший выше своих сражённых родичем братьев, пьющий молоко из-под кобылы, а не из кубка в намёте. Недаром он шутя называет тебя своим братом, таким же мужицким владетелем. Он взял много городов и снова ведёт войну в голой степи, где осады и тяжёлые конники не нужны. Владетель пообещал, что к весне пригонит в твои уделы ещё три тысячи скакунов, если их Держатели Неба дадут ему успех этой зимой взять табуны недругов — если и ты сдержишь свои обещания о хлебе с железом.

— Надёжным ли он будет союзником и дальше, если одержит победу над дядей и остальными, почтенный? Что ты можешь сказать, что сумел уяснить из его намерений?

— Как знать, áрвеннид… — пожал седой Дайдрэ плечами, — во власти друзей не бывает… Сейчас хуч То́влэ тебе верен, и покуда будет нуждаться в помощи из Эйрэ, набегов не будет — их людям есть где взять добычу в восточных кочевьях и тех городах у противника. Но если он объединит все уделы Травяного Моря, одолев дядю с другими вождями, то куда дальше пойдут его столь огромные силы? Хорошо если только к востоку, чтобы воздать всем сторонникам дяди. Об этом сказать тебе я не могу… — фе́йнаг Донег умолк на мгновение.

— Но пока что конца в той их распре не видно. Дядя То́влэ не желает вернуть племяннику священные пики и власть, а тот не простит родичу убийства своей матери. Если их боги не дадут своё предпочтение одному, то ещё много лет там продлится война меж племён, как бывало то прежде. И пока там раздор, удара в спину нам опасаться не стоит.

— Что же — и это нам добрые вести… — согласно кивнул Нéамхéйглах владетелю Донег.