…Но Буря Придёт

Nameless Ghost (2024)

Вымышленный мир или иная история нашего? Решать то читателю. Мрачная сага из мира суровой архаики, наследия века вождей и героев на фоне полуторатысячелетнего противостояния столкнувшихся на западе континента ушедших от Великой Зимы с их прародины к югу дейвонов и арвейрнов, прежде со времён эпохи бронзы занявших эти земли взамен исчезнувших народов каменного века. История долгой войны объединивших свои племена двух великих домов Бейлхэ и Скъервиров, растянувшейся на сто лет меж двумя её крайне горячими фазами. История мести, предательства, верности, гибели. Суровые верования, жестокие нравы времён праотцов, пережитки пятнадцативековой вражды и резни на кровавом фронтире народов — и цена за них всем и для каждого…

ПРОЛОГ…НЕРВИ́МЫЕ НИТИ МИНУВШЕГО Нить 2

Скригга снова прервал свой рассказ, пристально оглядывая взволнованные лица слушавших его повествование родичей.

— Верно, все вы слыхали о ней…

Дети — молчаливые и притихшие — лишь согласными взорами и кивками голов подтвердили слова старейшего в их роду. Столь давней, прославленной множеством преданий и песен — но и столь же кровавой была та безжалостная долгая распря с восточным соседом, что и ныне речи о ней омрачались сочившейся из письмён и сказаний кровью павших в то страшное лихолетье, в часины которого множество потомков великого Дейна сложило головы. Не было в Дейвóнала́рде такого семейства, чья кровь их отважных воителей не проли́лась в ту пору на ратных полях. Не было орна, чьих предков не унесла в сияющие Чертоги Клинков эта война, превратившая в пепел лежавшие подле уделов соседа с востока Помежья и множество прочих земель.

— Много веков мы соседствуем с а́рвейрнами — и редко это соседство было мирным… Ещё в далёкие часи́ны прихода детей Дейна с далёкого У́рхейминóрда наши могучие народы столкнулись на просторах необъятного запада, когда дейвóны дерзким и неудержимым напором потеснили рыжеволосых детей Бури Несущего с их ранее обжитых земель на закатных равнинах и основали там те городища и селища, что твёрдо стоят и поныне. Много между нашими предками выпало кровавых и беспощадных сражений, когда за прошедшие столетия не один десяток жестоких раздоров омрачил жизнь обоих народов. Но ни одна из тех войн всех далёких времён не сравнилась с Великою Распрей, случившейся в пору моей юности…

Дети внимательно слушали скриггу, вещавшего о событиях вовсе не столь уже давних, и многим старикам ещё памятных и доселе — где он сам наравне с прочими родичами храбро сражался весь срок её, заслужив право именоваться первым из ратоводцев своего времени.

— Расскажи пожалуйста — как она начала́сь тогда, скригга? — с почтением спросил у старейшего один из юношей, привстав со скамьи.

— Как и всякая из войн, Хугиль… — старый Эрха на миг стишил голос, внимательно глядя на умолкших детей, чьи глаза смотрели на него внемлюще и пытливо, — гордо и велико, каковой она и именовалась в речах и свитках сказаний все те долгие десять лет… И так же неразумно и глупо — когда вместо добросердечия и мудрости их старый áрвеннид Коннал Седая Голова с нашим ёрлом Агилем Острое Копьё не смогли решить миром пустячное дело из-за помежной реки, сменившей русло по иной бок от нескольких укрепей, позабыв о речах по чести́ и позволив вместо слов заговорить хищной стали клинков и секир. А верно хватило среди семейств и дейвóнов, и а́рвейрнов тех криводушных и сердцем слепых неразумцев, кто был рад сам из той мелкой свары раздуть сокрушительную Распрю, вспоминая прежние кривды ещё прадедо́вских времён.

Первые четыре года завязавшегося раздора нашему воинству в битвах всецело сопутствовал успех. Мы разбивали встречавшие нас кийны Эйрэ, и редко когда сами терпели от них поражения, одного за другим так сминая разрозненного и менее искусного в военном деле противника. А многие роды их и так издавна были союзны дейвонским владетелям, встав на стороне нашего ёрла. Немало кровавых сражений случилось в ту пору, где в великой битве в долине у их западного городища Ард-Клáддах — Высокий Берег — пали зачавшие сварой эту войну наши с ними правители — и старый Ли́ат-а-Клóиган, и непримиримый Брадспъёти со многим числом ратоводцев и родичей. Протекавшая подле поля жатвы душ порожистая река Эвин — Пенная — стала красной от крови запрудивших её течение тел всех погибших.

Трижды был в нашей осаде их ардкатрах Аг-Слéйбхе — могучая многостолпная твердь на Лесистой горе Крáиннэ в Воро́тной долине Глви́ддглинн — лишь чудом избежав разорения от дейвонских мечей и секир. Всё больше племён и семейств колебавшихся арвейрнов склонялись к руке наших ёрлов, покидая слабеющий дом их правителей. И казалось, победа была уж близка. Но однажды среди мужей Эйрэ появился воитель, который…

Старый Эрха умолк, глядя куда-то вдаль сквозь трепетавшие под дыханием ветра лёгкие занавеси окошка — точно задумавшись о чём-то ему особо памятном.

— Предводитель, который досель не встречался меж а́рвейрнов от часин самогó Врагобóйца… Кто верно, и мне самому был равен в отваге и ратном искусстве — и вознял за собой детей Бури Несущего как отныне уже единую сплочённую силу, обученную и опасную. И досель его имя многие среди нас поминают со страхом, памятуя прежние грозные деяния этого человека. Знаете, верно, вы все — звался он Уйр гведд-Кинир из рода Бранн — прозванный земляками Клохлам — Каменная Рука. Был сын Кинира прежде простым сотником бронных конников в воинстве áрвеннида Кинаха Смельчака, воссевшего на Высокое Кресло владетелей после павшего старого Коннала, и с сáмого начала той Распри не опускал своего разящего меча, обороняя закатные пределы а́рвейрнских земель. Был он хитёр и отважен, и смерти не боясь бросался в любой бой, дедо́вским двуручным клинком разя наших людей беспощадно и люто.

Сталось так, что в тот роковой год подчас выправы на их южное городище Бéйтглинн-ог-кáрраг — Круча у Берёзовой Ложбины — наши разъярившиеся в упорном сражении воины в гневе вырезали его селище, всех оборонявшихся истребив до единой души. Много зла и насилия было неправедно сотворено в тот день с мирными людьми, кто не держал никакого оружия — и не осталось, увы, то для нас неотмщённым. О том вскоре прознав из уст уцелевших в резне земляков, лишившийся всей родни, жены и детей, воспылавший яростным гневом Клохлам едва не помутился рассудком — и на клинке поклялся перед Тремя и всеми богами и духами Эйрэ вовеки не прикасаться к дейвóнам равно живым или мёртвым иначе чем хищною сталью его разительного меча. И ту клятву он выполнил — выше меры взяв кровью своё роковое возмездие…

Лишь единственный из его отпрысков остался в живых — самый младший сын Клохлама, ещё несмышлёныш лет четырёх. В ту пору был он случайно подле отца в его воинстве, избежав доли сгинувших родичей, кого взяло железо воителей ёрла. С того часа Уйр всегда держал то дитя близ себя, сам воспитывая и готовя к сражениям, устремляя продолжить отцовское дело. Звали того мальчика Борна — и доселе он жив, тот последний сын Уйра… но чуть позже я расскажу вам о нём, ставшем страшною тенью родителя.

— Столкнулся и я не раз с Клохламом в те годы распри. Впервые узреть ярость Уйра пришлось в сокрушительной битве при осаждённом нами в то лето городище Иáррэ-а-ка́рраг — Железная Круча — что лежит теперь в землях владетелей Донег — а тогда…

Скригга снова умолк, прервав речь на мгновение — точно что-то опять умолчав, не сказав это детям.

— Слыхивали мы уже прежде о нём, что этот воитель разит наши силы нещадно и столь же умело, но прежде в прямом бою с ним не сталкивались. И вот когда мы копейной стеной всего воинства встали напротив вышедшего в поле из тверди противника, одним видом пугая того и грозно выкрикивая имя Горящего — с севера в строй оборонявших городище прямо перед началом битвы подоспели его люди — всего несколько сотен. Уйр примчал во главе своих горцев прямо с другого сражения, искрошив наш загон к северу от городища и разрубив той осады сплошное кольцо.

А́рвейрны были просто в неистовстве — от их яростного крика скалы у Железной Кручи тряслись точно под молотом Пламенеющего. Все залитые кровью, свирепые, выкрикивая имя Клохлама, пальцами на обличьях свежим цветом жил вырисовывая страшные знаки теней морских бездн, призывая их грозные силы — и огромные боевые рога-кéрвы гудели надрывно и низко. Даже мне стало не по себе от зловещего предчувствия в сердце — что непросто нам будет взять верх в этой битве, одолеть его ярость и гнев.

А в начавшемся после кровопролитном бою Каменная Рука так неистово и хитро сразил нас, целый кóгур моего старого друга Агиля Мечника из дома Эвар заманив в копейную ловушку и перебив до единого человека прямо в сухом рву вокруг стен городища, сокрушив наши дрогнувшие ряды. Сам я едва уцелел, унося ноги болотистыми распадками и чащобами прочь от не взятого Иáррэ-а-ка́рраг. И с объявшим сердца наши страхом взирали мы на взнятые над мурами на вражеских пиках головы павших соратников — страшные «жёлуди битв», дарованные их суровым богам в знак почтения за победу в сражении.

После той славной битвы тогдашний áрвеннид Эйрэ, воссевший на Высокое Кресло после сражённого Кинаха воительный и храбрый Дайдрэ Тир-ска́йтэ — Волчья Тень — назначил Уйра из Бранн вершним над воинством, все силы кийнов вручив в его руки. И с той поры ещё долгих шесть лет продлилась эта война не на жизнь, а на смерть, когда непримиримый Клохлам неустанно вёл в бой войска Эйрэ. Конница Уйра была быстра словно штормовой ветер, и сокрушала дейвóнское воинство точно губительный вихрь. Каменная Рука не просто сумел вытеснить наши прежде непобедимые силы прочь из большинства подвластных Эйрэ уделов и лежащих к западу от них союзных их áрвеннидам владений. Много раз дети Бури Несущего как грозная сила вторгались в Дейвóналáрду стремительным огненным вихрем, круша наши городища и тверди одну за другой, доходя до Железных Ворот у границ Чёрных Гор — не щадя там ни старых, ни малых — ибо сердце его в воздаянии стало холодным железом, твёрдым и немилосердным. Страшная это была пора — и бессчётна та мера всей крови, что в тот час пролилась между обоими народами…

Эрха умолкнул на миг, тяжело переводя дух от взволновавших его воспоминаний, растревоженных в памяти долгим повествованием.

— Таков был он, Клохлам — величайший из ратоводцев среди домов а́рвейрнов, прежде и доселе не превзойдённый. Но и его настигла забирающая и лучших средь лучших беспощадная смерть. На завершении десятого лета войны попал он случайно в дейвóнскую засаду — и там…

— Впрочем, малы вы ещё услыхать о том, что с ним тогда сделали… — осёкшись на недосказанном помрачнел взором скригга, смолкая и хмуря седые брови, — вот так нежданно погиб он — самый непримиримый и несломимый из всех наших недругов в час той Распри. Но столь долгожданной победы его внезапная смерть нам так и не даровала…

Десять лет как уже непрерывно тянулась война меж домами. Бойням жестоких битв и огненной лютости пожарищ-выправ не зрилось предела. И даже храбрейшие из сердец устали от бесконечной череды горя и бед обоих народов, лишь из грызшей их ненависти и жажды кровной мести продолжая вести ту суровую Распрю. И вот воссевший в чертогах Хатхáлле новый ёрл из дома Скъервиров, упокойный дед нашего нынешнего владетеля, юный ещё Хъярульв Тяжёлая Пята разом со мной прекратил этот долгий раздор — как бы того не хотелось иным, кто по-прежнему биться лишь жаждал. Ибо утратила смысл вся эта война, бездумными стали бессчётные смерти, которые мы второй десяток лет сеяли на кровавой ниве полей, позабыв уже верно, за что и сражаться-то начали поначалу, позабыв о завоеваниях и добыче — лишь стоя по колено в крови, нещадно и слепо убивая, выпаливая дотла все наши объятые распрей обезлюдевшие испепелённые земли — мстя, мстя, мстя…

Вопреки множеству перечивших нашей воле воителей и ратоводцев мы с юным ёрлом взняв зелёный венок мира явились в стан к возглавившему в ту пору все дома Эйрэ áрвенниду из рода Бейлхэ — воительному и опасному Хугу по прозвищу Дорхэ — Тёмный.

— Не сразу был принят тот мир — потому как никто поначалу поверить не мог в казавшееся им некой хитростью наше с ёрлом пожелание завершения распри — спустя столько лет беспощадного и непримиримого кровопролития… — произнёс старый Эрха, оглаживая пальцами бороду, — но точно также вопреки нежеланию многих владетелей Эйрэ Хуг всё же внял нашим с юным Хъярульвом искренним речам примирения. И так вернулся на залитые кровью земли Севера прежний, позабытый уже мир меж детьми Дейна и народом Бури Несущего.

Старик снова потянулся к ларцу, отыскивая в другой боковине с ячеями перешнурованный алыми с белыми нитями свёрток, разворачивая его перед жадно внимавшими словам скригги детьми.

— Вот он — великий правитель всех земель и домов Эйрэ, áрвеннид Хуг сльохт-Бейлхэ, младший сын Камбра Твёрдого, внук Гвена Тяжёлое Слово — кровь самого́ Врагобойца…

На потемневшей от времени коже дети рассмотрели искусно вырисованную рукойиного искусника — пусть и не столь умелого как Хъёрн Хальмскéгге — стать сидевшего на резном каменном кресле человека сорока с лишним лет. Густые брови на широком лице с долгими, рыжими словно огонь усами до шеи, твёрдый угловатый подбородок и пристальные, серые с синевою глаза говорили о сильной воле и твёрдости духа — и вместе с тем о проницательности и скрытности, коя исподволь таилась в его очах, из глубины минувших десятилетий взиравших на потомков того, кто однажды предстал перед этим правителем дома Бейлхэ со словами о примирении. Одетый в тяжёлую, проклёпанную стальными вставками кольчугу под завёрнутым через плечо тканым чересполосицей сине-зелёных прядей плащом, державший ладонями на коленях двуручный меч с рукоятью в виде двух скрещенных молотов — словно неразрушимая временем и стихиями скала, о которую разбиваются ветры — таков был тот, чьё грозное обличье навеки запечатлелось рукою неведомого а́рвейрнского искусника на выделанной коже изветшалой за столетие скрутки.

Скригга извлёк из ларца другой свиток в сухих воскови́нах зелёных печатей, неторопливо разворачивая его перед детьми. Те узрели на нём множество строк некоего послания или письма, начертанного отличными от дейвóнских рун знаками — перекрещенными в рядках искусной кручёной вязью тонкими символами.

— Писано это на старом восточном наречии тем их письмом, что зовётся у а́рвейрнов «óгма» — «вечное слово» — столь же древним, как и данные нам от самогó Всеотца знаконóсные руны. Эту скреплённую его рукой проезжую грамоту даровал мне сам арвеннид Хуг — в час, когда я, будучи первым посланником ёрла Хъярульва разъезжал по всем близким и дальним уделам Эйрэ, разыскивая наших томившихся в неволе людей и развозя вести о тех а́рвейрнах, кто также был оневолен или сгинул за долгие годы Сторстрид в дейвонском краю — передавая выкупы за живых и смертные виры за павших в знак примирения. Чтобы беспрепятственно и безвозбранно мог я бывать по этим делам во всех землях под властью правителей Бейлхэ, мне было даровано данное послание, перед которым растворялись любые прежде закрытые и сурово встречавшие меня с оружием двери, и я был хлебосольно принимаем от имени владетеля Дорхэ как в скромных домах и торфяных хижинах простого люда, так и в прочных укрепях-кáдарнле фе́йнагов древних родóв.

Вот так завершилась Великая Распря, за которую треть наших земель обратилась в мёртвые пепелища. Десятки прежде славных ремёслами и торговлей богатых городищ и неприступных укрепей лежали в руинах, зарастая сорной травой. Обильные некогда пастбища и поля одичали, тысячи непогребённых человеческих костей валялись падалью в корм воронью и волкам посреди обезлюдевших пустошей… и на два дня пути не встречалось порой ни единой живой человеческой тени… Не осталось в Дейвóнала́рде ни одного орна, кого бы не затронули в ту пору горе утраты и чёрная скорбь. Половина мужей нашего дома за эту войну полегла в ненасытную утробу земли, ныне оставшись лишь именами на древе родового столпа, и в сердцах наших вечно живя и доселе. Двух славнейших скригг Дейнблодбéреар, грозного Къетиля Дваждыразителя и отважнейшего Оттара Взора Смерти за тот час прежде срока пожало железо врага, прежде чем я стал старейшим в семействе — по праву первейшего из воителей заняв это почётное место.

Скригга умолк на мгновение, пристально глядя в глаза окружавшей его детворы.

— Больше чем семь десятков зим безвозвратно минуло с той страшной кровавой поры — а мне до сих пор она памятна. И незабываемо оно — это страшное время и славы, и горечи, и величия, и смертей…

Эрха устало положил морщинистые ладони на резные ручки древнего кресла.

— Не владетельный это престол, моё именование старейшего из Несущих Кровь Дейна — но нечто невыразимо большее — быть той незримой иглой, что общею памятью воедино сшивает людские поколения, удерживая их воедино. И вот я всё это рассказываю сейчас, чтобы память осталась в сердцах у вас — пока сами вы будете живы, передав это дальше.

Он окинул пристальным взором взволнованные детские лица перед собой, встречаясь с их внимающими скригге глазами.

— И быть может сейчас среди вас сидит тот, кто однажды займёт моё место в грядущем. Пусть он помнит всё это, всем сердцем постигнет всё то, что я вам рассказал.

Скригга умолк. А дети ещё некоторое время сидели безмолвно, внимая услышанному от старейшего в их роду, свидетеля той жестокой суровой поры. Наконец кто-то из них осторожно спросил старика:

— А сам ты Уйра видал, скригга?

— Издали, в час битвы своих людей на нас бесстрашно ведущего — да. А вживую не довелось его встретить мне подле себя… — словно с каким-то сожалением и печалью негромко произнёс тот.

— А расскажи о своём первом сражении, скригга! — отозвался ещё один детский голос, преодолев внемлющее волнение.

— А сам ты Каменную Руку боялся?

— А правда, что ты в одиночку пятерых мог в бою на мечах уложить? — как из мешка посыпались вопросы ликующий детворы, с горящими глазами взиравшей на почтенного старика — и седой скригга едва успевал отвечать.

— А правда ли, что наш ёрл Въёрн Острозубый был сам клыкаст точно волк? — спросил один из мальчиков лет шести — и тут же смущённо притих от дружного смеха товарищей, услыхавших от него столь наивный вопрос.

— Если бы все люди были подобны тем прозвищам, что они носят, — Эрха и сам едва не засмеялся, прикрывая ладонью улыбку, — …то был бы твоим отцом, бедняга Эйль, простой лесной вепрь — раз уж друзья подгулявшие Сварта прозвали так в молодости за удачную охоту… А наш упокойный ёрл Хъярульв и с места не смог бы сойти — с Тяжёлой Пятою своей.

— Скригга Эрха — а кто ещё из наших родичей в тех битвах подобно тебе столь прославился? — вновь полетели вопросы от неугомонной детворы.

— А коня твоего кличка была как, скригга? Расскажи!

— А как звали твоих побратимов, кто шёл с тобой в битвах? Расскажи!

— Расскажи! Расскажи!

— Скригга Эрха — а расскажи про орн Львов… — раздался звонкий мальчишечий голосок, и прочая детвора на миг приумолкла, заслышав столь странный вопрос паренька.

— Мой прадед Вигар ещё как был жив, однажды говаривал, что это были великие воители — ирядом с тобою сражались в Великую Распрю. А отчего они звались Львами?

— Львы… — на миг призадумавшись произнёс седой Эрха, не глядя на вопросившего его мальчугана и устремив взор вдаль сквозь резное окно чертога — словно взгляд старика пронзал не синевшую мглистую даль над лесами, а сами десятки годов беспощадного времени, навсегда отделившего его от тех давних событий. Все дети почтительно умолкнув не произносили ни слова и ожидали ответа старейшего.

— Львы Дейвóналáрды — так их ещё называли тогда. Это были храбрейшие воители славного рода, чья ярость в сражениях не знала предела, как и их превеликое мужество и умение. Но неумолимое никакой ратной славой беспощадное время стёрло их из числа живших… как и многих других из больших и малых семейств Севера, низринутых и исчезнувших с лика земли в те годы раздоров и распрей средь наших уделов, от которых пострадало в избытке и наше семейство. Стёрло их всех, до последнего человека…

Старейший умолк, сглотнув тяжёлый комок в горле, словно что-то незримое мешало его словам литься спокойно как прежде.

— Говорят, их забрал Гнев Всеотца — всех до единого… — голос скригги становился всё тише и тише, словно некая незримая пелена падала на его память, сверзая уста. Взволнованные дети притихли, едва услышав от старейшего зловещие слова о Гневе Горящего.

— Говорят, что…

— А почему прадед назвал их когда-то семейством Сокрытого Знака? — не в меру любопытный мальчишка вновь перебил скриггу. Остальные дети сурово на него покосились, а самый взрослый из них даже дал столь неучтиво обращавшемуся к старейшему крепкую затрещину — да так, что осёкшийся ойкнул, и на него шикнули ещё раз, чтобы умолк.

— Не слушай этого дурачка, скригга! — привстав с лавки обратился к старому Эрхе тот рослый уже паренёк, давший подзатыльника чересчур любопытному родичу, — про Соседскую Смуту на севере много мы слышали, как львиноносных Гальдуров Гнев Всеотца всех пожрал. Лучше расскажи нам, как ты придумал воинство Ночных Птиц — как ты научил их летать! — в глазах вопрошавшего горел настоящий огонь любопытства.

— Ну, Ллотур — никто ещё из людей себе крылья не вырастил, чтобы взаправду летать в небесах… — улыбнулся скригга, — ты, право, грезишь. Но верно, Ночные Птицы — единственные из воителей, которые идут на врага не землёй.

— Расскажи, скригга! — раздались другие голоса.

— Расскажи!

— Расскажу разумеется, если вы такие нетерпеливые. Было это в самый разгар Великой Распри. Возглавлявший наше воинство ёрл Въёрн Острозубый долго не мог взять приступом стерёгшую прямой путь на ардкатрах большую укрепь на горе Клох-а-дóн — Бурый Камень. Столь неприступна была эта твердь, что ни лестницы, ни колёсные вежи, ни подкопы в твёрдой скале основания не помогали нам в продолжительной и бесплодной осаде. В сердцах наш владетель сказал как-то мне на военном совете, что верно лишь воины с крыльями смогут проникнуть туда из небес и истребить всех вражи́н изнутри.

И тут Всеотец озарил меня вспышкой огни́стой стрелы необычной догадки. Раз у нас есть метальные снасти-хендску́льдрэ, которые наши предки переняли некогда от ардну́рцев, то отчего бы не попытать удачи и забросить за стены вместо огнищ и смоляных бочек самих живых воинов?

Эрха кашлянул, прижмурив глаза — словно наяву вспоминая ту пору.

— Не сразу удалась моя дерзкая задумка… Да и не желал никто верить, что человек сможет в небо воспрять точно птица, а тем больше спуститься на землю живым. Но не раз, и не десять после моих неудач — не одну несчастную овцу и свинью спровади́в на жаркое до срока — я с лучшими среди дейвóнов ремесленниками соорудил наконец из дерева, кожи и тканей прочные лёгкие крылья, кои иные презрительно кликали сором, из умёта и хвороста слепленным. И на которых подброшенным с вóрота будучи можно спуститься с небес — но не стремительно сверзнутому точно камень, а подобно лёгкому кленовому семени, что парит до земли. И с трудом нашлись несколько отчаянных храбрецов, которые не устрашились, неминуемой гибели, как казалось всем прочим, а отважились вместе со мною взмыть ввысь среди тьмы и вступить в бой с не ожидавшими подобного удара изнутри а́рвейрнами.

Страх появления свыше был нашим союзником, а кровавые мечи и секиры не знали усталости и пощады в ту ночь — и охрана ворот была вся перебита, дав нам растворить створы настежь и впустить стоявшую наготове конницу и копейщиков в стены неприступного прежде Бурого Камня.

Дети слушали, затаив дыхание, и десятки глаз не отрывались от скригги, ловя каждое обороненное им слово повествования.

— За эту дерзновенную мысль, позволившую сотворить нам, дейвóнам, самое лучшее и отчаянное в мире воинство, их, этих смельчаков, нарекли Ноттфу́глен — Ночными Птицами. Не одна укрепь и городище пали под их стремительным и неожиданным появлением средь врага среди черни ночи. И вот уж почти целый век в наших землях нет воинской силы страшней и опасней за них.

Несколько мгновений старик смотрел на детей, на их притихшие лица с горящими взволнованными глазами.

— Всё, что я рассказываю вам — это лишь малая часть нашей жизни, бытия нашего рода… Лишь вершина той незримой горы неохватного времени, на которой зиждется наша кровь, наш пламенный дух — наше минувшее, которое вы должны хранить и сберечь, как это делали до вас бессчётные поколения предков. То, что должно гореть негасимым огнём в ваших душах и устремлять вас в грядущее. То, что должно жить в сердцах, доколь существует под солнцем наш род — род Несущих Кровь Дейна. Помните это. Живите этим…

Старец утомлённо умолк, завершив долгий рассказ, и его руки в синеющей паутине вспученных жил расслабленно легли на резные подлокотники кресла.

Десятки глаз всё так же внимательно взирали на скриггу, боясь нарушить молчание, сопровождавшее речи старейшего в доме, поведавшего им о всех основах их мира и его истории, о богах и героях, предках и их заветах. О том, что несли они в сердцах — от поколения к поколению не давая прерваться незримой цепи, связующей минувшее с настоящим, ушедших холодной тропой предков с их здравствующими ныне потомками на земле. То, что указывало дорогу, по которой им надлежало идти вперёд в неведомое грядущее. Сам дух великого Дейна витал в этих стенах, через старейшего в семействе Дейнблодбереар незримыми устами говоря с ними — своими преемниками многие столетия спустя, бессмертным круговоротом не угасая в сердцах сынов и дочерей рода дейвóнов — орна лучших из них.

— Ух!!! — неожиданно вспугнул их старик, шутливо прервав громким возгласом молчание притихших гостей, внемлюще собравшихся вокруг него в зале одного из чертогов их родовой тверди на Круче Закатного Ветра.

Дети испуганно вздрогнули, лишь потом поняв, что старый Эрха их разыграл — и дружно засмеялись следом за ним.

От радости у скригги на глазах выступили слёзы, когда он пытался унять хохот.

— Ну и лица же… Ох-хо-хо! Разорви мне бока Хвёгг от смеха! Ой! Ну и лица же были у вас в этот миг! — он обмахнулся ладонью, насилу приходя в себя, и огладил пятернёй всклокоченную бороду, — ну всё — довольно сегодня премудростей и сказаний! Ещё наслушаетесь вы не раз моих баек и россказней, малые. Дайте же отдыха старику, смилуйтесь над моими годами!

— До свидания, скригга! — дети дружно прощались со старейшим в роду, почтительно кланяясь. Самые малые шумно облепили его со всех сторон, обнимая, и он с нежностью теребил им волосы, радуясь тому как много детских лиц горели огнём в их глазах от услышанного — того, что нынче было посеяно в душах.

Непоседливая и галдящая ребятня выбежала из покоев старого скригги, топоча по ступеням и переходам, и каждый подался кто-куда: младшие — кто играться друг с дружкой во внутренний двор или к коновязям с их длинногривыми разномастными обитателями, кто в полную настоящего боевого оружия и брони воинскую, иные в манившую жаром печей стряпную или по родительским покоям, а самые старшие — к взрослым родичам, собравшимся за дубовыми резными столами в одном из красивейших чертогов стерквéгга на общий пир и совет в одночасье, припавший на празднество летнего солнцестояния в Короткую Ночь. Им, уже скоро готовившимся стать вровень с прочими мужами их древнего орна воителей, ещё предстояло внимательно слушать старших в роду и многому научиться у них, что предстоит встретить юношам в жизни — мирной, или верхом в седле с мечом и копьём.

Скригга утомлённо выдохнул, тяжело привстав с кресла, и направился к широко растворённому окну, радуясь тому, как много восхищённых и пытливых детских лиц собиралось вокруг него в уже не счесть какой раз за его долгую по человеческим меркам жизнь — все будущие взрослые мужи и жёны из числа орна Дейна, уже вторую тысячу лет несущие в сердцах кровь их великого предка. Всех их он — старейший в семействе — взращивал и наставлял поколение за поколением, поведывая то, что должно было хранить в памяти и передавать из уст в уста от отца к сыну, от матери к дочери: всё то, на чём зиждился их свет, те нерви́мые нити минувшего, которые им предстояло соткать с их неведомым прежде грядущим. Всё это будет и тогда, когда его уже не станет среди живущих, и другие воссядут в этом покое на точёном кресле старейшего в окружении детей своего орна — когда нынешние мальчишки взрастут и станут бесстрашными мужами-воителями, а дочери их рода — хранительницы их крови, памяти и обычаев — перейдут в иные семейства чьими-то сперва жёнами, а потом матерями, соединяя и укрепляя супружескими союзами связь дома Дейна с другими могучими семействами всего народа дейвóнов.

Вдруг старый Эрха заметил, что он по-прежнему находится не один в опустевших затихших покоях. Сидевшая поодаль от него на скамье девочка заслушавшись долгих рассказов старейшего уснула, склонив голову на плечо, и застыла неподвижно на лавке напротив окна. В пальчиках она держала клочок ржаной соломы, из которого плела маленький наголовный венок — но так и не окончила, сражённая навалившимся на неё сном. Словно почувствовав на себе любопытный взор скригги девочка встрепенулась и пришла в себя, подняв на того васильково-синие глаза. Было ей около пяти лет или больше, хоть росточка она уже вытянулась немалого, и статью выходила не по мере крепка словно мальчик — да такой же мальчишечий задор горел в её взоре. Лишь шитое из шерсти и льна домотканое платье с повязанным поверх узким охватом в чересполосице чёрных и алых нитей узоров, да долгие светлые волосы во всю спину до пояса давали понять обратное — что это не будущий во взрослости муж, а дева.

— Ты спишь? — ласково спросил у девочки Эрха, наклоняясь к ней.

— Нет скригга, прости, — немного робко отозвалась она, и торопливо вскочила на ноги. Старик радостно обнял девчушку, прижимая к груди, и несмотря на немолодые годы с тяжестью поднял ребёнка на руки, присев на скамью.

— Я слушала, как ты всё нам рассказывал, скригга — а потом засмотрелась вон на те всхолмья у небокрая. Смотри, как там красиво! — она указала туда пальчиком сквозь широко растворённое окно.

Солнечные лучи заливали там необъятный простор своим сверкающим золотом нитей. Синева далей на небокрае манила и притягивала взор тёмно-зелёным зубчатым гребнем безбрежных лесов, разрываемых лентами рек и пятнами цветущих лугов и полей. Тёплый ветер врывался в покой сквозь растворённые ставни окна, бесплотной незримой рукой шевеля тонкие занавеси и тяжёлые тканые пологи. Вихрь нёс ароматы далёких краёв — трав, цветов и листвы, лесной хвои и влаги озёр, горькой пыли дорог и лесной прелой сырости — всего, чего он касался в пути до твердыни на Круче Закатного Ветра.

— Я рад, что дядя привёз тебя вместе со всеми детьми, — старик ласково погладил малую по её светлой головке, — тебе, моя хорошая, верно скучно одной в Глухом селище?

— Нет скригга — там много других детей! И Айнир дяди Доннара живёт там же! Мы с ним вместе играем и домашними делами занимаемся, что нам старшие поручают. И с сыновьями Хеннира Бородача я тоже дружу, и с Ульфом! — как поймавшая крыльями ветер мельница торопливо затараторила малая.

— Не обижают тебя, моя милая? Ведь они же мальчишки. Наверное, только за косу тягают — а ты и пожаловаться старшим боишься?

— Вот ещё! — негодующе фыркнула девочка, подскакивая на руках у скригги и показывая стиснутый кулачок, — я сама их обидеть смогу — тех, кто дразнится! Вот так!!! — она крепко ткнула им старика прямо в плечо, и Эрха улыбнулся, завидев всю её не по-детски серьёзную ярость и желание постоять за себя.

— Ах ты малая козлодёрка! Даже меня отколошматила, старика! — засмеялся он, теребя хохочущую девочку, — а с дочерьми Хеннира и прочих людей в селище ты дружишь?

— Да, скригга. Но другие девчонки немного меня побаиваются… — недовольно нахмурила личико девочка.

— Отчего же? — скригга снова усадил её на колени.

— Говорят про меня вслед за их матерями, что я принесу много… — она поморщилась, точно намереваясь заплакать — но удержалась, сжав губы в обиде на что-то недосказанное старику.

— Ну, верно ты такая сильная и серьёзная, что тебе только с мальчишками и играть. Видно их забавы тебе больше по нраву?

— Ага! Старший сын Хеннира научил меня из лука стрелять! Знаешь, как это здорово, скригга? — лицо у малой сияло, когда она рассказывала Эрхе об этом, — я даже Айнира обставить могу, как в дубовые ветви уметить стрелой с двух десятков шагов! Веришь, скригга?

— Верю конечно же. Хорошо, что ты приехала ко мне с прочими родичами… — старик прижал малую к груди и любя поцеловал девочку в её шмыгающий носик.

— Значит, не скучаешь ты там в Хейрнáбю́гдэ, Майри?

— Я по папе скучаю, скригга. Он правда больше не вернётся? — на её глазах задрожали ресницы, точно не желая выпускать из-под век внезапно набежавшие там не по детски горькие слёзы.

— Да, моя хорошая — не вернётся… — тяжело вздохнул старик, ласково гладя её по долгим золотым волосам.

Девочка на миг смолкла, уткнувшись лицом в плечо старика и шмыгая носом. Затем она подняла взгляд прямо на Эрху.

— Скригга — почему все родичи говорят, что мне нельзя поминать имя отца при других людях, кто не из нашего орна? Разве он сделал что-то дурное?

Голос её был не по-детски серьёзен и твёрд, как и вопрошающий взгляд синих как небо глаз девочки.

Эрха промолчал, тяжело шевеля губами и глядя словно не вдаль над окружавшими стерквéгг лесами, а сквозь само необъятное время.

— Ничего дурного — разве что этим считать его превеликие храбрость и честь. Но… мы уже не ёрлы всех племён дейвóнов, и слово наше не несёт прежней той силы — а твой отец дважды смел ослушаться на войне повеления самогó ёрла Къёхвара, выступив затем на стороне его злостных противников, чем и навлёк на себя мстительный гнев внука Хъярульва.

Эрха горько вздохнул, крепко прижав к себе девочку.

— Как бы я хотел, чтобы твоя судьба была иной, чем у родителей — раз уж их не вернуть снова к жизни. Но боюсь, моя хорошая, что этого мне не узрить…

— Почему ты так говоришь, скригга? — вопрошающе подняла на него глаза девочка.

— Мы уже не ёрлы, Майри. И владетель Къёхвар ещё молод, а я уже так стар… Мне уже исполнилось больше сотни зим, моя хорошая. Одному Всеотцу лишь известно, сколько всего мне отмерено сёстрами смертного срока — но даже и я не в силах изменить суровую волю владетеля. Слишком могучи и богаты сейчас Скъервиры, а мы стали слишком слабы… Непомерно черны те грозные тучи, что навлёк на себя некогда твой отец Конут, ослушавшись воли нашего горделивого ёрла. И ты не поминай до поры ни при ком кроме кровных имени твоего храброго родителя, моя милая — чтобы и над твоей головой не возникла однажды та страшная чернь.

— До поры? — девочка внимательно посмотрела на старого Эрху, и её пытливый взор был не по-детски серьёзен.

— Всеотец не любит неправды. Гордому сердцу его ненавистны лжецы и предатели. И грозная кара Горящего неизбежна — разве что неведомо никому, в какой час и какими незримыми тропами она явится к недостойным его сияющих чертогов…

Эрха тяжело смолк, словно перед глазами его вставало что-то памятное скригге. Словно он заново переживал утрату отца маленькой Майри и весь тот неправый позор, обрушившийся чернью именования ослушником на его прежде высокородное имя — и на его близких.

— Предвидение, кое порою приходит ко мне, говорит, что однажды ты возвратишь своё славное имя. Но я этого уже не увижу…

— Скригга, можно я пойду гулять? Меня, верно, уже ищут Айнир или сам Бородач, — через некоторое время спросила девочка. Голосок её вновь стал весёлым, и в глазах засветился шкодливый ребячий задор.

— Ты хоть своего родича за бороду не тягаешь — а, ма́лая? — лукаво подмигнул Эрха, щёлкая девчушку пальцем по носику.

— За это его прозвали Бородачом? — рассмеялась девочка, спрыгивая с коленей скригги на пол и оправляя измятое платье, убрав ладонью с лица упавшие на глаза волосы.

— Нет, малая — не таков сам наш Хеннир, чтобы его водили за бороду точно козла — даже супруга его в том преуспеть не сумела… — усмехнулся старик, — а прозвали за то, что в юности в одном ночном бою его долгую бороду смоляком подпалили. Но твой родич — хоть бы что ему было — зарубил и вражину того, и в придачу троих ещё, пока до воды добежал затушить себя, пусть и остался надолго обожжённым и безбородым словно незрелый юноша.

— Ух! — испуганно вздрогнула девочка, широко распахнув глаза от волнения.

— Кто-то сперва его дерзко Подкопченным было прозвал, но Хеннир быстро им вынес дурь из башки. Видела, какой у него кулачище?

Девочка торопливо кивнула в согласии с родичем — внимая и рта не закрыв.

— Пусть он и не мог как отец твой снести с завес целую дверь или убить голоручь как простого козлёнка могучего дикого тура — и ростом он вышел пониже чем Конут, точно взявший в себя кровь самих исполинов — но в у́дали часто на спор, или просто от гнева не раз столы в доски одним лишь ударом наш Скегге ломал…

У девочки от удивления и восторга вновь округлились глаза, и она затаила дыхание, слушая такие рассказы о родичах.

— Ну беги, Майри. Айнир, верно, тебя уже заждался там, милая, — Эрха слегка подтолкнул непоседу к дверям, по резным доскам коих пролегли хитросплетения тел диковинных зверей и гадов, увивавшихся меж стеблей трав и ствола могучего древа.

— До свидания, скригга! — она помахала старейшему из Дейнблодбереар рукой, остановившись на миг у порога, за который под её ногами незримо скользнула чья-то хвостатая серая тень на мягких кошачьих лапах — а затем как спущенная с тетивы стрела понеслась прочь, гулко топоча по дощатому полу, и лишь долгие волосы точно сноп разметались по воздуху. У самых дверей в дальнем конце перехода её встретил белокурый мальчик таких же лет, как и эта малая непоседа, махнув той рукой и призывая к себе.

— Вот ты где, Майри! А я тебя уже ищу во дворе! — весело отозвался он, следом за девочкой бросившись бежать во всю прыть дальше по уходящему сводами ввысь просторному покою. Лишь их смех раздавался вдали, медленно затихая под потолками чертога.

Седой Эрха долго смотрел детям вслед с какой-то печалью в глазах. На ум скригге вновь пришли тягостные думы о том, какая непростая судьба ждёт эту его потомицу, волей неумолимого жребия рождённую дочерью славных родителей, одной из числа первейшего орна Дейвóналáрды, но сейчас за вину отца лишённую своего гордого имени и всех прежних прав перед сидящим за Столом Ёрлов правителем их народа — а значит и перед всеми прочими также — одну из числа Дейнблодбéреар, Несущую Кровь Дейна…

С сáмого рождения этой девочки на сердце прозорливого скригги было неспокойно за её судьбу — какова будет та нить, что совьют ей незримые пряхи, плетущие жизни всех смертных детей Всеотца. Ещё в чреве матери это дитя было столь беспокойным и буйным — и сам старый Эрха положив руку на большой живот женщины предрёк носившей ребёнка жене младшего правнука, что вопреки щедро сулимым повитухами приметам и чаяниям отца это отнюдь будет не сын — наследник родительской славы и силы — а дочь, девочка… И нрав её роком начертан столь неуёмным и дерзким, что не один славный муж погибнет по её вине, и много смертей принесёт она близ себя некогда.

Отец грядущего ребёнка, известный во многих уделах Дейвóнала́рды храбрец и воитель Конут Стерке — Крепкий — лишь усмехнулся в ответ на предвидение почтенного скригги, что не иначе от лучших из женихов для его дочери не будет отбоя у него валяться в ногах ради руки той. Взволновавшаяся же от такого недоброго прорицания будущая мать запричитала, что великая красота лишь на горе будет и самой юной деве, и тем больше её родичам — раз грядёт из-за неё столь много кровавых свар.

Но провидящий Эрха, не вымолвив больше ни слова, печально мотнул головой в несогласии — предчувствуя неким незримым наитием, что иная судьба, нежели быть лишь раздором для женихов ждёт их ещё не рождённую дочь.

И верно — шести зим не минуло с поры появления на свет той, как сейчас эта юная потомица Конута — столь любимая сердцу старого скригги — прежде срока уже стала сиротой, лишённой не только матери и отца, но и своего доброго имени, на которое незримо легла несмываемая перед владетельными Скъервирами вина непокорности её храброго родителя, отошедшего в ослепительные сияющие врата Халльсверд к очам грозного Всеотца. И с таким вот недобрым приданым не видать этой деве во взрослости у порога достойных её женихов…

Так он, задумавшись, позабыл про счёт времени. Очнулся старец от тревожащих мыслей внезапно, когда дневной свет в его опустевших покоях нежданно померкнул.

Полуденное солнце скрыло сияющий лик за набежавшей из-за небокрая тёмной грозовой тучей — и этот зловещий знак заставил скриггу вздрогнуть, когда резкое дуновение восточного ветра тревожно зашелестело в древнем чертоге свисавшими со стен ткаными занавесями, обдав старика холодом и взъерошив его волосы с бородой. Словно треск тысяч древок убийственных копий о доски щитов загремел в вышине раскат грома, заставив Эрху зажмуриться от прорубившей надвое облачный небосвод ослепительной вспышки огни́стой стрелы, ярким сполохом осветившей замшелые стены Вéстрэвéйнтрифъя́ллерн — как будто те были объяты бушующим пламенем страшного па́ла-погибели — точно далёкое зарево непостижимого и неумолимого никакой славой и силою Гнева Горящего.

— Шщар! — суеверно прошептал встревоженный скригга, по-древнему поминая великого змея — хозяина ям, собирателя мёртвых, Грызущего Ко́сти — по чьей льдяной склизкой спине с небес били пылавшие искры разительных стрел Всеотца. Старейший из Дейнблодбéреар торопливо протянул руку и поспешил затворить тяжёлый, потемневший за века резной ставень в оконце перед стучащим по камню муров и чешуе черепицы крыш градинами ненастным грозовым ливнем, неодолимо надвигающимся издали точно призрачная стена вражьего воинства на родовую твердь Дейнова дома.