…Но Буря Придёт

Nameless Ghost (2024)

Вымышленный мир или иная история нашего? Решать то читателю. Мрачная сага из мира суровой архаики, наследия века вождей и героев на фоне полуторатысячелетнего противостояния столкнувшихся на западе континента ушедших от Великой Зимы с их прародины к югу дейвонов и арвейрнов, прежде со времён эпохи бронзы занявших эти земли взамен исчезнувших народов каменного века. История долгой войны объединивших свои племена двух великих домов Бейлхэ и Скъервиров, растянувшейся на сто лет меж двумя её крайне горячими фазами. История мести, предательства, верности, гибели. Суровые верования, жестокие нравы времён праотцов, пережитки пятнадцативековой вражды и резни на кровавом фронтире народов — и цена за них всем и для каждого…

ГОД ТРЕТИЙ"…ПРОКЛЯТИЕ ТРИЖДЫ ТОБОЮ ЗАСЛУЖЕННОЕ…"Нить 10

— Дядя Доннар, — спросила вдруг Майри, пристально глядя в глаза тому, — а где же наш Эрха? Что с ним?

Бурый нахмурился, и лоб его вдруг разделила глубокая складка морщины. Он кратко переглянулся с седобородым Снорре.

— Должно быть уже ты услышала, девочка… — негромко он начал.

— Да, услыхала — но недосуг мне вникать в пересуды… Скажи ты, дядя, в глаза мне — что с ним? Неужели наш скригга столь плох? Отчего так произошло?

Айнир опустил глаза, избегая пытливого взора сестры, и даже Доннар замялся, не в силах начать речь. Почтенный Снорре Вепреглавый и тот молча оглаживал долгую бороду, не говоря ни единого слова в ответ.

— Ну что же вы молчите? — вновь нетерпеливо вопросила она, с волнением глядя на близких.

Наконец заговорил Бурый.

— Когда вместо ожидаемых вестей о падении Аг-Слéйбхе мы воочию узрели конников арвеннида прямо в срединных уделах, а сам вёдший кóгуры ёрл со всем орном пал в битве, и его голову этот арвейрнский зверь пригвоздил на ворота едва уж не павшего перед ним ходагéйрда — вот тогда-то наш Эрха и слёг, лишь едва эти горькие вести заслышав.

— Всё так… — сокрушённо вздохнул старый Снорре, кивая в согласии с Доннаром, — сам тому я свидетель. Сокрушили его те события…

— Стар он уже, как никто из живущих — а и моложавее люди в ногах подкосятся, когда стало известно, что все наши родичи в воинстве Уннира скопом мертвы, а враг вдруг очутился нежданно у самых ворот… — дядя сурово умолк, словно взвешивая что сказать дальше, — страшным этот удар оказался для скригги. Если бы только здоровье его подкосилось… Каких самых знающих лекарей я к нему не приставлял… но всё попусту. Словно дух надломился у нашего Эрхи. И раньше он часто болел — в его ли годах молодым быть как прежде, и не чихнув? Только теперь вот…

— Что теперь? — настойчиво переспросила Майри, завидев нерешительность замолчавшего дяди.

— Скоро сама всё увидишь ты, девочка, — Снорре Вепреглавый кивнул в сторону двери, где была лестница к верхним покоям стерквéгга в жилище их скригги, — он верно уже и не чает живою узрить тебя, Майри. Будет славно, если признает с лица вообще…

— Да в чём дело? Почему вы считаете все, будто Эрха рассудком ослаб?

— Не верит он в то, что мы сможем одолеть наших недругов в этой войне, — хмуро вымолвил Снорре, — даже знакам богов добрым он никакой уже веры не держит, словно объял его сердце неведомый прежде там страх.

— Спору нет — наш Эрха по-прежнему скригга семейства, вершит войсками и самолично отвечает через писцов на послания всех ратоводцев, — снова заговорил Доннар, — вот только как остаётся один он в покоях, ни с кем больше не говоря — то словно другой человек там лежит, не он прежний. Всё бормочет себе что-то под нос еле слышно, жалится, плачет. И как послушаешь — на уме у него лишь неминуемая гибель Дейвóналáрды от а́рвейрнского железа. С тех самых пор, как услышал он об этом звере из Эйрэ, так нет ему больше покоя. Лев да Лев лишь в речах его — будь трижды проклят он, этот зверина!!! — кулак сына Трира со злостью ударил по доскам столешницы.

— Про Великую Распрю твердит неустанно, про павших героев тех лет и про нынешних, про Смуту Соседей и низвержение Гальдуров с прочими, про Помежные Распри, про часи́ны правления Въёрна и Хъярульва — и опять всё про Льва. Про знамение какое-то грозное, Всеотцом ему прежде ниспосланное — и так раз за разом, словно смешались ему времена и события в памяти… Некоторых с лица уже не узнаёт, именами чужими их сам нарекает, — добавил старый Снорре, — меня с братом Харла́усэ, Храфном Долгобородым спутал не раз уж в бреду.

— Чтобы храбрейший наш скригга сам смерти боялся? — удивилась Майри, — вздрогнув в волнении — услышав от родича те имена из минувших владетелей севера Гальдуров — чувствуя, что догадка её та верна.

— Именно. Сам не поверил бы, если бы на уши свои не услышал однажды. Он, первейший воитель — теперь всё твердит про пролитую кровь, про огонь и про смерть, — хмуро проговорил дядя.

— Про погибель всего нашего рода твердит раз за разом, про яростный Гнев Всеотца… — вновь добавил Свинхофди.

— И не раз мы пытались его ободрить, — вмешался в разговор старших родичей Айнир, подсаживаясь на скамье ближе к Майри, — только впустую всё. Как один остаётся ночами наш Эрха, всё шепчет про гибель всего рода Дейна, про проклятого Льва и какое-то бедствие, про Гнев Всеотца и его всевеликую кару на всех нас. Видно совсем пошатнулось здоровье у скригги, и столь тяжкие муки испытывает, раз от горя вестей приходящих подобные стрáшни рассудок ему затемняют всё чаще…

Майри молча внимала родным, будучи не в силах понять, что же произошло с их некогда сильным и несломимым духом самим Эрхой Древним. Что же за тягость овладела его сердцем, затмив прежнюю волю и твёрдость ума? И отчего вдруг так часто он поминает в речах Льва А́рвейрнов, которого прежде не видел воочию? Верно, что для сокрушённой потрясениями Дейвóналáрды времена теперь настали тяжёлые — но и век назад в Великую Распрю часи́ны были гораздо губительнее, нежели нынче — и то потомки Дейна выстояли, несмотря на неисчислимые потери и ярость воинства Каменной Руки. Что же столь страшное узрел в этом молодом а́рвейрнском ратоводце их скригга — прежде первейший воитель — что дух его пал и открыл в сердце путь для слепого отчаяния?

И это сильнее лишь убедило дочь Конута в том, что именно скригга — старейший, мудрейший из здравствующих — сможет помочь ей найти тот ответ на вопрос, давно мучавший Майри — кто же он, Áррэйнэ, приёмный сын кийна Килэйд — кем он был прежде, чьим сыном какого истреблённого некогда в распрях семейства рождён был тут Лев? Правда ли то, что он будет из Гальдуров?

— А можно ли мне поговорить с ним, дядя? — робко спросила она у того.

— Да конечно, Майри! Я молю Всеотца, что быть может твоё появление, кого он давно уже мёртвой считает, всколыхнёт скриггу, заставит его воспрять от терзаний и пробудиться назад к жизни. Не представляешь, моя девочка, как он нам нужен теперь — как не хватает мне его ума и железной той воли, опыта его как наилучшего средь ратоводцев… — Бурый громко хлопнул ладонями по доскам стола.

— Конечно ступай к нему, поговори! Как он возрадуется тебе, представляю! Идём прямо сейчас!

Он встал с резного стула, собираясь проводить Майри до самих покоев их скригги.

— Не надо, дядя — я сама! — Майри поспешно вскочила со своего места, отряхивая одеяния от крошек.

— Ступай к нему, девочка, — согласно кивнул Бурый, — мы с почтенным Снорре и Айниром будем тут, неподалёку. Много что из не медлящих дел обсудить за сегодня нам нужно.

— И ты, Хугиль, останься, — обратился он к родичу из младшей ветви семейства, немолодому уже мужчине с обритой головой — родному старшему брату Эвара Клыка, свидетеля убийства её отца. Тот согласно кивнул, ожидая.

— Хорошо, дядя! — Майри на ходу торопливо поклонилась, прощаясь со старшими, и устремилась к дверям.

— Поговори с ним, девочка — от одного твоего вида на сердце у него полегчает. Как бы хотел я, чтобы наш Эрха стал прежним. Не хочу даже верить, что время его на исходе… — донеслись ей в спину слова дяди.

Шагая крутыми подъёмами лестниц к верхним покоям чертога Майри взволнованно думала о предстоящей встрече со скриггой. Всем сердцем она жаждала увидеть Эрху Древнего — сáмого славного из здравствующих не только среди крови Дейна, но и меж всеми дейвóнами вообще — первейшего из воителей, мудрого и любимого всеми в их орне, старейшего из живущих, ещё в пору её детства разменявшего вот уж второй век его земной жизни. Всей душою дочь Конута с детства любила этого старца, бывшего ей за отца равно с дядей и Хенниром, и чтила превыше иных в их роду.

Всю долгую дорогу сюда сердце Майри снедал смутный страх, едва она припоминала рассказанные ей сыном Коммоха слухи о том, что Эрха стал плох за последние месяцы. Майри чуяла сердцем, что в этом есть также её вина — тяжко было почтенному скригге перенести сперва самовольный отъезд столь любимой праправнучки, а затем и ту горькую весть о её неожиданной гибели — когда столько горя, столь много смертей кровных родичей обрушилось на его стариковские плечи вместе с надвигавшейся гибелью их страны в разгоревшейся распре с народом Эйрэ — сперва всем казавшейся быстрой и лёгкой. Живым ли застанет она его?

Но и теперь, когда Майри уже очутилась в родных ей стенах и узнала из уст дяди Доннара правду, что их скригга сам всё ещё жив, мысли её были горькими. Воспрянет ли он от неясной болезни — или это нежданно пришла к нему, не согнувшемуся более чем за столетие жизни неминуемая каждому смертному ветхая старость? Отчего, что за тягость теперь омрачила, и поныне собой затмевает рассудок их Эрхи, что даже железная воля того уж не в силах поднять его тело с предсмертного может быть ложа болезни? Неужели и впрямь так ослаб его столь острый некогда разум и оцепенел прежде храбрый воительный дух, когда распря ещё не проиграна?

Уже подходя к затворённым дверям в покой скригги, Майри задумалась и о том, как же сможет она рассказать Эрхе то, что на деле произошло с ней за два этих года неволи в краях Эйрэ. Как сможет она утаить от него непростую и горькую правду об Áррэйнэ — о том, как он сам же помог ей бежать из Аг-Слéйбхе и через охваченные пожарищем распри Помежья? И как скрыть то, ещё более немыслимое и страшное для неё — рождённой с кровью Дейна в жилах — то, что случилось затем между ними?

Сердце её часто забилось в груди от волнения, и Майри на миг застыла на истёртых сотнями ног многих поколений ступенях, напряжённо сжав зубы. Она пусть и со стыдом, но без труда смогла обмануть дядю Доннара с Айниром и иными их родичами — столь обрадованных нежданному возвращению дочери Конута, что готовых поверить во всё случившееся с ней во вражьем краю, не выспрашивая лишних подробностей. Но Эрха Древний…

Майри с детства знала, что старый скригга Дейнблодбéреар проницательнее любого из сущих, умеющий выглядывать истину за самыми хитросплетёнными словесами… и даже твердили иные, способный по взору лишь человека прочесть его тайные помыслы — несказанное, ещё только измысленное. Что, если выслушав весь тот рассказ он с ехидной колючей усмешкою скажет праправнучке: «Вот ведь история, милая — свердсманам многим на зависть! Жаль, всё враньё поголовно…» Её почтение к наистарейшему было столь велико, что Майри просто не могла представить себе, как она сможет солгать ему. Но тем тягостнее было представить, как она поведает скригге всё об этих двух минувших годах — начиная с её нежданного отъезда в скире Айнира на восток к Аг-Слéйбхе и по сей день.

Уже став у самых дверей в покой Эрхи дочь Конута твёрдо решила, что ложь ему будет позорной. Чего таить, что сам Áррэйнэ дал ей сбежать, не взяв жизнь дейвóнки за виру своей пролитой ею же крови? Разве не поступали так и иные мужи к пленённым ими врагам, не поддавшись на низкие помыслы о воздаянии беззащитным и слабым? Что столь позорного быть могло в том, что она получила свободу из рук своего заклятого недруга — что воительный и безжалостный к своим противникам Лев А́рвейрнов вдруг оказался снисходителен к ожидавшей расправы от его руки деве и пощадил её — и причём не единожды?

Но как можно было открыть скригге то, что произошло затем — то, что случилось с её сердцем, которое нежданно из ненависти к Убийце Ёрлов обожглось иным жаром, словно и вправду это горячая искра из горнила Тинтрéаха её ужалила в грудь повесне, когда зазимовавшая в помежном кáдарнле Майри снова встретила там Áррэйнэ из Килэйд? Или же ещё раньше — обретя из его рук свободу и жизнь на той тёмной тропе с тремя душегубами из чащи, желавшими взять её силой как живую добычу?

Дейвонка не знала ответов на эти терзавшие душу вопросы, отчего то случилось с ней, Несущей Кровь Дейна — и сердце колол горький стыд за свершённое. Но ещё больше — тоска… Грызущая и холодная, как те каменные стены темницы, в которых она провела целый год в ожидании своей тогда ещё неведомой участи. Тоска по нему…

Выдохнув Майри отважилась и отворила двери в покой скригги, решительно делая первый шаг, оставив сомнения за порогом. За открытой старейшему той малой ложью она скроет великую, немыслимую для кровной потомицы самогó Дейна — и пусть будет как ляжет ей жребий. Даже если родные отторгнут дочь Конута, и в пепел по воле их имя её обратится — что сделано, того уже не вернуть.

Тяжёлые резные створы неспешно отворились, пропуская дейвóнку в жилище их скригги.

Давно она не была тут, в покоях у старого Эрхи. Как же много лет быстрой водой утекло с той поры, как он им поведывал — тогда ещё детям, сидевшим вкруг скригги вот в этом чертоге — всю историю их народа со времён самогó Дейна… Давно повзрослевшая Майри опять ощутила себя тою маленькой девочкой, сидевшей у него на руках, вспоминая ласковый взор своего знаменитого многославного предка — и вздрогнула от увиденного.

Неужели и вправду то был Эрха Древний? Всю жизнь она помнила скриггу иным: не согнутым несмотря на прожитые годы, широкоплечим крепким стариком с гривой седых волос до плеч и густой бородой, ласковым и неумолимым одновременно, с твёрдыми чертами лица и проницательным взором под густыми бровями. То был могучий, идущий наперекор летам воитель, самый старейший и мудрый человек из их орна, истинный Дейнблодбéреар.

Тут, на окружённом резными столбами полога ложе застыл без движения ветхий, высохший словно ветка после суровой зимы, совсем седой до белизны старец с опавшей бородой и всклоченными редкими волосами. Бессильно вытянувшиеся вдоль туловища по одеялу некогда сильные руки со вздутыми синими жилами вен под сухою восковою кожей были тонки точно птичьи. Лицо стало неузнаваемо — все прежние, столь родные взору Майри черты теперь укрылись рябью глубоких морщин, превративших лик скригги в печёное яблоко. И безвольным был некогда ясный и твёрдый взор, упёршийся в своды высокого потолка.

Всего лишь три года прошло от последней их встречи, когда Эрха посещал Глухое селище и гостил у Бородача — а словно пролёг целый век меж тем временем с нынешним днём, до неузнаваемости исказив их почтенного скриггу. Верно — ни Бер, ни Айнир с дядей Доннаром и почтенным Снорре ни на миг не преувеличили тяжкого состояния их старейшего. Но они были свидетелями не так им заметного неприметного ослабления за два года войны — тогда как дочь Конута, зрившая Эрху здоровым и крепким, полным жизни и сил, теперь со страхом увидела непохожего на него, лежавшего перед её глазами на ложе уже угасавшего человека. Ей стало страшно. Ноги сами замедлили шаг к ложу скригги. Но Майри пересилила себя и подошла ближе.

— Скригга! — негромко шепнула она, словно боясь потревожить усталого, почти спящего старика, — скригга, это я!

Прежде оцепенело лежавший на ложе Эрха медленно повернул голову на её голос, подслеповато жмурясь в сумраке неосвещённых покоев, и встрепенулся всем телом.

— Уйла? — прошептал он негромко чьё-то чужое и незнакомое ей женское имя, вглядываясь издали со своего ложа в возникшую у дверей тень и пытаясь протянуть туда руку.

— Это я, Майри! Я жива! — дочь Конута кинулась к недоверчиво протягивавшему к ней ладони старику, падая на колени перед ложем и прижимаясь к его груди.

— Майри… — хрипло прошептал старый Эрха, всё ещё не в силах поверить в увиденное, что она жива — здесь, подле него.

— Я вернулась, скригга! Прости меня, что так нескоро! — она, не сдержав слёз радости, стала целовать его в такое родное ей постаревшее морщинистое лицо, обхватив ладонями голову старика.

— Майри, девочка моя… это ты? — скригга вздрогнул, обнимая праправнучку и прижимая к себе, где в груди под рубашкой скоро-скоро забилось стариковское сердце, переполнившееся радостью при негаданной встрече со своей юной потомицей.

— Прости меня, скригга! Прости, что я ослушалась тебя! — Майри не могла подняться с колен от стыда и радости одновременно, лишь чувствуя как ласково охватывают её дрожащие руки старейшего, словно не веря, что она вновь перед ним — живая и невредимая.

— Мне не в чем винить тебя, Майри… — скригга нежно гладил её по волосам, — ибо и я сделал бы то же самое на твоём месте, дочь Конута… Я так рад, что ты жива, моя милая — здесь, дома. Где ты была эти два года? Как уцелела?

— Я тогда угодила в неволю к людям áрвеннида, скригга, — Майри села на край ложа, держа ладонями обе руки старика, — должно быть, Айнир тебе рассказал, как такое случилось.

— Да, весь загон Освира разом с обозом истребили в Помежьях, когда вы уже чаяли встретить там воинство Уннира… — кивнув головой тяжело вздохнул Эрха.

Майри пересказала старейшему всё, что случилось в злосчастное утро, когда скир Айнира покинул их и отправился к северу, а она с остальными людьми из обоза продолжила путь до Аг-Слéйбхе, где их подстерегла нежданная гибель. Внимая каждому слову праправнучки Эрха с печалью в очах слушал её повествование о том, как отважно бились воины Лéгелáнгура, погибнув все до единого разом с их вершним в той бойне. Он оживился, словно сам воочию переживал отчаянное бегство своей потомицы с десятком конников от погони, их безуспешную попытку прорваться к ближайшему городищу — и печально кивал головой, услышав о том, как все они полегли под стрелами а́рвейрнов, а сама Майри не ушла от врага, когда конь вдруг сломал в яме ногу на спуске.

С гордостью слушал он её сбивчивый рассказ, как дочь Конута сумела снять жалами шестерых вражьих конников, прежде чем те прострелили ей руку и попытались скрутить — лишившись при этом десятника, который отведал собственного ножа. И скорбно вздохнул, когда праправнучка поведала о том, как после короткого расспроса была отправлена в ардкáтрах Эйрэ на муки и смерть.

Так Майри поведала скригге всё то, что случилось с ней там в первый год, когда она сперва попала в темницу, а после — верно, волей самогó Всеотца — нежданно оказалась среди служанок дворца áрвеннидов, и там спустя столько месяцев очутилась в одном покое с самими правителем а́рвейрнов и Убийцей Ёрлов… и отважилась броситься на них с ножом, чтобы убить их обоих — злейших из врагов Дейвоналарды. И второпях не добив уже не единожды раненого Льва А́рвейрнов сама пала под ударами стражи, чьи острые копья едва не отправили дейвóнку в Чертоги Клинков.

Эрха не сдержал слёз, когда она дотронулась до виска, где под прядями светлых волос всё ещё виден был шрам от удара копьём, чуть не стоивший жизни. Старик гладил её ладони, на которых так и остались рубцы от их жал — пусть и искусно заживленные лекарем, но тем не менее бывшие там… оставленные на ней будто зловещее и уродливое напоминание о том, как война едва не забрала у скригги эту казалось совсем ещё юную нежную деву, оказавшуюся тем не менее сильнее иных из мужей и не сломившуюся перед столь непростыми и горькими испытаниями, выпавшими на её долю.

Когда рассказ дошёл до того, как спустя год одинокого заточения в бурре перед Майри явился неузнанным ею Лев А́рвейрнов, дейвóнка умолкла — не в силах солгать их старейшему так же, как она сделала раньше, поведывая свою судьбу дяде Доннару с прочими родичами.

— Не стану я лгать тебе, скригга… — Майри вздохнула, словно набиралась храбрости перед тем, как нырнуть в детстве в тёмную бездну глубокого омута на болотистой Мириэльве, что окружала затерянное в лесах Хейрнáбю́гдэ.

— Не сама я сбежала тогда из Аг-Слéйбхе — да и не под силу то было бы мне одной сделать. Ёрл-лáддврэ неожиданно пощадил меня, и сам отпустил домой втайне от прочих товарищей, попросив передать кое-что, чтобы эти слова из моих уст от уха до уха дошли и до нашего дома — раз ему было неведомо, кто на деле стоял перед ним пусть и в женском обличье…

Скригга внимательно и понимающе смотрел на праправнучку, не произнося ей ни слова в укор — и Майри продолжила рассказ о том, как Лев А́рвейрнов расспрашивал её в темнице в ту ночь, а потом нежданно выволок на смерть, и на глазах товарищей собственноручно замуровал под сводами бурры — лишь для того, чтобы указать там незримую тропку для бегства за стены ардкáтраха. О том, как он встретил её у той жуткой норы и получил прямо в ухо корягой за свою внезапную доброту — он, вражеский ратоводец, убийца её братьев и родичей, отчего-то пощадивший эту упорную и не сдавшуюся дейвóнскую девку — и снарядивший её в дальний путь на равнины Дейвóналáрды. И о том, как он спас её от разбойных лесных душегубов — кроме злостных проклятий от неё прежде слова другого не слышавший.

Но затем словно ком слова встали ей в горле. Как рассказать скригге то, что произошло этой весной? Майри запнулась, не в силах промолвить как было всё дальше. Как утаить то, что она — первородная дочь дома Дейна — забыла о собственной крови, о предках и ныне живущих сородичах… и всё своё сердце отдала ему одному лишь — Áррэйнэ. И не только лишь сердце, но и всю себя…

— Но осенью не судьба мне была возвратиться домой сюда, скригга, — вздохнула она, продолжив рассказ, — в той укрепи, куда я добралась на севере раненной, меня хворь подкосила. До середины зимы там пластом пролежала как будто мертвец — едва в норы Хвёгга не угодила… И лишь повесне, как я на ноги встала, смогла наконец перебраться через Помежья.

Снаружи стерквéгга, став на крытом настенном переходе меж вежами внутренних чертогов Вéстрэвéйнтрифъя́ллерн, несколько мужчин вели собственный непростой разговор.

— Ты просишь слишком много, почтенный… — хмуро ответил Доннару его родич из младшей ветви семейства Хугиль Гальтхафур, — присягнуть на верность Скъервирам, наших братьев убийцам — не по мне, если молвить учтиво, а не как просится на язык. Или ты позабыл об их смерти, каковой она была? Если Эвар не успел рассказать тебе о последних мгновениях Конута, как Къёхвара люди тому нож вонзили в спину не единожды — то уж его-то кончину перед Высоким Чертогом ты помнишь?

— С чего ты решил, Хугиль, что я позабыл это? — пристально взглянул в глаза родичу Бурый.

Вепрево Копыто угрюмо молчал, ничего не ответив Доннару.

— Однако я прошу тебя не о том, чтобы ты преклонился перед семейством Стейне. Мне нужен верный человек в Винге, кто не купится ни на какие посулы от Когтя и будет опорою нашего дома вместо погибшего Свейна Тяжёлого — с тем и прошу тебя ехать со мной на Совет и возначалить одну из укрепей ходагéйрда, о чём я попрошу Сигвара. Там ты мне будешь полезнее, чем разить врагов Дейвóнала́рды в южных уделах.

— Я бы желал просто воздать всему этому дому должное за наших братьев и родичей прочих, чем вести с ними речи.

В глазах Хугиля резко блеснул огонёк.

— Недостаточно, что а́рвейрнский зверь за нас снял бошки Стейне и братьев его… Ты знаешь, что многие в нашем семействе не жалуют, как вы со скриггой забыли о том, что нельзя прощать кровь наших близких, как гласит то закон…

Зрачки Доннара сузились, и он пристально глянул на родича.

— Не забыли, Хугиль — по крайней мере я. Зря ты винишь меня в трусости. Я сам был готов разжечь по всем северным землям восстание, лишь узнав про их смерть — и только Эрха сумел пригасить мой запал, не желая развязывания войны между семействами. Но сейчас ты не возьмёшь своё отмщение, даже если открыто примкнёшь к противникам Скъервиров.

— Многие из них в открытую перешли на сторону самогó áрвеннида Эйрэ, почтенный. Ты сам знаешь их имена и чины — кто пренебрёг присяге Скъервирам и встал подлерыжих.

— Да, знаю. Но теперь, в час войны долг дейвóнских домов сохранить страну целой, не дав склокам между семействами ослабить нас и даровать победу врагу. Казалось бы, вечно непокорные Высокому Креслу все кийны окраин с союзными землями сейчас сплотились вокруг Нéамхéйглаха как никогда ещё прежде — и пока что не мы, а он держит верх второй год уже кряду даже без помощи могущественных Конналов — пусть и не без труда, на пределе всех сил. Если мы пренебрежём единством, то лишимся не в пример много больше, чем уже потеряли.

Хугиль молча хмурил брови, слушая Доннара и плотно сжав губы точно тиски.

— Вся судьба нашего дома — служение благу Дейвóнала́рды. С тем и я вынужден искать более прочного союза с Когтем и Скъервирами, как видишь. Да, их дом ослабел, выкошенный рукою Льва А́рвейрнов под Гъельбу́рсти-гéйрдом — но не час нам пока точить копья и требовать воздаяния. Пойми — время ещё не пришло. А теперь и подавно.

— Хорошо, почтенный, — челюсть Гальтхафура скрипнула, — я приму твою просьбу… Но пообещай мне, что я возьму месть по праву, лишь дай Всеотец мне возможность на то!

— Что же… Не знаю, дадут ли её тебе боги, но запретить я не в силах. Пусть будет так, лишь не наломай дров сгоряча. Помни, что наш долг иной, чем вернуть власть над всеми домами дейвонов.

— Не наломаю.

— Хотел бы я верить в то, Хугиль…

— А ты верь, родич. Я не из тех, кто от клятв отступает — и данное слово сдержу.

— Верю как родичу, — Доннар встретился взорами с ним, — как брату… Будь моими глазами и верной рукой в ходагéйрде, и насколько это возможно не дерзи воле Скъервиров.

— Я понял тебя, почтенный. Благодарю, что ты мне доверяешь, и прости за неучтивость. Я клялся Всеотцом, что кровь наших братьев не останется неотмщённой — но ради твоей службы во благо всех наших уделов я готов ждать ещё.

— Вот и славно! На этой седмине я отправлюсь в Хатхáлле на Совет всех дейвóнских семейств. Ты со своими людьми поедешь со мной.

— Хорошо… брат.

— Видишь, как волей богов всё негаданно вышло, — скригга с радостью смотрел на умолкшую после долгого рассказа праправнучку, ласково гладя морщинистой ладонью по её волосам — точно ещё всё не веря, что дочь Конута по-прежнему жива и сидит перед ним.

— Мы все уже оплакали тебя, девочка… А ты мало того, что осталась живой — так ещё и едва не лишила врагов их вождей. Кто бы только знал, что судьба занесёт тебя прямо в твердыню владетелей Эйрэ, и ты попадёшь там в служанки у сына Медвежьей Рубахи? — старик ласково погладил потомицу по руке.

— Расскажи мне о нём, — попросил он негромко.

— О молодом áрвенниде? — Майри приподнялась, усаживаясь на край ложа, и оправила упавшие на лицо волосы, — Тийре — он…

Она запнулась, не зная с чего и начать — о том, что узнала она в час неволи о новом отважном правителе Эйрэ, которого сама вслед за Áррэйнэ чуть не сразила ножом.

— Нет — не о нём, моя милая, — внезапно остановил её Эрха, несогласно мотнув головой и удерживая в пальцах ладонь его юной праправнучки, — расскажи мне всё то, что ты знаешь о Льве А́рвейрнов.

Майри вздрогнула, подняв на скриггу взволнованный взор.

— Ты ведь видела его собственными глазами — или же слышала от других то, что о нём говорят. А сейчас говорят о нём в землях Эйрэ немало…

Майри утвердительно кивнула старейшему.

— Кто он таков? Расскажи о нём, девочка — что это за человек?

— Зачем это тебе, скригга? — пряча волнение за удивлением переспросила она.

— Майри, девочка моя — само твоё возвращение для меня уже в радость. Я слышу, как сердце забилось сильнее, и грядущая вскоре могильная чернь на душе уж не так непроглядна.

Тяжело дыша, старик с трудом привстал на ложе, опираясь локтями, и дочь Конута торопливо помогла ему, поддерживая за руку и подставляя под спину подушку.

— Да и я по-прежнему защитник Дейвóналáрды, вершний над воинством — и хворь моя вовсе не оправдание перед долгом. А ты единственная из дейвóнов, кто видел Льва А́рвейрнов рядом с собою столь близко, как я тебя нынче — и после того всё же осталась жива. И даже говорила с ним с глазу на нлаз… — он внимательно и пытливо смотрел на отчего-то оробевшую и притихшую потомицу.

— Не одними мечами и пиками войско любое сильнó — сколько умением воевать, знать помимо сил собственных и все силы врага, его мощь и различные слабости. А мне до сих пор непонятен, непостижим человек, ведущий за собой лучшее из нынешних воинств Эйрэ. Сам Каменная Рука по сравнению с ним — так просто смирный щенок рядом с яростным волком. Я хочу с твоей помощью узнать о противнике — хоть сколько больше того мне известного слухами — чтобы понять своего недруга, постичь его замыслы, так и остающиеся для меня загадкой: что ведёт его? Расскажи мне всё то, что ты знаешь о Льве. Кто он? Чьего рода, откуда сам происходит, как прежде стал воином?

— Хорошо, скригга… — Майри уже готова была рассказывать, усевшись напротив скригги.

— Правда ли, что говорят по тем слухам иные, будто кровью он тоже дейвóн? — вдруг спросил её Эрха, перебив дочерь Конута.

— Так, скригга, — Майри согласно кивнула, — он рождением сын Всеотца, как мне сам в том признался. Лишь на четверть он а́рвейрн по крови от матери.

— Вот оно как… А что тебе ещё известно о нём? Говори, девочка. Всё, что ты помнишь, не тая мне рассказывай.

— Он сирота себя сколько сам помнит. Приёмные его родичи происходят из кийна умельцев-камников — Килэйд род их зовётся, что издревле живёт у горы Клох-клóиган… Они и подобрали Льва малым ребёнком среди лесов в наших северных землях Помежий лет двадцать назад.

Эрха внимательно слушал её, не сводя пристального взора с потомицы.

— В Эйрэ он вырос, но прежде немало различных земель вместе с родичами исходил пешим и конно проехал — и потому многие торные пути, перевалы и броды в дейвóнских уделах ему ведомы не хуже, чем дома. И нет чуда, что войско своё он умело привёл к ходагейрду, и ото всех настигавших его ратоводцев ушёл невредимым. Однако в отрочестве ему пришлось не по своей воле проститься с тем ремеслом и стать воином. Там в загонах áрвеннида он везде побывал, в разных землях, прежде чем стал поначалу десятником в кáдарнле у горы. А в час нáступа Уннира свои люди за доблесть избрали Льва вершним их тысячей.

— И в воинстве тверди и с будущим áрвеннидом, с этим Тийре сдружился он?

— Ещё раньше — от сáмого детства. Они вместе как братья росли в большой дружбе — и за кровных по че́сти считают один одного.

— А что он о себе самом помнит, кем прежде был — до того, как попал малым в Эйрэ?

Майри несогласно мотнула головой.

— Килэйд его подобрали беспамятным, лет четырёх может от роду. Точно от страха большого Лев прежде лишился всей памяти… ни имени, ни орна своего он не знал — и до самой поры, как Уннир выжег в ночи их твердыню, то даже воспоминаний о том он не зрил.

— А что же весной той он вспомнил?

— Огонь… — коротко ответила Майри. И через миг молчаливой заминки добавила:

— Свой прежний орн — до последнего человека весь сгинувший в страшном огне…

Майри умолкла на миг. Но настороженное и взволнованное лицо Эрхи подсказывало, что их скригга — самый долголетний из живущих, памятовший события целого века дейвóнской земли — и вправду сумеет поведать кем был прежде Áррэйнэ в Дейвóналáрде, чьих он кровей, в каком из семейств был рождён — о чём сама она знать не могла. Может и вправду из Гальдуров или кого из союзников их, перебитых в те годы на Севере — перебитых в той бойне, учиненной домом союзных им Къеттиров? Слишком рано пока было рассказывать старейшему в доме о том незримом знаке, что носил на груди Лев — и дочь Конута продолжила рассказывать дальше.

— Тогда в темнице Áррэйнэ долго расспрашивал, знаю ли я одно место в Дейвóналáрде, где он сам был когда-то рождён. И…

— Откуда же он это знает, если его одолело беспамятство? — перебил её скригга, внимательно слушавший это.

— Песня моя вдруг напомнила что-то ему… Он вдруг вспомнил из мглы свою мать — эту песню и прежний их дом, где когда-то родился.

— И что же за место он вспомнил? — спросил с любопытством старик.

— Гору. Голую гору среди лесов, что похожа на спящего зверя — медведя.

— Вот как… — лицо скригги осталось спокойным, хотя глаза на какой-то миг блеснули волнением, когда он взирал на праправнучку.

— Когда я возвращалась из Эйрэ по полночи наших земель, то проезжала через этот безлюдный сейчас край — и эту гору увидела издали, — продолжила Майри, — это там, где Струмени́ца за Буревийным свой бег начинает.

Дочь Конута отважилась спросить самое важное, подняв на скриггу глаза.

— Чьи там были угодья, скригга — какого семейства, погибшего в Смуте? Может… Гальдуров? Ведь знаком их дóма и были те львы?

— Львы… — прошептал старый Эрха, как будто взирая сквозь Майри куда-то вовне.

— Что с тобой, скригга? Тебе нехорошо?

— Нет, девочка — ломота в костях мучает, — Эрха попытался успокоить праправнучку, но Майри почуяла вдруг, что совсем не то беспокоило скриггу. По глазам его поняла…